выход 16.00 м.
27. т. Кузнецов вход 15.20 м.
выход 15.45 м.
28. т. Кулик вход 15.30 м.
выход 16.00 м.
29. т. Берия вход в 16.25 м.
выход 16.45 м.
Последние вышли в 16.45 м.»
Из тетради записи лиц, принятых И. В. Сталиным 21—28 июня 1941 г.
Известия ЦК КПСС. 1990. № 6. С. 216–217
Спрашиваю о 22 июня 1941 года:
— Был ли Сталин растерян? Говорят, никого не принимал?
— Ложь! Мы-то у него были... Нас принимал. Ночью мы собрались у Сталина, когда Молотов принимал Шуленбурга. Сталин каждому из нас сразу же дал задание — мне по транспорту, Микояну — по снабжению.
Л. Каганович.
Цит. по: Чуев Ф. С. 115
Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, в 6-ом номере за этот год (1990) журнала Известия ЦК КПСС (Вы его, наверное, получаете) опубликовано содержание тетради записей лиц, принятых Сталиным с вечера 21 по 28 июня 1941 г. И вот в записи за 22 июня дежурным отмечено, что в 8.00 часов к нему в кремлевский кабинет вошел т. Каганович Л.М., а вышел в 9.35, т.е. Вы находились у Сталина полтора часа.
Л. М. Каганович: Да, верно.
Г. А. Куманев: А каким Вы нашли Сталина в тот момент?
Л. М. Каганович: Собранным, спокойным, решительным.
Г. А. Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?
Л. М. Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
Г. А. Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?
Л. М. Каганович: Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных. Я ведь тогда был Министром путей сообщения СССР…
Куманев Г. С. 73
О неделе, проведенной Сталиным на Кунцевской даче в полнейшей отключке, пишут многие военачальники, министры, партийные функционеры. Однако немало и тех, кто видел вождя в то время и утверждают: да, он сильно переживал, даже изменился внешне, но о панике или о страхе не может быть и речи. О его работоспособности, собранности и энергии свидетельствуют записи в журнале, который вели сотрудники приемной, регистрировавшие принятых им лиц. 22 июня, в первый день воины, — 29 встреч, 23 июня — 21, 24-го — 20, 25-го — 29, 26-го — 28, 27-го — 30, 28-го — 21 встреча. Журнал бесстрастно фиксировал фамилии лиц, прошедших в кремлевский кабинет Сталина — того же Микояна, Вознесенского, главы Коминтерна Георгия Димитрова, маршалов, министров, идеологов. Указывается время каждой аудиенции — до 12, а то и до 1.30 ночи. Журнал, правда, рассекречен совсем недавно...
Зенькович Н. С. 113
Когда началась война, рассказывает Молотов, он со Сталиным ездил в Наркомат обороны. С ними был Маленков и еще кто-то. Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым.
— Он редко выходил из себя, — говорит Молотов.
Чуев Ф. С. 55
Вечером 29 июня у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Всех интересовало положение на Западном фронте, в Белоруссии. Но подробных данных о положении на территории этой республики тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Западного фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Однако тот ничего конкретного о положении на западном направлении сказать не смог.
Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой. В кабинете наркома были Тимошенко, Жуков и Ватутин, Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование фронта, какая имеется с ним связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не удалось. Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т.д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для восстановления связи — никто не знает. Очевидно, только в этот момент Сталин по-настоящему понял всю серьезность просчетов в оценке возможности, времени и последствий нападения Германии и ее союзников.
И все же около получаса поговорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался как баба и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова.
А. Микоян.
Цит. по: Куманев Г. С. 28–29
Обычно спокойный и рассудительный, он по временам впадал в острую раздражительность, взгляд становился тяжелым, жестким. Не много я знаю смельчаков, которые могли выдержать его гнев.
Жуков Г. Т. 2. С. 521
Я со Сталиным ездил в наркомат обороны... Сталин довольно грубо разговаривал с Тимошенко и Жуковым, хотя он редко выходил из себя. Потом мы поехали на дачу, где он сказал: «Просрали». Это относилось ко всем нам!
В. Молотов.
Цит. по: Чуев Ф. С. 123
Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было.
— Как держался?
— Как держался? Как Сталину полагается держаться. Твердо.
— А вот Чаковский пишет, что он...
— Что там Чаковский пишет, я не помню, мы о другом совсем говорили. Он сказал: «Прос...ли». Это относилось ко всем нам, вместе взятым. Это я хорошо помню, поэтому и говорю. «Все прос...ли», — он просто сказал. «А мы прос…ли». Такое было трудное состояние тогда. Ну, я старался его немножко ободрить.
В. Молотов.
Цит. по: Чуев Ф. С. 60–61
Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали». Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно потеряно…
Микоян А. С. 390
— Из рассказов Вячеслава Михайловича я понял, что обнажилась грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжкими последствиями, — признавался автору этой книги Иван Фотиевич (Стаднюк) в 1991 году. — Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное перенапряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумленный наглостью военных, Берия пытался вступиться за хозяина, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу.