А вот что пишет Сталинская историография: "В течение сентября и начале октября 1919 г. Деникин достиг значительных успехов на Южном фронте. 13 октября ему удалось овладеть Орлом. Для устранения крайне тяжелого и опасного для республики положения, создавшегося в результате длительных неудач на Южном фронте, ЦК партии направил в Ревсовет фронта т.Сталина. Тов.Сталин выработал новый стратегический план борьбы с Деникиным, который был утвержден Лениным и Центральным Комитетом партии. Осуществление этого плана привело к полному поражению и разгрому Деникина".
В статье "К вопросу о стратегии и тактике коммунистов" Сталин говорит следующее о положении на Южном фронте:
"Основные черты политической стратегии можно было бы обрисовать без особого труда, прибегнув к аналогии с военной стратегией, например, в период гражданской войны, во время борьбы с Деникиным. Все помнят конец 1919, когда Деникин стоял под Тулой. В это время разыгрались интересные споры среди военных по вопросам о том, откуда следовало бы нанести решающий удар по армиям Деникина. Одни военные предлагали избрать основным направлением удара линию Царицын-- Новороссийск. Другие, наоборот, предлагали повести решающий удар по линии Воронеж--Ростов, с тем, чтобы, пройдя эту линию и разбив, таким образом, на две части армии Деникина, потом разгромить их поодиночке. Первый план... был с одной стороны, невыгоден, ибо предполагал наше продвижение по районам (Донская область), враждебным Советской власти и требовал, таким образом, крупных жертв; с другой стороны, он был опасен, ибо открывал армиям Деникина дорогу на Москву через Тулу, Серпухов. Второй план основного удара был единственно правилен, ибо он, с одной стороны, предполагал продвижение нашей основной группы по районам (Воронежская губ. -- Донбас), сочувствующим Советской власти, и в виду этого не требовал особых жертв, с другой стороны, он расстраивал действия основной группы войск Деникина, шедших на Москву. Большинство военных высказалось за второй план, и этим была определена судьба всей войны с Деникиным".
Этот рассказ как бы служил Сталину лишь случайной иллюстрацией некоторых соображений из области политической тактики. На самом деле иллюстрация не была случайной. Шел 1923 год. Сталин находился в ожидании грозной атаки со стороны Ленина и систематически пытался подкапывать его авторитет. Верхи партии прекрасно знали, что за ошибочный и дорого обошедшийся план высказались не только некоторые "военные" (главнокомандующий), но и большинство Политбюро во главе с Лениным. Так как сам Сталин успел в последний момент отскочить от этого большинства, то ответственность он перелагал на одного Ленина. Однако он предпочитал говорить о разногласиях среди "военных", не касаясь борьбы внутри Политбюро: верхи партии слишком хорошо помнили, что я с июля отстаивал тот план, к которому Сталин примкнул лишь в конце
октября или начале ноября, когда сам главнокомандующий на деле отказался от своего первоначального замысла.
19 ноября 1924 г., через 10 месяцев после смерти Ленина, Сталин сделал первую попытку создать свою собственную версию борьбы на Южном фронте и направить ее против меня. В речи на пленуме фракции ВЦСПС "Троцкизм или ленинизм?" он говорит:
"О Деникине. Дело происходит осенью 1919 г. Наступление на Деникина не удается. "Стальное кольцо" вокруг Мамонтова (рейд Мамонтова) явно проваливается. Деникин берет Курск. Деникин подходит к Орлу. Тов. Троцкий вызывается с южного фронта на заседание ЦК. ЦК признает положение тревожным и постановляет направить на южфронт новых военных работников, отозвав тов.Троцкого. Новые военработ-ники требуют "невмешательства" тов.Троцкого в дела южфрон-та. Тов.Троцкий отходит от прямого участия в делах южфрон-та. Операции на, южфронте, вплоть до взятия нами Ростова-на-Дону и Одессы, проходят без тов.Троцкого. Пусть попытаются опровергнуть эти факты".
Здесь нет еще и речи о моем ложном стратегическом плане: все сводится к туманным утверждениям насчет новых военных работников, которые потребовали (от кого?) "невмешательства" Троцкого.
На самом деле тринадцать постановлений ЦК от 15 октября были в письменном виде внесены мною и единогласно одобрены, в том числе и Сталиным. В комиссию, которая посылала по моему предложению новых работников на юг, взамен старых, которые слишком устали от поражений, входили: Ленин, Троцкий, Каменев и Крестинский (Сталин не входил). Какие новые работники требовали "невмешательства" Троцкого и от кого именно требовали -- Сталин не сообщает. "Троцкий отходит от прямого участия в делах Южного фронта". Эта неопределенная фраза только подчеркивает, что, если были какие-либо закулисные домогательства Сталина, то никакого постановления не было и по характеру отношений в ЦК быть не могло.
Ворошилов в "Сталине и Красной армии" (1929) пишет, что "Сталин поставил перед ЦК три главных условия: 1) Троцкий не должен вмешиваться в дела Южно
го фронта и не должен переходить за его разграничительные линии. 2) с Южного фронта должен быть немедленно отозван целый ряд работников, которых т.Сталин считал непригодными восстановить положение в войсках и 3) на Южный фронт должны быть немедленно командированы новые работники по выбору Сталина, которые эту задачу могли выполнить. Эти условия были приняты полностью".
Где? Как? Когда? Кем? Приписывая Сталину заслугу пересмотра ошибочного плана, Ворошилов, однако, еще не решался утверждать в 1929 г., что ошибочный план принадлежал мне. Умалчивая об этом вопросе, он тем обнаруживал, что я был противником плана. Однако и этот пробел заполнен новейшей историографией.
Зинаида Орджоникидзе пишет:
"Реввоенсовет 14-й армии все время держал связь со штабом Южного фронта. Серго лично связался со Сталиным и непосредственно с Москвой, с Лениным. Ленин напряженно следил за подготовкой к наступлению. 15 октября Серго из села Сергиевского в очередном письме писал Ленину:
"Дорогой Владимир Ильич! Сегодня я думал заехать в Москву на несколько часов, но решил, что лучше скорее в армию. Я теперь назначен в Реввоенсовет 14-й армии. Тем не менее решил поделиться с вами теми в высшей степени неважными впечатлениями, которые я вынес из наблюдений за эти два дня в штабах здешних армий. Что-то невероятное, что-то граничащее с предательством. Какое-то легкомысленное отношение к делу, абсолютное непонимание серьезности момента. В штабах никакого намека на порядок, штаб фронта -- это балаган. Сталин только приступает к наведению порядка. Среди частей создали настроение, что дело советской власти проиграно, все равно ничего не сделаешь. В 14-й армии какой-нибудь прохвост Шуба, именующий себя анархистом, нападает на наши штабы, арестовывает их, забирает обозы, а комбрига посылает на фронт под своим надзором для восстановления положения. В 13-й армии дела не лучше. Вообще, то, что здесь слышишь и видишь, -- нечто анекдотическое. Где же эти порядки, дисциплина и регулярная армия Троцкого?! Как же он допустил дело до такого развала?
Это прямо непостижимо. И, наконец, Владимир Ильич, откуда это взяли, что Сокольников годится в командармы? Неужели до чего-нибудь более умного наши военные руководители не в состоянии додуматься? Обидно и за армию и за страну. Неужели, чтобы не обидеть самолюбие Сокольникова, ему надо дать поиграться с целой армией. Но довольно, не буду дальше беспокоить вас. Может быть, и этого не надо было, но не в состоянии заставить себя молчать. Момент в высшей степени ответственный и грозный.
Кончаю, дорогой Владимир Ильич.
Крепко, крепко жму ваши руки.
Ваш Серго"
26 августа 1919 г. официальные "Известия" печатают мое сообщение печати: "С Южного фронта, где я по несколько раз посетил все армии и был во многих дивизиях, я прибыл с глубочайшей уверенностью в несокрушимость Красной армии".
Правда, около 10 октября я покинул Южный фронт и переехал в Петроград. 10 октября должно было начаться наше контрнаступление на Южном фронте. Все было подготовлено. Сосредо-точение частей для удара заканчивалось, и мое присутствие было гораздо нужнее под Петроградом, которому грозила смертельная опасность. Оглядываясь на три года гражданской войны и просматривая журнал непрерывных своих поездок по фронту, я вижу, что мне почти не пришлось сопровождать победоносную армию, участвовать в наступлении, непосредственно делить с армией ее успехи. Мои поездки не имели праздничного характера. Я выезжал только на неблагополучные участки, когда неприятель прорывал фронт и гнал перед собою наши полки. Я отступал с войсками, но никогда не наступал с ними. Как только разбитые дивизии приводились в порядок и командование давало сигнал к наступлению, я прощался с армией для другого неблагополучного участка или возвращался на несколько дней в Москву, чтоб разрешить накопившиеся вопросы в центре. Так, за три года мне ни разу -- буквально -- не удалось видеть счастливые лица солдат после победы или вступать с ними в занятые города. Только этим и объясняется, что после радикального перелома на Юге, начавшегося 19 октября, я ни разу не посетил Южного фронта за весь период нашего победоносного наступления.
Все командиры и комиссары Южного фронта требовали перегруппировки войск. В этот момент Сталин обратился к Политбюро с ультиматумом. В записке Ленину, опубликованной в брошюре Ворошилова "Сталин и Красная армия", Сталин писал:
"Месяца два назад Главком принципиально не возражал против удара с запада на восток через Донецкий бассейн, как основного. Если он все же не пошел на такой удар, то потому, что ссылался на "наследство", полученное в результате отступления Южных войск летом, т.е. на стихийно создавшуюся группировку войск Юго-Восточного фронта, перестройка которой (группировки) повела бы к большой трате времени, к выгоде Деникина... Но теперь обстановка и связанная с ней группировка сил изменилась в основе: 8 армия (основная на бывшем Юж-фронте) передвинулась на Донецкий бассейн, конкорпус Буденного (другая основная сила) передвинулась тоже в районе Юж-фронта, прибавилась новая сила -- Латдивизия, -- которая через месяц обновившись, вновь представит грозную для Деникина силу... Что же заставляет Главкома (ставку) отстаивать старый план? Очевидно, одно лишь упрямство, если угодно --фракционность, самая тупая и самая опасная для Республики, культивируемая в Главкоме состоящим при нем "стратегическим" петушком /Гусевым/... На днях Главком дал Шо-рину директиву о наступлении на Новороссийск через донские степи по линии, по которой, может быть, и удобно летать нашим авиаторам, но уже совершенно невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии. Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предполагаемый) поход в среде вражеской нам, в условиях абсолютного бездорожья, грозит нам полным крахом. Нетрудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как это показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина. Необходимо изменить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара через Харьков--Донецкий бассейн на Ростов: во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную нам, наоборот, -- симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение; во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, линию Воро
неж-Ростов. ...Б е з этого моя работа на Южфронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вернее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Юж-фронте. Ваш Сталин".
Ворошилов комментирует: "В этой оценке направлений сказались основные качества т.Сталина как пролетарского революционера, как настоящего стратега гражданской войны".
Сталин повторяет здесь почти дословно те доводы против июль-ско-сентябрьского плана, которые развивались мною сперва устно, затем письменно и которые он отвергал вместе с большинством Политбюро. Так как все члены Политбюро прекрасно знают развитие вопроса, то Сталину не может и в голову прийти возлагать на меня ответственность за старый план. Наоборот, он винит главкома и состоящего при нем "стратегического петушка" С.Гусева, на которого он опирался в июле при смене командования.
А.Голубев в журнале "Молодая гвардия", 1932 г., пишет об октябре-ноябре 1919 г.:
"План красного командования перед решительным сражением первоначально заключался в том, чтобы сдержать, а затем и разбить наступающие части Деникина у Орла и Кром. Для этого главный удар по предложению тов.Сталина наносился от Орла через Харьков на Донбасс. Этот удар как нельзя лучше соответствовал тогдашней обстановке. Успех такого наступления отрезал Донскую армию белых от Добровольческой, сбрасывая последнюю в районы Донбасса и Южной Украины, объятые рабоче-крестьянскими восстаниями против Деникина. Для этого 13-й армии 9 октября была передана ударная группа из латышской дивизии, бригад Павлова и Примакова (11.500 штыков и сабель) 10 октября эта группа была введена в дело у г.Кромы, завязав упорный бой с лучшими частями противника..." (с.106).
Советская историография продолжает: "План Сталина был принят Центральным комитетом. Сам Ленин собственной рукой написал приказание полевому штабу о немедленном изменении изжившей себя директивы". Где? Когда? "Тов.Сталину во всем этом принадлежит громадная заслуга".
З.Орджоникидзе в своих воспоминаниях пишет:
"Сталин отправился на Южный фронт. Он категорически отверг старый план разгрома Деникина, выработанный главным командованием во главе с Троцким. План этот предусматривал наступление левым флангом с Царицына на Новороссийск через донские степи и казачьи станицы.
"Этот сумасбродный (предполагаемый) поход в среде вражеской, в условиях абсолютного бездорожья, грозит нам полным крахом", -- написал Сталин в записке Ленину.
Взамен плана, уже отмененного жизнью, Сталин выработал план наступления красных через пролетарский Харьков -- Донецкий бассейн на Ростов.
Стратегический план великого Сталина обеспечил победу революции".
Телеграмма Сталина пришла в такой момент, когда сам главком ломал свой план, сосредоточивая ударную группу войск не в казачьем тылу Деникина, а над его головой. Политбюро оставалось в сущности лишь задним числом секционировать замену старого плана новым. Выносилось ли такое постановление или Политбюро просто примирилось с совершившимся фактом, радуясь ему в душе, на основании опубликованного документа, установить нельзя; да это и не имеет большого значения.
Война с Польшей вскрыла как сильные, так и слабые стороны тогдашней Красной армии: революционную верность, беспримерный энтузиазм, величайшую выносливость и наряду с этим недостаточность подготовки, организационную слабость, недостаток в выдержке. Армия наступала безудержно, но и откатывалась без остановки. "Исход польской войны, -- писал я в 1928 г., --врезался в сознание армии, особенно ее молодого командного и комиссарского состава, как заноза. Из этой занозы выросло стремление к учебе". Тысячи командиров и комиссаров, которые во время гражданской войны как бы появились из-под земли, внеся в армию мужество и инициативу и нравственный авторитет, после исхода польской кампании серьезно занялись своим военным образованием.
Наша армия в четыре раза более слабая, чем армия поляков, после упорных боев конца апреля отступила и сдала Киев, Житомира Бердянск. Тогда партия бросила лозунг: "На борьбу с
польскими панами!" Туда движется масса коммунистов, направляются десятки тысяч добровольцев со всех фронтов на западный фронт спешат старые испытанные полки и дивизии. Удар на поляков обрушивается прежде всего с северного участка, затем открывается наше наступление на Украине. Оно приводит к занятию Киева, после чего приходит прорыв укрепленных польских позиций на фронте свыше 100 километров. Наши армии стремительно продвигаются вперед, занимают Минск, Вильно, Молодечно, Бобруйск. Корпус Гая 19 июля под Гродно разбивает крупные силы поляков и, в обход Варшавы, занимает Дан-цигский коридор. Однако по мере продвижения польская среда становится все более упругой. Сопротивление становится все более значительным. Наш тыл не поспевает за фронтом. Быстрое продвижение наших войск к Висле заставило польское командование напрячь все усилия и сгруппировать при помощи французской военной миссии значительные резервы в районах Варшавы и Люблина. Поляки успевают сформировать новые кавалерийские и пехотные части.
30 апреля я писал в ЦК партии: "Именно потому, что борьба идет не на жизнь, а на смерть, она будет иметь крайне напряженный и суровый характер". Отсюда вытекает необходимость "оценивать войну с Польшей не как частную задачу Западного фронта, а как центральную задачу всей рабоче-крестьянской России". Через печать я 2 мая предупреждал против слишком оптимистических надежд на революцию в Польше: "Что война... закончится рабочей революцией в Польше, в этом не может быть никакого сомнения; но в то же время нет никаких оснований полагать, что война начнется с такой революции... Было бы величайшим легкомыслием думать, что победа... дастся нам сама собой".
5 мая в докладе на объединенном заседании всех советских учреждений: "Было бы величайшей ошибкой полагать, что история начнет с того, что откроет перед нами польскую рабочую революцию и тем самым избавит нас от необходимости вооруженной борьбы". И в заключение: "Товарищи, я хотел бы, чтобы главный вывод, который вы из этого собрания вынесете, состоял в том, что борьба, которая нам предстоит, будет тяжелой и напряженной борьбой". Этой идеей проникнуты все прика
зы и заявления того времени. "В настоящее время Западный фронт является самым важным фронтом республики, -- гласит подписанный в Смоленске приказ 9 мая. -- Органы снабжения должны быть подготовлены не к легкому и короткому походу, а к длительной упорной борьбе".
Я был против похода на Варшаву, потому что при слабости наших сил и ресурсов он мог закончиться успешно лишь при условии немедленного восстания в самой Польше, а в этом не могло быть уверенности. В своей автобиографии я в общих чертах изложил суть конфликта.
16 августа под стенами Варшавы после короткого и сильного удара Пилсудский переходит в наступление, прорывает наш фронт на севере, оттесняет корпус Гая и Четвертую армию на германскую территорию. Наши войска откатываются на сотни километров назад.
Одной из причин тех чрезвычайных размеров, которые приняла катастрофа под Варшавой, явилось поведение командования Южной группы советских армий с направлением на Львов (Лемберг) . Главной политической фигурой в Революционном Военном Совете этой группы был Сталин.
Трения и конфликты между высшими и нижними инстанциями командования заложены, так сказать, в природе вещей: дивизия недовольна армией, армия --фронтом, фронт -- ставкой, особенно, если дела идут неблагополучно. Сталин систематически эксплуатировал эти трения и доводил до острых конфликтов. Особенно тяжелые последствия имело его самоуправство именно во время Польской кампании.
К решающему моменту операционная линия Юго-Западного фронта разошлась с операционной линией главного Западного фронта под прямым углом. В то время как фронт Тухачевского приближался к Варшаве, Юго-Западный фронт, в состав которого входил Сталин, двигался на Лемберг. Сталин вел свою собственную войну. Он хотел во что бы то ни стало войти в Львов в то время, как Смилга и Тухачевский войдут в Варшаву. Когда предстоящий контрудар под Варшавой окончательно выяснился, главное командование приказало Егорову, командующему Юго-Западным фронтов, круто переменить направление, чтобы ударить во фланг польских войск под Варшавой и поддержать
Тухачевского с фланга. Но Юго-Западное командование, поощряемое Сталиным, продолжало двигаться на запад: разве не более важно самим завладеть Львовом, чем "другим" взять Варшаву? В течение трех или четырех дней ставка не могла добиться исполнения приказа. Только в результате повторных приказов и угроз Юго-Западное командование переменило направление. Но несколько дней запаздания сыграли роковую роль.
А.Егоров, бывший командующий Юго-Западным фронтом, посвятил особое исследование взаимодействиям фронтов в 1920 г. "Именно в этой плоскости, --пишет он, -- все наши историки обрушились на Юго-Западный фронт. ...С действиями Юго-Западного фронта непосредственно связывается объяснение неудачи Варшавской операции. Обвинения, возводимые в этом смысле на командование фронтом, сводятся в основном к тому, что Юго-Западный фронт вел совершенно самостоятельную оперативную политику, не считаясь ни с общей обстановкой на всем польском фронте, ни с действиями соседнего Западного фронта, и в решительную минуту не оказал последнему необходимого содействия, причем в толковании некоторых историков этот момент связывается даже с прямым невыполнением соответствующих деректив главкома, невзирая на то, что предпосылки к этим директивам были командованию Юго-Западным фронтом якобы отлично известны. Такова, в общих чертах, установка во всех трудах, рассматривающих так или иначе вопрос о взаимодействии фронтов в 1920 г., не исключая и вышедших в самое последнее время, хотя казалось бы, что авторы этих трудов имели возможность пользоваться уже более или менее систематизированными и изученными материалами. Тем не менее, мы находим, например, в серьезном и интересном труде Н. Мов-чина "Последовательные операции по опыту Марны и Вислы" (изд. ГИЗ, 1928 г.) прямое указание на "невыполнение Юго-Западным фронтом категорической директивы главкома о направлении 1-й конармии на Замостье-Томашев" (с.74). На основании таких и аналогичных утверждений изучал историю польской кампании и уносил и продолжает уносить с собой соответствующие впечатления в строевые части ряд выпускников нашей военной академии. Короче говоря, легенда о роковой роли Юго-Запфронта в 1920 г. стала "сказкой казарменной" и, по
видимому, не вызывает уже в настоящее время сомнений, а признается фактом, на котором будущим поколениям операторов и стратегов предлагается учиться. Мы задаемся прямой задачей разоблачить эту легенду и восстановить в свете строго документального освещения все те отдельные факты, совокупность которых позволяет, как нам кажется, взглянуть (под оперативным углом зрения) на общий ход польской кампании несколько иначе, чем это делалось до сих пор".