В той же самой директиве он поставил вопрос – это была середина 1934 года – о том, что сейчас с приходом Гитлера к власти совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить вредительскую работу».
Однако ориентируя тайными директивами своих сторонников на терроризм и вредительство, Троцкий не забывал о пропаганде. В марте 1933 года он обратился с открытым письмом к работникам партийного аппарата.
«Сила Сталина, – утверждал Троцкий, – всегда была в механизме, а не в нем самом... В отрыве от механизма... Сталин ничего собой не представляет... Настало время избавиться от сталинского мифа... Сталин завел вас в тупик... Настало время пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от грязи, которой она покрыта. Настало время воплотить в жизнь последний настойчивый завет Ленина: «Убрать Сталина!».
Эта спекуляция со ссылкой на Ленина, извращенная по смыслу, но злобная по содержанию, уже не являлась залежалым набором заклинаний пляшущего с бубном шамана. Это был террористический призыв, хотя и высказанный на эзоповом языке: не «переместить», а именно «убрать», устранить, уничтожить – убить... Так велика была ненависть Иудушки Троцкого.
Впрочем, это были его обычные манеры, присущие ему слог и стиль. Еще в январе 1919 года русский писатель А.И. Куприн писал за границей в одной из газетных статей: «...Обратите внимание на его приказы и речи. «Испепелить...», «разрушить до основания и разбросать камни...», «предать смерти до третьего поколения...», «залить кровью и свинцом...», «обескровить...», «додушить...»
Теперь Троцкий был доволен. Он восторгался собственным «остроумием», ибо за внешней безобидностью призыва стоял зловещий смысл. Из-за границы Троцкий вообще действовал «решительнее», смелее, чем в прошлые времена. Правда, находившиеся в СССР участники заговора не спешили с осуществлением таких планов.
Они выжидали подходящего момента, и, по мнению одного из руководителей заговора – Енукидзе, такой момент наступил к началу 1934 года. Ягода показывал на это на допросе 19 мая 1937 года.
«Ягода: За месяц до начала XVII съезда партии мне позвонил Енукидзе и просил срочно заехать к нему в ЦК. Я поехал. Енукидзе сообщил мне, что вчера состоялось совещание центра заговора, на котором Рыков от имени правых внес предложение произвести государственный переворот с арестом всех делегатов XVII съезда партии и немедленным созданием нового правительства из состава правых и троцкистско-зиновьевского блока.
Енукидзе рассказывал, что вокруг этого вопроса на совещании разгорелись большие прения. От имени троцкистско-зиновьевского блока против такого плана возражали Каменев и Пятаков. Каменев заявил, что это неосуществимая идея, что придется столкнуться с огромным сопротивлением в стране и что это слишком рискованное положение. Енукидзе охарактеризовал поведение Каменева как поведение болтливого труса, на словах мечущего гром и молнию, умеющего посылать убийц из-за угла, но неспособного на решительные действия.
Пятаков говорил, что он не может принять участие в решении этого вопроса без соответствующих инструкций Троцкого, а так как получение инструкций займет много времени, он отказывается от участия в осуществлении этого плана. Ввиду того, что по этому вопросу не было достигнуто общего мнения, вопрос этот был снят.
Вопрос: Что вам говорил Енукидзе о плане ареста XVII съезда партии? Как конкретно это предлагалось осуществить?
Ягода: Об этом говорил Рыков, когда вносил свое предложение. Он говорил, что центр правых может осуществить арест всего съезда силами гарнизона Кремля, окружив Кремль военными частями Московского гарнизона.
Вопрос: Какое участие в осуществлении ареста состава XVII съезда партии должны были принять вы?
Ягода: Предварительной договоренности со мной не было. Енукидзе мне говорил, что если б этот план был принят, то большая работа легла бы на меня, и что об этом до совещания он имел разговор с Рыковым и Томским.
Вопрос: Значит, план свержения Советской власти путем ареста состава XVII съезда партии был принят предварительно центром правых?
Ягода: Да, несомненно. От имени центра правых Рыков и вносил это предложение на совещании центра заговора.
Вопрос: И не состоялось это только потому, что Каменев «струсил», а Пятаков не имел инструкций от Троцкого?
Ягода: Не состоялся потому, что не было достигнуто единодушия по этому вопросу. Возражали троцкисты и зиновьевцы.
Вопрос: Тут что-то неясно. Вы показываете, что план ареста XVII съезда партии был принят центром правых, что Рыков вносил это предложение на совещании.центра заговора, заявив, что правые могут осуществить этот план собственными силами – гарнизоном Кремля, частями Московского военного округа, при участии заговорщиков НКВД. Почему же этого не было сделано?
Ягода: Я уже говорил, что троцкисты и зиновьевцы возражали против этого плана.
Вопрос: Но правые могли это сделать сами, без троцкистов и зиновьевцев?
Ягода: В среде центра правых по этому вопросу тоже не было полного единодушия: был против или, вернее, колебался Бухарин. Енукидзе говорил мне, что на совещании центра правых Бухарин пытался доказать, что политическая ситуация в стране не такова, что переворот может произойти без дополнительных столкновений, и выступал против плана переворота. Возможно, что в связи с этим правые без поддержки зиновьевцев и троцкистов и без внутреннего единства сами не пошли на осуществление своего плана переворота».
Эти лишь сравнительно недавно опубликованные показания Ягоды сенсационны уже тем, что позволяют сделать потрясающий вывод. Оказывается, поколения историков, писавшие о событиях в Советском Союзе в тридцатые годы, более полустолетия водили своих читателей за нос!
Описывая и обсасывая малозначительные факты, рассуждая и придумывая гипотезы, они оставляли в тени показания одного из важнейших свидетелей, оставивших компетентный рассказ о действительных фактах. Оказывается, не было необходимости искать черную кошку в темной комнате. Достаточно было включить свет.
И словно адресуя свои слова дилетантам от истории, Ягода пояснял в 1937 году: «Существующее представление о том, что разгромленные центры троцкистско-зиновьевского блока, первый и второй, разгромленные нами центры правых, заговоры в НКВД и группа военных, о которой я здесь говорил, все это разрозненные, не связанные между собой самостоятельные организации, ведшие борьбу против Советской власти, – такое представление неверное и не соответствует действительному положению вещей.
На самом деле было не так. На протяжении 1931– 1933 годов внутри Советского Союза был организован единый контрреволюционный заговор против коммунистической партии и против Советской власти по общей программе борьбы за свержение Советской власти и реставрации капитализма на территории СССР.
Заговор этот объединил все антисоветские партии и группы как внутри Союза, так и вне его».
Вопрос: Какие антисоветские партии и группы вошли в этот заговор?
Ягода: В заговоре принимали участие следующие партии и группы, которые имели свои собственные организации: 1) троцкисты; 2) зиновьевцы; 3) правые; 4)группа военных; 5) организация НКВД; 6) меньшевики; 7) эсеры.
Вопрос: Откуда это вам известно?..
Ягода: Я понимаю всю ответственность моего заявления... Я уже говорил, что зимой 1932 года Енукидзе сообщил мне об оформлении блока между троцкистами и зиновьевцами и о том, что в блок этот вошли также правые. Мы беседовали тогда с Енукидзе о реальных наших силах и о перспективах захвата власти. Коснулись также программных документов и организационных вопросов будущего правительства.
Тогда-то Енукидзе и информировал меня о том, что блок троцкистов и правых по существу охватывает все антисоветские силы в стране. Я помню, что Енукидзе, взяв карандаш, на листе бумаги составил перечень этих сил и разъяснил мне роль каждой из них в заговоре.
О троцкистах и зиновьевцах он говорил, что их организации почти целиком слились, что внутренние трения существуют, но в общем заговоре они выступают как единая организация, которая руководствуется указаниями Троцкого из эмиграции.
Он говорил мне, что центр их блока в общем блоке заговора представлен Пятаковым и Каменевым. «Правые в данное время, – говорил Енукидзе, – наиболее сильны. У центра правых, помимо соглашения с троцкистско-зиновьевским центром, существует контакт с меньшевиками и эсерами».
С меньшевиками контакт устанавливал Рыков (о связи Рыкова с закордонным блоком меньшевиков через Николаевского я знал до разговора с Енукидзе, и об этом уЖе говорил). С эсерами контакт установил Бухарин. В центре заговора правые представлены Томским, Рыковым и самим Енукидзе. Наконец группу военных, очень сильную группу, имеющую свой центр, представляет в центре заговорщик Корк.
Вопрос: А от заговора в НКВД, кто входил в этот центр?
Ягода: Енукидзе предлагал мне войти в состав центра заговора, но я от этого категорически отказался. Я заявил ему, что не могу принимать участие ни в каких совещаниях, не могу встречаться ни с кем из участников центра. Я согласен включить свою организацию в этот общий заговор, но так, чтобы об этом никто не знал, кроме него, а связь с центром буду осуществлять только через Енукидзе».
Можно ли усомниться в этих признаниях? Это трезвые суждения в общем-то неглупого человека, имевшего реальную информацию и личные интересы. Однако, проявляя расчетливость и осторожность, стремясь не «засветиться», Ягода боялся оказаться вне игры в случае удачного осуществления переворота.
Поэтому он предпринял действия по организации собственной группы заговорщиков. Ягода признавался 19 мая 1937 года: «...Разговор этот [с Енукидзе] произвел на меня большое впечатление. К этому времени в самом аппарате б.[ывшего] ОГПУ сколько-нибудь сильной организации не было. Я только приступил к ее созданию. Если бы план был принят и потребовалось участие в осуществлении его, то я оказался бы в дураках и реальной силы выставить не сумел бы.
...Наряду с этим меня напугало, что центр заговора ставит реально вопрос о государственном перевороте, и он может быть осуществлен без меня и так, что я останусь на задних ролях. Это обстоятельство и решило вопрос о необходимости форсирования организации собственной силы в ОГПУ-НКВД, и с этого момента начинается создание самостоятельной заговорщицкой организации внутри НКВД. В разговоре с Енукидзе я ему об этом, конечно, не говорил. Я заявил только, что о таких делах прошу договариваться со мной предварительно, а не ставить меня в известность постфактум».
Бывшему руководителю чекистов нельзя отказать в осторожности и предусмотрительности. Он не спешил совать голову в огонь. Но и теперь, рассказывая о тайных кознях, о намерениях людей, с которыми он вошел в соглашение, он не пытался перевалить вину за свое падение на других. Он почти скрупулезно пересказывает ходы в этой затянувшейся партии, которую разыгрывала оппозиция. Может быть, он выгораживал себя? Да, но он не прикидывался безобидной овцой, хотя и не сразу раскрывался перед следователем. В продолжение допроса он показал:
«...Второе совещание центра заговора состоялось летом 1934 года. Незадолго до этого совещания я был у Енукидзе. Он говорил, что в ближайшие дни предстоит совещание центра заговора, на котором троцкисты и зиновьевцы потребуют утвердить их план террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б).
Я решительным образом заявил Енукидзе, что не допущу совершения разрозненных террористических актов против членов ЦК, что не позволю играть моей головой для удовлетворения аппетита Троцкого. Я потребовал от Енукидзе, чтобы об этом моем заявлении он довел до сведения Рыкова, Бухарина и Томского. Мой категорический тон, должно быть, подействовал на Енукидзе, и он обещал мне, что правые на совещании выступят против разрозненных террористических актов.
Мы условились с Енукидзе, что немедленно после совещания он поставит меня в известность о решении центра.
Через несколько дней я по звонку Енукидзе опять заехал к нему, и он сообщил мне, что совещание уже состоялось, что Каменев и Пятаков внесли большой план совершения террористических актов, в первую очередь, над Сталиным и Ворошиловым, а затем над Кировым в Ленинграде.
«С большими трудностями, – говорил Енукидзе, – правым удалось отсрочить террористические акты над Сталиным и Ворошиловым и, уступая троцкистско-зиновьевской части центра, санкционировать теракт над Кировым в Ленинграде».
Енукидзе рассказал мне, что Каменев и Пятаков предъявили совещанию требования совершения терактов над Сталиным и Ворошиловым, которые получены от Троцкого. Они заявили, что их террористические организации ведут энергичную подготовку этих актов и что они вряд ли в силах приостановить их совершение.
Но, памятуя договоренность со мной, Рыков, Томский и Енукидзе активно возражали, и тогда в виде компромисса Каменев внес предложение немедленно санкционировать террористический акт над Кировым в Ленинграде. Он заявил, что необходимо дать выход накопившейся энергии террористических групп, которые могут загнить на корню без дела.
Каменев аргументировал также тем, что если центр не утвердит ни одного теракта, то неизбежны партизанские действия отдельных террористических групп организации. И это было санкционировано. Енукидзе от имени центра заговора предложил мне не чинить препятствий этому теракту. И я обещал это сделать».