Енукидзе рассуждал так: «Мы не можем и не хотим пускаться на авантюрные акты, продиктованные больше жаждой мести и злобой, а не рассудком и расчетом... Мы можем хладнокровнее готовиться, готовиться всерьез к захвату власти и имеем свои планы».
Ягода пояснял следователям: «Планы правых в то время сводились к захвату власти путем так называемого дворцового переворота. Енукидзе говорил мне, что он лично по постановлению центра правых готовит этот переворот.
По словам Енукидзе, он активно готовит людей в Кремле и в его гарнизоне... Енукидзе заявил мне, что комендант Кремля Петерсон целиком им завербован, что он посвящен в дела заговора. Петерсон занят подбором кадров заговорщиков-исполнителей в Школе [им.] ВЦИК, расположенной в Кремле, и в командном составе кремлевского гарнизона... В наших же рядах и московский гарнизон...
Корк, командующий в то время Московским военным округом, целиком с нами». Я хочу здесь заявить, что в конце 1933 г. Енукидзе в одной из бесед говорил мне о Тухачевском как о человеке, на которого они ориентируются и который будет с нами».
Из сказанного, говорил Ягода комиссару государственной безопасности третьего ранга Курскому и капитану госбезопасности Когану, Енукидзе сделал вывод: «При удачной ситуации внутри страны, как и в международном положении, мы сможем в один день без всякого труда поставить страну перед свершившимся фактом государственного переворота».
Шанс, безусловно, был. Еще какой шанс! И словно предвещая полную удачу расчетам заговорщиков, именно в 1933 году произошло событие, способное стать решающим фактором для успешного осуществления их планов. Но случилось это не в СССР, а за его границами, когда 30 января рейхсканцлером Германии был назначен Адольф Гитлер.
Вполне демократический приход к власти в Германии лидера национал-социалистов для сторонников Троцкого мог сулить блестящие перспективы. То был почти перст судьбы. Это значительно позже Гитлер стал восприниматься выходцем из преисподней, а в 1933 году врагом человечества не считал Гитлера не только Троцкий. Так не думал почти весь «цивилизованный» мир. Исключение составлял Сталин, а демократы Запада сделали переоценку своих взглядов лишь после оккупации Польши. Да, Гитлер быстро расправился в своей стране с коммунистической партией, но западной демократии это даже импонировало.
О том, какие взгляды были на этот счет у Тухачевского, свидетельствует заявление, сделанное им 13 мая 1933 года на прощальном приеме германской военной делегации. В этот вечер в порыве откровенности Тухачевский заявил: «Всегда думайте вот о чем: вы и мы, Германия и СССР, можем диктовать свои условия всему миру, если будем вместе».
Подчеркнем, что это заявление было сделано уже после официального прекращения советско-германского сотрудничества; после поджога рейхстага и обвинения гитлеровской пропагандой в этом коммунистов. И никто не мог официально уполномочить заместителя наркома произнести такие многозначительные слова. Он сказал лишь то, о чем думал сам.
Но не слишком ли много позволял себе бывший подпоручик? Чем руководствовался он, позволив себе не только думать, но и произнести такое вслух? Или это была отрыжка от брызг выпитого на приеме шампанского?
Нет, Тухачевский вполне осознанно выражал свою мысль. Он говорил: «Не забывайте, что нас разделяет наша политика, а не наши чувства, чувства дружбы Красной Армии к рейхсверу». То было сказано внятно и недвусмысленно. Из изложенного выше очевидно, что в это время «кандидата в наполеончики » не устраивала не политика Гитлера, а политика Сталина. Как раз против него и сталинской политики «полководец» и готовил заговор.
Кстати, в это же время политика разделяла также СССР и Францию. Однако у Тухачевского было совсем иное отношение к французским военным коллегам. Принятый им накануне французский военный атташе сообщал в рапорте от 20 апреля 1933 года: «13 апреля – представление вице-комиссару обороны Тухачевскому. Прием корректный, но холодный. По истечении нескольких минут Тухачевский перестал поддерживать беседу...»
Франция Тухачевского не интересовала. Его симпатии целиком были отданы Германии. Установив контакты с представителями немецкого рейхсвера еще в середине двадцатых годов, в начале 30-х он неоднократно посещал маневры рейхсвера и германские заводы и даже давал коллегам советы.
В отчете начальника вооружений германской армии генерала В. фон Боккельберга отмечается, что в мае 1933 года Тухачевский «на завтраке в узком кругу неоднократно подчеркивал, что для того, чтобы Германии выйти из затруднительной политической ситуации, он желает ей как можно скорее иметь воздушный флот в составе 2000 бомбовозов».
Конечно, призыв, высказанный на официальном приеме германской военной делегации: думать о возможности «диктовать свои условия всему миру», не был лишь неосторожно вырвавшимся словом. Чтобы озвучить такую мысль, нужна была собственная концепция. Она у кандидата в диктаторы была, но на пути ее осуществления стояла политика Сталина. Пока СССР руководил Сталин, «полководец-подпоручик» не мог мечтать о своем самом заветном. О мировой славе! Он не мог строить грандиозных планов о том, чтобы въехать в историю на белом коне покорителя мира.
Приход к власти Гитлера обнадеживал; больше того, он служил примером. Однако бывший подпоручик был плохой оратор и не мог рассчитывать на то, что сумеет повторить успех удачливого ефрейтора. Необходим был иной путь. Нащупывая его, именно в год прихода Гитлера к власти Тухачевский вовлек в заговор наиболее значимые фигуры.
Это осело в его памяти, и симптоматично, что к лету 1933 года он относит вербовку Корка. Он писал в показаниях: «Я сообщил Корку, что имею связь с Троцким и правыми, и поставил ему задачу вербовать новых членов в МВО... Примерно к этому же времени относится и завербование мною в состав заговора Вакулича... Я указал Вакуличу на мою связь с правыми и троцкистами и поручил ему дальнейшую вербовку участников заговора.
По возвращении с Дальнего Востока Путны и Горбачева (заместителя командующего Московским округом B.C. Горбачева. – К. Р.), кажется, это было в 1933 году, я разговаривал с каждым из них в отдельности. Путна быстро признал, что он связан с Троцким и со Смирновым. Я предложил ему вступить в заговор, сказав, что по этому вопросу имеются прямые указания Троцкого. Путна сразу же согласился».
Вступление в группу Тухачевского бывшего прапорщика царской армии литовца Витовта Путны имело практическую значимость. «В дальнейшем, – писал Тухачевский в конце мая 1937 года, – при его назначении военным атташе, перед ним была поставлена задача держать связь между Троцким и центром военно-троцкистского заговора. Если не ошибаюсь, около этого же времени я имел разговор со Смирновым И.Н., который сказал мне, что он по директивам Троцкого стремится дезорганизовать подготовку мобилизации промышленности в области производства снарядов».
К этому времени он относит и вовлечение в состав своей группы заместителя командующего МВО Бориса Горбачева. Тухачевский пишет: «На мое приглашение вступить в ряды заговора он ответил согласием, сообщил, что им организуется так называемый дворцовый переворот и что у него есть связь с Петерсоном, комендантом Кремля, Егоровым, начальником школы ВЦИК, а также с Енукидзе».
Впрочем, в курьерах у заговорщиков недостатка не было. Еще осенью 1932 года корреспондент ТАСС Ромм вывез за границу письмо Радека, запросившего директиву Троцкого об идее создания «параллельного центра». Проездом, с Берлинского вокзала, Ромм переслал книгу с вмонтированным в нее письмом, бандеролью до востребования, «в один из берлинских почтамтов». В конце июля следующего года спецкор ТАСС Ромм в очередной раз встретился с Львом Седовым. Встреча произошла в Париже, в кафе на бульваре Монпарнас. Оттуда они отправились в Булонский лес, где курьера ждал сам Троцкий.
На этой встрече Лейба Бронштейн подтвердил свое согласие на образование
параллельного центра при условии, что этот центр «не будет бездействующим». На процессе 1937 года Ромм свидетельствовал: в разговоре Троцкий подчеркивал, «что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в народном хозяйстве вообще».
Указав собеседнику на то, что в этом вопросе есть колебания в связи с возможными жертвами, Троцкий сказал: «Надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель – это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке». Свои поучения Троцкий подкрепил удачной латинской цитатой: «Чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь».
Напутствуемый этой многозначительной фразой, троцкистский курьер увез для передачи Радеку роман Новикова-Прибоя «Цусима» с вделанным в переплет письмом. Конечно, выбор книги тоже не был случайным. Поражение русского флота в войне с Японией являлось намеком на будущее, ожидавшее Сталина и его окружение.
Радек получил директиву «из Парижа» в августе. На процессе 1937 года Пятаков говорил: «Радек сообщил мне... что Троцкий ультимативно ставит вопрос о сохранении полного единства блока с зиновьевцами, так как никаких расхождений у нас с ними нет, поскольку террористическо-вредительская платформа принята».
Напутствуя спецкора ТАСС, Троцкий не забыл послать с ним «привет» и главе военного заговора. Тухачевский писал в камере: «Примерно в этот же период, т. е. в 1933—1934 годы, ко мне в Москве зашел Ромм и передал, что должен сообщить мне новое задание Троцкого.
Троцкий указывал, что нельзя ограничиваться только вербовкой и организацией кадров, что нужна более действенная программа, что германский фашизм окажет троцкистам помощь в борьбе с руководством Сталина и что поэтому военный заговор должен снабжать данными германский генеральный штаб, а также работавший с ним рука об руку японский генеральный штаб, проводить вредительство в армии, готовить диверсии и террористические акты против членов правительства. Эти установки Троцкого я сообщил нашему центру заговора».
По признанию Тухачевского, в 1933 году у него состоялся и первый разговор с Бухариным, когда он с Поповым посетил его на квартире во время болезни. Бухарин сказал, что ему известно о работе Тухачевского по организации военного заговора, и заявил, «что политика партии губительна, что надо обязательно убрать Сталина и что поэтому надо всячески форсировать организацию и сколачивание заговора».
В это же время он завербовал Рохинсона, «связанного с военными разработками». На него главе заговорщиков указал Фельдман, который знал Рохинсона «по его учебе в академии». Доверительные разговоры начались во время «опытов на полигоне » и продолжились в кабинете заместителя наркома. Тухачевский показал, что по его поручению «Рохинсон вовлек в заговор и привлек к вредительской работе Гендлера и Либермана».
Складывается впечатление, что не умевший «делать расчеты» бывший подпоручик вообще не любил цифры. Не утруждая себя воспоминаниями, в своих письменных показаниях он отнес вербовку большинства участников своей группы к промежутку 1933-1934 годов. Конечно, он не горел желанием облегчать работу следователей, но похоже, что «лубянский мемуарист» почти инстинктивно выделял временной отрезок, наступивший с приходом к власти Гитлера.
Правда, он указал более определенно дату вовлечения в состав заговорщиков заместителя наркома С.С. Каменева. Тухачевский писал: «После опытных учений 1933 года, в начале зимы, ко мне в кабинет зашел однажды Каменев С.С. и стал говорить о своих выводах по опытным учениям. После длительного разговора Каменев долго не уходил, и я понял, что он хочет поговорить о чем-то другом.
Я ему сказал: «Очень советую вам, Сергей Сергеевич, держите поближе связь с Аппогой», на что Каменев ответил, что с Аппогой он связан очень тесно, но что хочет связаться и со мной. Я начал говорить об ошибках армейского и партийного руководства, Каменев стал вторить моим словам, и я предложил ему стать участником заговора. Каменев сразу же согласился. Я сказал ему, что мы будем считать его членом центра заговора, сообщил ему мои разговоры с Енукидзе и Бухариным, а также с Роммом.
Первоначально Каменеву была поставлена задача вредить в области военного хозяйства, которым он руководил как третий заместитель наркома. Затем большую вредительскую работу Каменев развернул как начальник ПВО.
Противовоздушная оборона таких важных объектов, как Москва, Ленинград, Киев, Баку, проводилась им таким образом, чтобы площадь, прикрываемая зенитным многослойным огнем, не соответствовала наличным артиллерийским средствам, чтобы аэростаты заграждения имелись в недостаточном числе, чтобы сеть ВНОС имела не собственную подводку, а базировалась на сети Наркома связи, и т. п.».
Бывший полковник царской армии, занимавший во время Гражданской войны высшие посты в РККА, С.С. Каменев в июле 1934 года был понижен с должности заместителя наркома до начальника управления ПВО. Это задело его самолюбие, но связь с делами Тухачевского обойдется ему дороже. После начавшихся в 1936 году арестов военных Каменев застрелился. Его прах с почестями захоронили в Кремлевской стене. И только после показаний Тухачевского будет установлена его причастность к заговору военных.
Время вовлечения в заговор бывшего поручика царской армии Ефимова Тухачевский тоже привязал к собственной хронологии. К моменту выдвижения своего подчиненного на должность начальника Главного артиллерийского управления (ГАУ), после чего их отношения нормализовались. Дело в том, что «гениальный полководец» фактически не выполнял свои служебные обязанности еще и до начала активной вредительской деятельности. Фактически он уже тогда не занимался работой. Причем именно 1-й заместитель начальника вооружений РККА Н. Ефимов пожаловался тогда на своего шефа Ворошилову.
В связи с этим нарком обороны писал 6 декабря 1931 года Гамарнику из Сочи: «У меня здесь пару дней сидит Ефимов, приехавший из Кисловодска. Он горько жалуется на положение с Управлением вооружений и говорит, что М.Н. [Тухачевский] всем занимается, кроме своего управления. Он очень встревожен и просит принимать какие-либо радикальные меры, или, как он говорит, будет поздно.
Что тут поделаешь? Пока что нажмите на него, указав, что Сталин может в любой момент заинтересоваться всяким вопросом из круга его деятельности, поэтому он обязан вплотную заниматься делом и все знать, а главное – обязан почаще и регулярно принимать подчиненных ему начальников управлений.
Было бы не худо, если бы на РВС или просто один раз заслушали краткие доклады о положении дел в управлениях – связи, химии, инженерном и, если будет время, то и артиллерийском. Можно это сделать в присутствии М.Н. [Тухачевского], можно и без него. М.Н. [Тухачевскому] пока, до моего приезда, ничего не говорите».
Это может восприниматься как некий анекдот. Начальник вооружения РККА не занимается своими прямыми должностными обязанностями! И ему, как бездельнику школьнику, нужно напоминать о необходимости «заниматься делом и все знать». Более того, Ворошилов продолжал:
«Наш Георгиев, много лет работающий над механической трубкой, как будто бы добился каких-то результатов, Тухачевский утверждает, что вполне удовлетворительных. Ефимов категорически заявляет, что георгиевская трубка не доработана, а на валовое производство может быть поставлена не ранее 3-4 лет. Ефимов настаивает на немедленной закупке техпомощи у немцев, давно нам ее предлагающих».
Приведя этот фрагмент в своей книге «Сталин и заговор генералов», С. Минаков пишет: «Если даже учесть в жалобах Н. Ефимова преувеличения обиженного человека, вряд ли эти жалобы были лишены основания. В чем же дело?»
Дело заключалось в том, что уже в это время Тухачёвский начал вредительскую деятельность. Позже он нашел способ наладить отношения со своим подчиненным и вообще перетянул его на свою сторону. Тухачевский писал в показаниях: «Фельдман неоднократно говорил мне о том, что Ефимов настроен враждебно к политике партии. Я использовал улучшение наших отношений и однажды заговорил с ним у себя в кабинете о плохой организации промышленности, о плохих настроениях в армии и т.п.
Ефимов охотно вступил в разговор, критикуя партийное руководство. Я сказал Ефимову, что как правые, так и троцкисты сходятся на необходимости организовать подпольную работу, чтобы сменить партийное руководство, что армия в стороне остаться не может, и предложил ему, Ефимову, вступить в военную группу, Ефимов согласился». На допросе, уточняя дату вербовки Ефимова, Тухачевский назвал все тот же 1933 год.
Находившийся в это время во Франции «патриарх бюрократов» продолжал вынашивать свои планы, и, конечно, он не мог молчать о них. Нетерпение и ненависть клокотали в его душе, и его злой язык не держсался за зубами. В октябре 1933 года в «Бюллетене оппозиции» Троцкий с эзоповской недосказанностью обещал: «Если Сталин и его сторонники, несмотря на изоляцию, будут цепляться за власть, оппозиция сможет их устранить с помощью «полицейской операции».
Что подразумевал он под такой операцией? Захват Сталина и членов правительства работниками НКВД или военными?
Но Троцкий еще не обладал реальной властью, чтобы отдавать указания руководителям силовых структур СССР. Тогда в арсенале оставались «карательные» террористические акции либо путч. Наступающий 1934 год мог действительно стать переломным для оппозиции. И повторим, что именно в декабре предыдущего года, за месяц до XVII съезда ВКП(б), на совещании центра заговора Рыков внес предложение об аресте всех делегатов съезда. Он предлагал провести эту акцию «с немедленным созданием нового правительства из состава правых и троцкистско-зиновьевского блока».
Не на эту ли «полицейскую операцию» намекал Троцкий? На допросе от 19 мая 1937 года Ягода показал, что Рыков предложил «осуществить арест всего съезда силами гарнизона Кремля, окружив Кремль частями Московского гарнизона». Этому плану возразили Каменев и Пятаков. Лев Каменев счел это рискованным предложением и неосуществимой идеей, поскольку «придется столкнуться с огромным сопротивлением в стране». Пятаков, «без соответствующих инструкций от Троцкого», тоже не решился на реализацию такого плана.