И уже на октябрьском пленуме 1937 года его внимание привлекло выступление секретаря Курского обкома партии Г.С. Пескарева, говорившего о мерзавцах, перенесших центр карательной политики «на ни в чем не повинных людей, главным образом на колхозников и сельский актив». В этот же период ему стали поступать сигналы, что в ряде парторганизаций «без всякой проверки и, следовательно, необоснованно исключают коммунистов из партии, лишают их работы, нередко даже объявляют, без всяких к тому оснований, врагами народа, чинят беззаконие и произвол над членами партии».
Исключения из партии приобретали массовый характер, и в Москву посыпались письма с жалобами. Становилось очевидно, что произвол, возведенный руководителями партийных организаций в ранг обычной практики, превращал партию в жертву радикалов из аппарата, правящего в регионах и республиках страны.
Сталин сразу отреагировал на эту информацию. Осенью по его распоряжению ЦК и партколлегия Комитета партийного контроля провели проверку положения на местах. Результаты показали, что «обкомы, крайкомы, ЦК нацкомпартий сами поощряют практику массовых и огульных исключений из партии», отказываясь от рассмотрения апелляций исключенных, «предоставив решение этого вопроса самотеку, а часто и произволу».
В одном из оказавшихся в это время на его столе документов отмечалось, что только на одном заседании ЦК КП(б) Азербайджана «5 ноября механически подтвердил исключение из рядов партии 279 человек; Сталинградский обком партии 26 ноября утвердил исключение 69 человек; Новосибирский обком 28 ноября механически подтвердил решения райкомов ВКП(б) об исключении из партии 72 человек».
Такая бюрократическая практика, бытовавшая на местах, противоречила его планам. Более того, она шла вразрез с неизменной линией в политике Сталина. Он всегда был сторонником преодоления розни. Его платформа базировалась на отказе от политики крайностей. Современникам были широко известны его слова: «Для рядовых членов партии пребывание в партии или исключение из партии – это вопрос жизни и смерти».
Он неоднократно говорил об этом публично. Завершая выступление на февральско-мартовском пленуме 1937 года, Сталин обратил внимание именно на порочную практику исключений из партии. «Дело в том, – говорил он, – что наши товарищи не признают середины между крайностями. Стоит рабочему, члену партии слегка провиниться, опоздать два раза на партийное собрание, не заплатить почему-либо членских взносов, чтобы его мигом выкинули из партии... Бюрократизм в этих вопросах прямо невиданный... Пора... покончить с этим безобразием».
Однако партийные секретари не вняли этому предупреждению. Они его не только не услышали, но и не хотели услышать. Партократы ничего не поняли и начавшуюся чистку антисоциальных элементов распространили на коммунистов. Она приняла извращенную форму: беспредел, совершавшийся в регионах страны, приобрел массовый характер.
Такую негативную политику, противоречившую линии Сталина, особенную яро проводили первые секретари: Куйбышевского обкома Павел Постышев, Западно-Сибирского крайкома латыш Роберт Эйхе, Московского обкома и горкома партии Никита Хрущев, Генеральный секретарь ЦУ КП(б) Украины поляк Станислав Косиор. Это были непосредственные организаторы репрессий, чьи подписи стояли под смертными приговорами десятков тысяч людей.
Первые выборы в Верховный Совет страны состоялись 12 декабря 1937 года. То были действительно демократические выборы. Народ избирал в советский парламент не продажных политиканов, поднятых на верхние этажи власти пеной демагогии, а своих лучших представителей. В нем были и руководители, и люди творческой деятельности, рабочие и колхозники, люди, имевшие возрастной жизненный опыт, и молодежь. Спустя месяц, 12 января 1938 года, открылась 1-я сессия Верховного Совета СССР 1-го созыва.
Казалось бы, что теперь Сталин должен был сосредоточить свое основное внимание на вопросах деятельности Верховного Совета, состав которого впервые был определен путем демократического закрытого голосования. Однако он обратил свой взгляд на иные проблемы.
Уже через день после открытия сессии начал работу чрезвычайный пленум ЦК ВКП(б). По поручению вождя с докладом «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии» на нем выступил заведующий отделом руководящих партийных органов (ОРПО) Г.М. Маленков.
В период разгула антисталинской кампании официальная пропаганда об этом пленуме ничего не писала. О нем не упоминала «История партии», не рассуждали историки, ничего не знала общественность. Он просто выпал из общего контекста событий. Между тем именно январский пленум ЦК ВКП(б) 1938 года дал оценки произволу партийных функционеров в 1937 году.
Еще за 18 с лишним лет до пресловутого XX съезда прозвучавший на пленуме 14 января доклад Маленкова и последовавшее обсуждение вскрыли картину масштабных нарушений в работе таких руководящих органов, как: ЦК КП(б) Азербайджана, Орджоникидзевского крайкома, а также Сталинградской, Саратовской, Ростовской, Курской, Воронежской, Краснодарской, Челябинской, Смоленской и других парторганизаций.
В документах отмечалось, что во многих районах Харьковской области под видом «бдительности» имели «место многочисленные факты незаконного увольнения с работы и отказа в предоставлении работы исключенным из партии и беспартийным работникам». Так, в Змиевском районе в октябре и ноябре 1937 года беспричинно было снято с работы 36 учителей и намечено к увольнению еще 42.
В принятом постановлении пленума приводились вопиющие примеры «беззакония и произвола над членами партии», когда «в течение одного дня различные обкомы исключали десятки, а то и сотни людей» за то, что их «родственники или знакомые... были объявлены контрреволюционерами». Говорилось о практике, «когда партийные организации без всякой проверки и, следовательно, необоснованно исключают коммунистов из партии, лишают их работы, нередко даже объявляют без всяких к тому оснований врагами народа, чинят беззаконие и произвол над членами партии».
Сталин был возмущен. Он рассматривал такой оборот дела как провокацию. Однако он снова трезво рассматривал проблему и не усматривал в ней происков политических противников. Происходившему давалось иное объяснение.
«Пленум ЦК ВКП(б), —подчеркивалось в постановлении, – считает, что все эти и подобные факты имеют распространение потому, что среди коммунистов существуют, еще не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающихся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии. ...Такой карьерист-коммунист, желая выслужиться, без всякого разбора разводит панику насчет врагов народа и с легкостью вопит на собраниях об исключении из партии на каком-либо формальном основании или вовсе без основания».
Человеку с философским складом ума не составляло труда понять мотивы, которыми руководствовались партократы. На этот раз тайные козни партийных чиновников Сталин оценил иной меркой, и она была предельно объективной. Он раскусил этих людей и их побуждения. Он снова называл вещи своими именами.
Отмечая, что «партийные организации нередко идут на поводу у таких крикунов-карьеристов», постановление подчеркивало: «Такой карьерист-коммунист... готов заведомо неправильно исключить десятки коммунистов из партии для того, чтобы самому выглядеть бдительным... Во многих районах Харьковской области под видом «бдительности» имеют место многочисленные факты незаконного увольнения с работы и отказа в предоставлении работы исключенным из партии и беспартийным...
Во многих районах Куйбышевской области исключено из партии большое количество коммунистов с мотивировкой, что они являются врагами народа. Между тем органы НКВД не нашли никаких оснований для ареста.... ЦК ВКП(б) располагает данными, что такие факты имеют место и в других парторганизациях».
То есть те слова, которыми блефовали ниспровергатели «культа личности», были произнесены впервые не на XX съезде партии. Хрущев просто украл их из постановления январского 1938 года пленума ЦК. Но дело даже не в этом.
Незаконные исключения из партии повлекли за собой аресты невиновных людей. Резолюция пленума отмечала: «Бывший секретарь Киевского обкома КП(б)У, враг народа Кудрявцев на партийном собрании неизменно обращался к выступающим коммунистам с провокационным вопросом: «А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?» В результате этой провокации в Киеве были поданы политически компрометирующие заявления почти на половину членов городской парторганизации, причем большинство заявлений оказались явно неправильными и даже провокационными.
Поэтому еще при Сталине негодяи, совершившие произвол, понесли заслуженное наказание. Исторический, политический и даже нравственный абсурд в том, что именно этих партократов-карьеристов, виновных в арестах невиновных членов партии, спустя почти 20 лет хитроумный Никита реабилитировал. А вину за творимый ими произвол реабилитаторы переложили на Сталина.
В числе таких фигур, причисленных ревизионистами к «жертвам», был первый секретарь Куйбышевского обкома Постышев, женатый на активной оппозиционерке. Впрочем, в неоправданном радикализме Постышев уличался уже не в первый раз. Еще в марте 1937 года, после жалоб рядовой коммунистки Николаенко, его сместили с должности секретаря Киевского обкома. Однако тогда арест за этим не последовал. И нагревший руки на репрессиях множества людей карьерист продолжил работу в Куйбышеве. По воспоминаниям Хрущева, Постышев «был добрым человеком, хотя иной раз допускал повышение тона, недопустимую грубость».
Доброта Постышева была жестокой. Прибыв в Куйбышев, уже с лета 1937 года он снова «организовал беспрецедентную кампанию арестов». Репрессии в области приняли небывалый размах. За время его «наместничества» были арестованы все секретари обкома, «взяты 110 секретарей райкомов». Аресту подверглись тысячи рядовых граждан. Судьба ретивого карьериста завершилась закономерной цепью событий.
Уже 14 января 1938 года на пленуме Постышева вывели из состава Политбюро. В феврале его исключили из партии и 21-го числа арестовали. Спустя год с небольшим, 26 февраля 1939 года, он выслушал смертный приговор. Он был обвинен «в организации массовых необоснованных репрессий»! Ирония истории в том, что Хрущев реабилитировал «доброго» Павла Петровича уже в 1956 году. «Дети оттепели» не посчитали карьериста-партократа, выносившего смертные приговоры тысячам людей, врагом народа. Ему отпустили грехи!
В числе лиц, причисленных ревизионистами к «жертвам сталинизма», значится и бывший первый секретарь ЦК КП(б) Украины Косиор, брат которого был активным троцкистом. Типичный карьерист, туповатый и ленивый, он рассматривал свое положение в партийной иерархии как источник личного материального благополучия и амбициозного самоутверждения. Еще в 1918 году он примыкал к «левым» и Троцкому в вопросе о Брестском мире. Затем, на волне «головокружения от успехов», стал одним из основных виновников перегибов коллективизации. Выдвигаясь на ажиотаже «борьбы с врагами», он был активным организатором и руководителем всех чисток. Входя в состав пресловутой тройки, он осудил тысячи невиновных людей.
Сразу после январского пленума 1938 года Косиора убрали с Украины. В мае его арестовали, а в феврале 1939 года приговорили к смертной казни как врага народа. Знаменательно, что в числе других подобных ему фигур Косиор, репрессировавший на Украине только в 37-м году свыше 15 тысяч человек, был Хрущевым реабилитирован даже раньше Постышева. Его объявили жертвой необоснованных репрессий уже в 1955 году.
Конечно, Сталина не могло не насторожить и встревожить обилие выявленных врагов народа. Просматривая сводки, присылаемые НКВД и парторганизациями, он убедился, что процесс приобрел негативный характер, превратившись в провокационный беспредел региональных руководителей на местах. Он решительно повернул руль. И тогда прокатившаяся после январского пленума в обратном направлении вторая волна репрессий «смыла» ретивых зачинщиков произвола.
Организаторы вакханалии и беззакония сами попали под сокрушающую мощь обратно откатившегося вала. Кроме улизнувшего от ответственности Хрущева, все они в 1938 году были арестованы, а позже расстреляны. Командные позиции в обществе стали занимать общественные силы, склонные к спокойствию в решении спорных проблем политической борьбы.
Общая ошибка, а скорее умышленная пропагандистская ложь в оценке этого периода, проистекает из того, что когда говорят о массовости и «необоснованности» репрессий, то имеют в виду масштабы и «жертвы» первой волны, задевшей «маленьких людей».
Трагикомедия истории в том, что, лишь упоминая о них, Хрущев оправдал именно организаторов репрессий, допустивших и инициировавших беззаконие. Он «реабилитировал» преступников гласно и поименно, а их жертвы символически – скопом, унавозив почву для цветов на могилах организаторов беззакония. И это не было заблуждением неосведомленного человека. В действиях главного «реабилитатора» был осмысленный расчет прожженного негодяя. Карьерист и преступник, один из самых рьяных и злостных организаторов репрессий – Хрущев предстал в глазах современников правдоборцем.
Но был ли он таковым на самом деле? «Меньшевик в 1917-м, троцкист в 1923-1924-х годах, участник троцкистской оппозиции, вовремя «раскаявшийся» выдвиженец Кагановича», – Хрущев являлся самым рьяным организатором террора. Еще занимая пост первого секретаря Московского комитета партии, он «без устали звонил в Московское управление НКВД, требуя ужесточения и ускорения репрессий».
Именно Хрущев подал в июне 1937 года заявку на репрессирование 41 305 человек, что составило почти пятую часть запрошенных «лимитов» по стране. Это количество превышало даже заявки секретарей крупнейших национальных республик. Переведенный из Москвы на Украину, Хрущев продолжил массовые репрессии. Одновременно с ним наркомом внутренних дел в республику был направлен Александр Успенский, которого Хрущев «хорошо знал по работе в Москве». Эта «сладкая парочка» круто взялась за разоблачение врагов.
Достаточно известна записка Хрущева, направленная из Киева, относящаяся к периоду его работы 1-м секретарем ЦК КП(б)У: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Украина ежемесячно присылает 17-18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2-3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры. Любящий Вас Н. Хрущев». Письмо символично даже не угодническим подобострастием двоедушного человека, а преступным рвением карьериста, стремящегося отличиться на репрессиях.
Но и до сих пор мало кто понимает, что, оправдав уличенных в преступлениях людей, этот политический авантюрист «реабилитировал» в первую очередь – именно самого себя! Замутив зеркало истины и совершив политический подлог, он отмыл руки от крови и скрыл от общественности собственную роль в репрессиях. Тем самым он избежал не только суда истории, но и реальной скамьи подсудимых, на которую по справедливости должен был сесть.
Говорят, что без мотивов не убивают. И уже в период борьбы с так называемым культом личности Хрущев все же проговорился о своем мотиве, когда объяснил причины случившегося тем, что «провокаторы, пробравшиеся в органы государственной безопасности, а также бессовестные карьеристы (курсив мой. – К. Р.) стали прикрывать именем партии массовый террор против кадров партии и Советского государства, против рядовых граждан».
То есть неистовый Никита не был просто политическим недоумком. Он прекрасно понимал, что двигало им и подобными ему людьми. Особая категория руководителей, сложившаяся после Гражданской войны, еще не остывшая от пыла борьбы в период коллективизации, имевшая собственные карьеристские цели, не могла существовать в иной атмосфере, кроме обстановки воинствующего и агрессивного противоборства. Обилие выявленных врагов было необходимым условием для их существования.
Эти «герои» коллективизации, функционеры, не устававшие на насилии делать карьеру, стали социально опасны для народа. Сталин решил подвести черту под их преступной деятельностью. И начало этому второму этапу очищения дал январский пленум ЦК 1938 года.
В постановлении пленума отмечалось: «Многие наши парторганизации и их руководители до сих пор не сумели разглядеть и разоблачить искусно замаскировавшегося врага, старающегося криками о бдительности замаскировать свою враждебность и сохраниться в рядах партии – это, во-первых, и, во-вторых, стремящиеся путем проведения мер репрессий перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах».
Да, формально использовались те же слова о замаскировавшихся врагах. Но они означали нечто большее, чем обеспечение политической устойчивости общества. И современники поняли цели Сталина. Анализируя «внутреннее положение СССР» того периода, вернувшийся из Москвы капитан пехоты Коотани говорил в докладе японской дипломатической ассоциации:
«Чистка началась еще с позапрошлого года. В ее основе лежит желание Сталина, в связи с растущей напряженностью международного положения, достигнуть политического укрепления внутри страны и обеспечить себе свободу действий для проведения в жизнь своих планов».
Рассуждая об аресте участников военного заговора, японский специалист пояснял: «Но если на основании одного этого инцидента (курсив мой. – К. Р.) делают вывод, что государственная мощь СССР сильно снизилась или что боеспособность Красной Армии в большой степени упала, то я хочу внести корректив в этот взгляд, тем более что современный СССР, проводя сталинскую чистку внутри страны, стремится именно к повышению своей обороноспособности».
Впрочем, своевременность и необходимость чистки армии и верхнего слоя правящего аппарата засвидетельствовало увеличительное стекло войны. Но главным результатам этой исторически объективной предвоенной чистки стало то, что на смену полуграмотным «ветеранам» периода Гражданской войны и коллективизации устремились новые силы.
Вождь делал ставку на молодых. К управлению пришл.о поколение, выросшее в годы Советской власти, более грамотное, более энергичное, чье самосознание питали не только интересы личной карьеры, а политические и нравственные убеждения. В первую очередь это касалось оборонной промышленности, армии и флота. В высокие руководящие кабинеты, на ответственные посты в народном хозяйстве, промышленности и армии приходили новые люди. Именно они вместе с вождем приняли на свои плечи тяжелый груз Великой войны.
37-летний начальник отдела штаба Балтийского флота Владимир Трибуц оказался в Кремле в январе 1938 года. Позже адмирал флота Трибуц вспоминал, что, расхаживая по кабинету, Сталин «задавал вопросы, касающиеся обстановки на Балтике и в Финском заливе, интересовался состоянием нашего флота и флотов сопредельных государств, просил сделать оценку некоторым классам кораблей, их боевым возможностям. Я обратил внимание на знание Сталиным многих деталей военно-морского дела, особенно хорошо он был знаком с тактико-техническими данными наших кораблей». Уже вскоре после этого своеобразного экзамена молодому командиру сообщили об утверждении в должности начальника штаба флота.
Еще один значимый эпизод произошел в парижской больнице. Там 14 февраля при неопределенных обстоятельствах умер сын и пособник Троцкого Л. Седов. И не важно, умер ли он сам, или ему «помогли», но Троцкий в одночасье лишился значимой козырной карты в своей колоде. Сталин не мог допустить, чтобы в надвигавшейся войне за его спиной находились враги из «пятой колонны», затаившие ножи и способные нанести удар в спину.
Финальным аккордом, завершившим провокационную политическую деятельность оппозиции, руководимой и вдохновляемой ненавистью Троцкого, стал процесс по делу об «антисоветском право-троцкистском центре». Он прошел 12-13 марта 1938 года. Этот процесс оказался последним крупным публичным судом над политическими врагами Советской власти.
Профессиональный состав подсудимых был пестрым. Обвинение было предъявлено на суде 21 человеку, среди которых были бывшие члены Политбюро Бухарин, Рыков, Крестинский, Радек; бывшие наркомы Ягода, Розенгольц, Гринько, Чернов; партийные функционеры Раковский, Икрамов.