Но Флажолет обрел былую решительность и уже полностью оправился от "поездки в Катманду", как он называл вкушение наркотиков. Он схватил приятеля за плечи, поднял его и даже потряс, говоря при этом:
- Да очухайся ты, придурок! Такой возможности у нас уже не будет. Что, не хочешь рыжиками обзавестись? А досок[1] там сколько - я видел! Завтра же в Чухляндию их повезем, скинем и ещё товара купим!
[1] - Икон (жарг.).
- Ну ладно, пошли, - лениво согласился Смычок. - Только ты не очень торопи меня - так крутит, что хоть в петлю лезь...
- А я тебе что говорил? Зачем передозняк сделал? Жадный ты, Смык, а потому и страдаешь от жадности своей!
- Ой, ты очень нежадный, говори! - огрызнулся Смычок, выбираясь по трапу за Флажолетом, а первым на бережок пещеры выпрыгнул Володя, которого Флэг пихнул к выходу из субмарины, чтобы не оставить никаких шансов ненадежному Волу удрать на "Стальном ките".
- Кошмарик! - крикнул Флэг Леньке, который, провожая экспедицию, высунулся наполовину из люка подводной лодки. - Ты остаешься за старшего. Следи за подлодкой и за Ириной. Эта герлушка очень ненадежная. "Беретта" тоже под твоим присмотром. Все понял?
- Все понял, сэр! - с показным усердием отрапортовал Кошмарик и даже козырнул, но его усердие не было замечено Флажолетом, потому что луч фонаря в то время полосовал стену пещеры в поисках входа в лаз. Впрочем, хорошо, что Флэг не видел лица Кошмарика - на его плутовской физиономии запечатлелось не усердие по отношению к френдам, а обещание надуть их.
И вот один за другим "осквернители святынь" скрылись в черном проеме лаза, и теперь лишь желтоватый свет, лившийся из иллюминаторов "Стального кита", играл на мелких гребешках крошечного водоема пещеры. Кошмарик, высунувшись наполовину из люка подлодки, пробыл в таком положении минут семь. Он внимательно прислушивался к шуму, издаваемому пробиравшимися по лазу людьми, а когда этот шум стих, мальчик опустился в трюм субмарины, и крышка люка захлопнулась за ним. Быстро, но надежно завинтив её, Кошмарик произнес, обращаясь к сидевшей на койке Иринке:
- Ну что, похоже, пришел конец нашему знакомству с продавцами и потребителями наркотиков. А ты меня ещё предателем называла, гадом!
И Кошмарик услышал слова, ради которых можно было совершить и что-нибудь более крутое, чем то, что ему уже пришлось показать Иринке за время их путешествия.
- Ты прости меня, Леня! - вымолвила Иринка, краснея. - Ты... ты просто удивительно смелый. Ты - отличный парень, Кошмарик.
И вода вокруг гладкого тела "Стального кита" закипела, потому что Ленька стал заполнять водой балластные цистерны. Похоже, что и кровь в его жилах кипела в этот момент не менее бурно, потому что Ленька по-настоящему любил сейчас эту зануду и чистоплюйку, святошу и отличницу, недотрогу и девочку, которой нравился совсем другой мальчик. Но Иринку уже стоило любить лишь за то, что она впервые в его жизни назвала Кошмарика отличным парнем, то есть возвысила до себя, а значит, дала ему надежду...
- Так, где же мы сейчас находимся? - спросил, обращаясь скорее к самому себе, Флажолет, когда он при помощи Смычка отодвинул в сторону тяжелую известняковую плиту, отделявшую помещение церкви от лаза.
- Как будто к черту на рога залезли, - ответил ему тихо Смычок.
- Нет, не к черту на рога, - говорил Флажолет, направляя луч фонарика в разные стороны, и свет выхватывал из мрака скорбные лица святых, смотревших словно с осуждением на тех, кто потревожил их ночной покой. - Не к черту, а в церковный алтарь мы залезли, где и происходит таинство превращения хлеба и вина в плоть и кровь Христа. Видишь, вон и престол стоит...
Смычок усмехнулся. Его приятель прежде никогда не старался выказать своей эрудиции.
- Тебе бы в церкви попиком служить, а не с ширевом на подводной лодке ездить, - с обидой в голосе заметил Смык.
- А вот нагрешу побольше, а потом раскаюсь, тогда и пойду в попы. Только мне вначале побольше нагрешить хочется, чтобы не так обидно каяться было.
- Ладно, хорош языком трепать! - теперь уже со злостью заявил Смык. Пошли грешить, раз уж сюда залезли. Ну, где тут обещанные доски висят?
- Здесь не только иконы, Смычок, не только! - говорил Флажолет, водя из стороны в сторону фонариком. - Нам нужно ризницу найти, а там церковная посуда, кресты, облачения священников. Все это за хорошие бабки в Финляндии отойдет. Ну, пошли искать вход в ризницу, а потом уж и досками займемся. Ой, слушай! - точно спохватился Флажолет. - А ты Вола крепко держишь?
- Совсем не держу, - сообщил Смык. - Он возле меня смирно стоит.
- Нет, так не годится, - строго сказал Флажолет. - Я вижу, он чилдрен шустрый. Сиганет в лаз - да и к субмарине. Он уж нам с тобой посулил немало.
- Слушай, а чего мы с ним вообще возимся? - откровенно спросил Смычок. - Замочим, да и дело с концом. Никого нам тогда бояться не придется. Кошмарик этот хоть и шизанутый чилдрен, но до баксов и всяких там рыжиков жадный. Он нам служить будет как раб. Субмарину он тоже водить может, видели, а этот стремный чилдрен да и его герлушка нам совсем не нужны...
Флажолет с полминуты подумал, прежде чем дал ответ:
- Хорошо, после обдумаем, а покамест не о том буруздим. Да и не в церкви же его мочить?
- Подумаешь, какой праведник выискался! - презрительно фыркнул Смык. Ладно, пошли дело делать. Сам же меня уговорил на такое дело.
Володя, которого бандиты ничуть не стеснялись, когда обсуждали перспективу его дальнейшей жизни, был ни жив ни мертв. Смык на самом деле крепко ухватил его за руку, и теперь уже не было никакой возможности улизнуть от них, Володю утешало лишь одно: "Кошмарик, - думал он, - уже выводит "Стального кита" из пещеры, и мерзавцы никогда больше не воспользуются моей подводной лодкой. Возможно, Ленька, не дождавшись меня, каким-то образом сообщит милиции о том, что в церкви находятся воры. Церковь откроют, и бандитов схватят. Схватят и меня, но я постараюсь потом доказать, что меня силой заставили лезть в церковь. Только бы Кошмарик не рассказал в органах о "Стальном ките", иначе выяснится многое, и субмарину у нас отберут..."
Эти мысли стремглав пронеслись в сознании Володи, а между тем Флажолет и Смык уже находились вне алтаря, в главном помещении церкви. Они крутили головами в разные стороны, оценивая висящие на стенах иконы. Флажолет приглядывался и к паникадилам, подсвечникам.
- Да, кое-что здесь может нам послужить. Есть хорошие доски, старые. Вон там и там... Впрочем, давай ризницу искать.
- Давай-давай. Только скажи мне, претендент на поповскую должность: отчего это в церквях всегда мертвечиной пахнет? - поинтересовался Смычок.
- А ты что, часто в них бывал, в церквях-то?
- Сколько бы ни бывал, а всегда воняло.
- Понятно, почему, - отвечал Флажолет. - Потому что сюда жмуриков для отпевания привозят. Иногда и на ночь оставляют. Вон, к примеру, у стеночки на козлах гроб стоит со жмуриком.
Смычок, не любивший покойников и даже боявшийся их, повернул голову туда, куда показал рукой Флажолет, и на самом деле увидел гроб, что стоял у стены. Крышка гроба была снята и прислонена к стене рядом, и чем пристальнее вглядывался Смык в очертания последнего жилища умершего человека, тем шире открывались его глаза, подбородок и даже щеки дрожали, а губы издавали какое-то нечленораздельное бормотание.
Володя, удерживаемый Смычком, не увидел, а почувствовал, в каком состоянии находится его страж: рука Смычка похолодела и так стиснула Володино запястье, что не было сил сдержать возглас боли.
- Да что ты, отпусти! - произнес Володя громко, но Смычок лишь пробормотал:
- Смотри, он поднимается, поднимается!
Володя посмотрел туда, где стоял гроб с телом покойного и, к ужасу своему, увидел, что на темно-красной, почти черной обивке гроба появилась белая рука, а покрывало, вздымающееся над гробом, колышется. Флажолета, услышавшего бормотание Смыка, тоже охватил ужас, усилившийся трижды, когда над гробом поднялась голова мертвеца, заскрежетавшего зубами и завывшего протяжно и гулко, точно волк на зимнюю стужу:
- А-а-а-о-о-у-у-у!
И Флажолет, и Смык, и Володя хотели было броситься в алтарь, к лазу, однако у всех троих ноги точно приросли к плитам церковного пола, и люди лишь стояли и смотрели на то, как медленно поднимался из гроба мертвец, облаченный во все белое, с длинными волосами и бородой. Все видели, каким диким, бешеным огнем горели глаза покойного, рассерженного, видно, тем, что был прерван его сон.
- Вы в моей власти! - глухо говорил мертвец, направляясь к людям и протягивая к ним свои костистые белые руки, почти прозрачные в бледном свете северной ночи, проникавшем сквозь зарешеченные церковные окна.
- Теперь вы мои-и-и! - все ближе и ближе подходил покойник, а Флажолет и Смычок просто корчились от ужаса, забыв о Володе, которого Смык невольно отпустил и который все пятился к алтарю, пока не споткнулся о ступени, после чего кошкой юркнул за Царские врата и на ощупь стал пробираться в лазу, весь дрожащий от страха и вспотевший. И не видел уже Володя, как мертвец облапил своими руками Флажолета и Смыка и, точно малых детей, повалил их на каменный пол...
Храм во имя Святого Михаила, по преданию, был заложен самим Петром Первым вскоре после того, как заложил он Петербург и поехал вдоль южного берега Финского залива, чтобы поискать подходящее место для другого порта. Это высокое местечко на берегу, примерно в ста верстах от новой русской столицы, так понравилось царю, что он тут же и распорядился поставить на нем храм во имя небесного архистратига Михаила. Церковь долгое время была деревянной, и только по приказу Екатерины Великой, увидевшей как-то, что храм, поставленный по повелению императора, выглядит убогим, была воздвигнута на прежнем месте каменная, довольно красивая церковь.
Приход Святого Михаила ещё со стародавних пор не был богатым, потому что больших сел поблизости не имелось, а с приходом к власти красного правительства церковь и вовсе закрылась, да так и стояла заколоченной вплоть до обновления всей российской жизни. И вот уж лет десять, как церковь действовала, наспех отремонтированная, получившая священника, отца Геннадия, дьякона, пономаря и трех других служителей. Hо дела прихода Святого Михаила, как и двести лет назад, шли неважно: богатых прихожан в округе было не много, и церковь они почти не посещали и ничего для неё не жертвовали.
Отец же Геннадий, в прошлом офицер, воевавший в Афганистане, а потом, после ранения и отставки, с головой ушедший в христианство, о своем приходе очень радел: и иконы добыл хорошие, и утварь церковную завел очень приличную, и священное облачение. Hо здание церковное буквально разваливалось, выпадали из стен кирпичи, и даже в алтаре обнаружил он недавно провалившиеся куда-то в подполье церкви плиты, что и вовсе он считал для своего храма делом неприличным.
Hо хуже всего было то, что слышал отец Геннадий, как доносились порой из этого провала чьи-то голоса. Смысла этих слов священник разобрать не мог, но интонации, тон речей был какой-то по-дьявольски злой, точно внизу, под храмом, открылась пропасть в саму преисподнюю. Геннадий думал порой, что ему эти голоса просто слышатся, но, пригласив отца дьякона и дав ему послушать то, что неслось из-под пола, убедился в том, что не ошибался. Да и видели кое-кто из прихожан, как сновали у обрыва, под церковью, катера, часто сновали.
Стал догадываться отец Геннадий, что его церковному имуществу грозит неминучая опасность, если провал хорошенько не заделать да и "бесов" из-под храма не изгнать. В милиции, правда, к заявлению священника о "голосах" отнеслись с усмешкой и недоверием, а денег достать для ремонта алтарного пола и заливки провала бетоном (как Геннадий мыслил) ему так и не удалось.
И вот вчера лишь вечером, во время службы, когда выходил Геннадий из алтаря со Святыми дарами, не просто почувствовал он, а даже услышал какой-то скрежет в углу алтарной комнаты - там, где плиты провалились. Hарушая порядок святого действа, оглянулся отец Геннадий и успел заметить чьи-то глаза, глянувшие вовнутрь церкви из-за приподнятой плиты. Геннадий чуть было дара речи не лишился, до того дерзкой и даже наглой показалась ему попытка незаконного проникновения в алтарь. Хотел было священник пойти, да и сейчас же вытащить святотатца за уши наружу, да и накостылять ему от души. Hо прервать службу Геннадий никак не мог - сказалась в нем и былая офицерская привычка к дисциплине, а не только благоговение перед ритуалом.