...Свистки с корабля звали матросов на места, и под громыхание цепей был поднят якорь. Большие альбатросы парили над кораблем. Последние канаты, которые связывали нас с черными, мокрыми каноэ, были подняты, как будто мы хотели освободиться от тягостного, компрометирующего спутника. Индейцы молча поднялись в лодках и начали грести. Неожиданно, как сердитое прощание, прозвучал короткий, сиплый лай собаки. И снова все окутала тишина, такая же глубокая, как и два часа назад, когда лодки появились из тумана. Шел дождь, люди и лодки снова возвращались в небытие. Они растаяли в туманной мгле, как исчезают при пробуждении ночные кошмары..."
Томагавк белого человека
...И все-таки индейцам вновь понадобился томагавк. Ничего общего с острым боевым топориком на длинном древке, украшенным перьями, у него, конечно, нет. Но и он - боевое оружие. Только войну теперь приходится вести на другом поле. Совсем другом.
Все, о чем было рассказано выше - и войны чейенов, и трагический конец сахаптинов, и истребление огнеземельцев, - это прошлое. Гордое прошлое, страшное прошлое, но оно уже не вернется.
А индейцы остались. И живут они сегодня. О сегодняшнем дне и пойдет речь.
Еще не так давно, многим - в том числе и среди индейцев - казалось, что краснокожие американцы исчезнут с лица земли, оставив по себе память только в географических названиях. Неизвестный индейский вождь, чьи слова записаны в книге, изданной в конце прошлого века, говорил, обращаясь к белым:
"...Презираемое племя индейцев оставило такой след в вашей истории, которого уже не стереть. Пройдись со мной за ограды ферм белого человека, и я покажу тебе необычной формы ложбинку, всего в несколько футов ширины, что бежит по пшеничному полю, по склонам холмов, прочерчивая даль на многие мили. Это древняя тропа индейца. Здесь играли дети, спешил на свидание влюбленный, и старые вожди величаво шествовали к месту совета. А теперь пшеница белого человека скрывает края ее, хотя и не может скрыть совершенно. Под ярким светом солнца и мерцанием луны она все еще виднеется, словно шрам на ясном лице земли; и какую же драматическую историю рассказывает она о печальном различии между тем, что было и что есть ныне! Да, на истории твоей нации, о, белый, пролег шрам... Сколько ни пробуй прикрывать его плодами своего изобилия, он по-прежнему здесь и с каждым годом все глубже впечатывается в землю растущей алчностью белого человека...
...Братья мои, об индейцах должны вечно помнить в этой стране. Мы дали имена многим прекрасным вещам, которые всегда будут говорить нашим языком. О нас будут смеяться струи Миннехахи, словно наш образ, просверкает полноводная Сенека, и Миссисипи станет изливать наши горести. Широкая Айова, стремительная Дакота и плодородный Мичиган прошепчут наши имена солнцу, что целует их..."
Так казалось большинству в прошлом веке. Век нынешний внес изменения.
БОЛЬШОЙ ЛОСОСЬ ИДЕТ НА АБОРДАЖ
Раз в год в Вашингтоне происходит публичная церемония: президент Соединенных Штатов пожимает руки вождям индейских племен. Фоторепортеры спешат запечатлеть улыбающегося Доброго Большого Белого Отца и его Краснокожих Детей, чьи головные уборы украшены орлиными перьями. Раз в год жители США вспоминают: они живут на земле, которая некогда принадлежала индейцам.
А сами индейцы сегодня чужие на собственной земле. Загнанные в резервации, они влачат нищенское существование. Они "...живут в деревенских трущобах, более жалких, чем самые худшие из худших негритянских гетто", - пишет американский журнал "Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт".
Грязь, нищета, голод, болезни, необычайно высокая детская смертность - вот что такое жизнь в резервациях. Если в 1940 году в штате Северная Каролина жило двадцать две с половиной тысячи индейцев, то сегодня их осталось там не более трех тысяч.
...Эта война началась в тот день, когда власти американского штата Вашингтон нарушили данное сто лет назад слово и объявили, что четыре индейских племени отныне лишаются своих исконных угодий и не могут ловить лосося в студеных реках, низвергающихся с Каскадных гор в залив Пьюджет-Саунд. Отныне им предстояло довольствоваться скудной добычей лосося - главной статьи их питания и дохода - в пределах крохотных резерваций.
Дело было перед новым, 1854 годом. Индейцы съехались к дому губернатора Айзека Стивенсона - Маленького Белого Отца. После обильного возлияния губернатор произнес заплетающимся языком: "Тем племенам индейцев, что живут по берегам рек, да будет всегда позволено ловить рыбу в привычных местах, пока солнце восходит, реки текут и травы растут".
Прошло время, и появилась доходная рыбоконсервная промышленность. Тут дельцы спохватились: у диких индейцев оказались слишком обширные угодья.
Поднялся крик о хищнической рыбной ловле, об уничтожении молоди. Правительство штата решило поддержать эту травлю. Начались аресты, страсти накалялись. Произошли первые столкновения с представителями властей. Вскоре они поняли, что ведут борьбу не с шайкой непокорных индейцев, а с целым племенем от мала до велика.
Война была объявлена.
...Три инспектора неслышно пробирались через густые заросли к реке, откуда доносились гортанные голоса индейцев. Инспектора довольно улыбались: наконец-то они отомстят за все! Просто не верится, что через несколько секунд они поймают вождя Большого Лосося на месте преступления: незаконное уженье далеко за пределами резервации. Осторожно раздвинув ветки, они выглянули из зарослей.
На берегу три индейца забрасывали сеть с блестящими лакированными поплавками. Инспектора выскочили из засады:
- Вы арестованы!
Индейцы в испуге отпрянули. Потом самый высокий выступил вперед.
- По какому обвинению, капитан? - спросил он. - Я, Сатиакум, вождь племени пьюаллеп из штата Вашингтон, желаю знать, что происходит.
- Ты и сам прекрасно знаешь, вождь Сатиакум, Большой Лосось, или как ты еще там называешься. Ты ловишь рыбу вопреки законам. Можешь ловить кого тебе вздумается и жить по индейским обычаям, но только в резервации... Вытащите сеть и конфискуйте ее как улику, - повернулся старший инспектор к сотрудникам. - И черт меня подери, если каждый из них не получит по полгода тюрьмы.
Полицейские ухватились за поплавки. Снасть была подозрительно легкой. Вместо отяжелевшей нейлоновой сети из воды показался тонкий плетеный шнур. Потом вынырнуло что-то массивное, похожее на белугу. Один из инспекторов выхватил рыбину и поднял ее повыше.
Это был лосось. Искусно вырезанный из дерева лосось. А на нем черными буквами написано: "ВЕРНИТЕ НАШИ УГОДЬЯ!"
Вождь не стал наслаждаться победой - она была слишком ничтожна в той войне за справедливость, которую он ведет.
Вождь понимал, что без поддержки общественности, без широкой огласки единоборство с блюстителями несправедливого закона обречено на неудачу. На стороне племени пьюаллеп выступил известный киноактер Марлон Брандо. На совете войны было решено, что Брандо и Сатиакум устроят "нелегальную рыбалку", о чем заранее предупредят газетчиков и телерепортеров.
На следующее утро, ничуть не таясь, нарочито беззаботно Брандо и Сатиакум столкнули каноэ вождя "Повстанец" в темную воду реки Пьюаллеп. С берега из-за кустов за их действиями следили более ста инспекторов и их помощников. Вождь греб. Брандо забрасывал снасть. Проплыв с полмили, они стали вытаскивать сеть. Ничего. Только несколько перегнивших сучков и веток. Вождь посмотрел на Брандо. "Хоть бы одна рыбка! Если мы не поймаем ни одной, мы проиграли. Нас засмеют".
Осталось несколько ярдов сети. И тут они увидели... две штуки, фунтов по пять каждая. "Повстанец" ткнулся в берег.
Настала очередь стражей закона:
- Вы арестованы. Вы, вождь Сатиакум, и вы, мистер Брандо.
Брандо и вождя тут же отправили в тюрьму. Однако суд не состоялся, обвинение было снято: власти не захотели придавать делу нежелательную огласку.
Еще более дерзким был захват индейцами линкора "Миссури", того самого, на котором был подписан акт о капитуляции Японии во второй мировой войне. Линкор уже давно превратился в плавучий музей. Ежедневно сотни туристов бродили по палубе, почтительно поглядывая на громадные орудия.
И вот однажды вождь с двумя индейцами направился в каноэ к линкору. Единственным оружием вождя был традиционный топорик-томагавк. С воинственными криками индейцы забрались на палубу.
- От имени племени пьюаллеп и Федерации индейских племен объявляю о взятии линкора "Миссури"! - воскликнул вождь.
Туристы ликовали. Они решили, что этот спектакль входит в ритуал осмотра.
Высоко подняв головы, индейцы помахали восхищенным туристам, вернулись в лодку и с достоинством отплыли к берегу. Дело было сделано: и эта история попала на газетные полосы.
- Я стремлюсь вернуть моему народу то, что принадлежит ему по праву, - сказал вождь впоследствии. - Но я не хочу запятнать чести моей страны. Я хочу только, чтобы обратили внимание на наше существование.
Спустя некоторое время вождь обратился к адвокатам. По ходу дела было сделано поразительное открытие: согласно архивным документам, город Такома, насчитывающий примерно 150 тысяч жителей, является частью резервации племени пьюаллеп.
На следующий день на всех автострадах, ведущих в город, заняли стратегические позиции вооруженные луками и томагавками воины Сатиакума. Они вручали водителю каждой въезжающей в город машины листок, где было написано: "Вы въезжаете на территорию племени пьюаллеп. Этот документ дает вам право безопасного проезда. Не бойтесь белых, которых вы можете встретить, хотя они и пришельцы-правонарушители. Поезжайте с миром. Это американская земля. Хозяева Такомы, племя индейцев пьюаллеп..."
Но все это были безобидные выходки - так, по крайней мере, казалось большинству белых американцев. За символической ловлей лососей, за захватом "Миссури" и прочими весьма похожими событиями не сразу разглядела огромная страна, что у бывших ее хозяев пробудилось сознание, появилось стремление вернуть себе хотя бы малую часть того, что принадлежало им по праву.
НЕ БЫТЬ ПЕСКОМ НА ВЕТРУ
Над черно-серой скалой крутится легкий столбик песка: ветер здесь не устает дуть ни днем ни ночью. Песчинки с шорохом бьются о металлический щит:
"Предупреждение! Вход в поселение разрешен лишь тем, кто ручается, что будет уважать законы племени!"
Эту табличку поставили индейцы племени хопи перед своим селением Олди-Орайби десять лет назад. Именно тогда нескольких туристов поймали на том, что они фотографировали ритуальные танцы племени. По верованиям племени, обряды нельзя изображать, и предки хопи, расписывая свои щиты, стены мазанок или украшая одежду, никогда не рисовали ничего, что могло бы напомнить их ритуалы. Особенно танцы.
Предки хопи верили, что нарушение запрета принесет племени горе. Так ли свято верят в это потомки, сказать трудно. Но дело не в этом, тем более что соблюдение запретов не очень-то помогло племени хопи, вытесненному белыми в негостеприимную пустыню Центральной Аризоны.
Дело совсем в другом. Индейцы стали требовать уважения своих законов хотя бы на тех клочках бывших своих земель, которые им остались.
На самой границе резервации, на горе Блэк-Меса, копошатся белые люди: под тонким слоем почвы гора скрывает миллионы тонн великолепного угля. Мощные машины дробят уголь, смешивают с водой, и по гигантскому трубопроводу первосортное топливо течет к электростанциям, снабжающим энергией Лос-Анджелес, Финикс и Тусон. В свое время компания "Пибоди Коул компани" арендовала у вождей гору на двести лет. Через двести лет (а судя по всему, гораздо раньше) гора превратится в пирог с выеденной начинкой, и племя вновь сможет распоряжаться ею по собственному усмотрению.