"Женщина или тигр?" - этот рассказ Френка Стоктона был напечатан в 1882 году в "Сентчури мэгэзин" и скоро завладел умами читателей во всем мире. В то время литературные произведения с неопределенной концовкой еще не вошли в моду и раздражали публику, и потому последние 20 лет жизни читатели порядком донимали Стоктона с вариантами завершения истории, а иногда и с угрозами. Например, в 1896 году СанФранцисская газета "Уэйв" сообщала, как однажды пошутил с ним Редьярд Киплинг: шутка его, впрочем, несколько смахивала на остроты какогонибудь восточного деспота.
Стоктон и Киплинг как-то встретились на литературном вечере. После обмена приветствиями Стоктон сказал: "Кстати, Киплинг, я ведь тоже собираюсь как-нибудь побывать в Индии", - на что г-н Киплинг с подозрительной теплотой в голосе отвечал: "Милости просим, старина! Мы все с нетерпением ждем вас! А знаете, что будет с вами там,вдали от родных и друзей? Прежде всего мы заманим вас в джунгли, изловим и крепко свяжем - тут нам помогут верные слуги-индусы. Ну а потом бросим под ноги самому огромному, какой у нас найдется, слону и велим, чтобы он наступил вам на голову, а когда он уже занесет свою ногу, сладчайшим голосом я скажу вот что: "Ну, Стоктон, так кто же все-таки там был, женщина или тигр?.."
А жена Стоктона увековечила в своем дневнике такую вот нелепую историю:
Моя племянница, мисс Эванс, написала нам об одной проповеднице, которая гостила в миссии, действующей в местах обитания Каренов (племена на северо-востоке Бирмы). И будто бы та рассказывала, какое удивление она испытала, когда в одном из отдаленнейших поселений этого племени, где миссионеры появляются крайне редко, ее встретили странным вопросом - не знает ли она, кто в конце концов оказался за дверью, женщина или тигр? Видимо, писала она далее, миссионер, живший в этом поселении до нее, читал им рассказ Стоктона, полагая, что им должны быть по вкусу именно такие истории. А те в свой черед решили, мол, раз она явилась к ним издалека, значит должна знать, чем там все кончилось.
Мужчины, как правило, считают, что в дверях должна появиться девушка; женщины склонны думать, что тигр. Исключением оказался Роберт Браунинг, который заявил, что "нет ни малейшего сомнения в том, что такого рода принцесса при такого рода обстоятельствах направит своего возлюбленного прямо в пасть тигра". И в самом деле, оговорка Фрейда вряд ли случайна: союз "и" в данной ситуации гораздо уместнее, чем "или". И в целом, выбор между женщиной и тигром, супружеством и смертью не всегда воспринимался читателем как именно выбор. Вот что сочинил на эту тему в 1895 году некто У.С.Хопсон из Сан-Франциско:
Станет жена посылать мне хулы и угрозы, Злобно ругаясь, как мерзкая ведьма, со мною, Тут же я вспомню рассказ про женщину с тигром: Выбрал, сдается, я сразу и то, и другое.
Через несколько лет после смерти Стоктона потрясающим бестселлером стал роман Элинор Глин "Три недели" (1907 г.). Своим успехом он в немалой степени был обязан впечатляющей сцене обольщения на тигровой шкуре:
Поль вошел с террасы, и взору его открылась восхитительная картина: возле камина, распростершись на полу, лежал его тигр, а на нем, во всю его длину, раскинулась женщина...
"Нет, не подходите ко мне, Поль... Постойте... Это вы подарили мне тигра. О, какой это прекрасный подарок! Мой тигр, как это восхитительно, мой тигр!" - ее тело изогнулось змеиным движением, выражая огромную радость прикосновения к тигриной шкуре; пальцы ее ласково теребили полосатый мех там, где он был наиболее густым и пушистым.
"Какое чудо! О, какое чудо! - шептала она. - Мне знакомы все твои чувства, все страсти, теперь твоя шкура принадлежит мне, о, как приятно ощущать ее всей своей кожей!" - тут она вновь затрепетала, как змея.
Увы, тигровый мех короток и груб, а прикосновение к нему вызывает зуд. И все же образ слившихся воедино женщины и тигра в романе Глин великолепен. Книга эта вдохновила сочинителя таких вот анонимных виршей (они же - мнемоническое правило для усвоения правильного произношения):
Не хотите ли
С Элинор Глин
Поваляться на шкуре тигра?
Или для утех
Вам иной нужен мех,
Где такие приятны игры?
Т
Тигр, женщина, страсть. В приведенном эпизоде романа Глин отразились древнейшие воззрения, ибо когда-то слово "тигр" было женского рода и лишь много позже переменило его на мужской.
В Европе первое письменное сообщение о тиграх появилось в связи с подарком, преподнесенным еще Селевку 1 (312-280 гг. до н.э.)(Правда, Александру Македонскому наверняка попадались тигры где-нибудь в Персии). В латинской поэзии слово tigris - женского рода (его основное значение - "стрела" - использовалось как сравнение в описаниях быстрых движений животных или течения реки). В древнеримском искусстве изображали обычно не тигра, а тигрицу. В паре с ней, как правило, мы находим льва (вспомним "львицу" Фрейда Иоффи, охранявшую его от нападения тигра Х.Д.). В повозку Вакха запряжена именно такая пара. "Со страстью тигра и разумом льва" - так противопоставляет членов этой пары Китс в поэме "Гиперигон". (Коты сестер Бронте, кстати, носили клички "Тигр" и "Страж"). Еще в 18 веке существовало поверье, что поймать тигренка ( а это единственный способ пополнить зверинец) можно лишь способом, описанным почти 2000 лет назад Клавдианом: тигренка нужно выкрасть, и, унося его, разбросать за собой осколки зеркала. Тигрица, обнаружив пропажу, тут же, конечно, бросится в погоню, но женское тщеславие ее столь велико, что она непременно остановится перед зеркалом, чтобы полюбоваться своим отражением, и совершенно забудет про детеныша.
В древнем Китае тигра соотносили с женским началом инь, с подземным миром и Западом (где солнце опускается под землю). В системе геомантики фэн-шуй его противоположностью был зеленый дракон, носитель мужского начала ян. Только позднее, в буддизме, тигр и зеленый дракон поменялись местами: иероглифом ян стали обозначать мужественное благородство тигра, тем более что его лоб украшен знаком, в котором узнается иероглиф ван, что означает "царь". Любопытно и то, что Вордсворт, описывая Париж, попавший в руки якобинцев ("как дикий лес, где тигры бродят с ревом"), вполне мог быть обязан свой метафорой Вергилию, наззвавшему Рим "пустыней, тиграми кишащей", и оба они бессознательно вторили древнему китайскому образу испорченного, больного общества: тигр (инь) в бамбуковой роще (ян), т.е. тьма, внедрившаямя в область света.
Особую роль в Китае играло тигроподобное чудовище дао-дай ("пожиратель"), упоминания о котором относятся еще к эпохе династии Хань. Изображения дао-дай встречаются, как правило, на предметах похоронного культа, и порой сама погребальная урна выполнялась в форме тигра. Этот образ - земля, пожирающая мертвецов и тем самым дающая пищу живым. Вспомним, что греческое слово "саркофаг" также означает "пожирать плоть". В доколумбовой Америке, где не водились тигры, точно такую же роль играл ягуар. Например, в Центральной Америке этот символ земли противопоставлялся крылатому змею - символу неба. В южной части материка его изображением часто украшались погребальные урны. Планировна города Куско первоначально имела форму ягуара, т.е. город был как бы своеобразным некрополем для живых (полис как утверждение жизни и смерти).
Хотя в искусстве Хараппы в долине Инда изображения тигров встречаются довольно часто, в остальной Индии таковых почти не обнаружено вплоть до эпохи Великих Моголов, когда, собственно, этот образ и обрел мужские черты; и это странный факт, поскольку метафизика индуизма охотно использовала для своих целей любой местный материал. В индуистской иконографии встречался разве что тигр, на котором восседала наводящая ужас богиня-разрушительница Дурга. Нет упоминаний о тиграх и в "Сокровищнице Видьякары (знаменитой антологии санскритской поэзии), где жизнь индийца описана достаточно подробно. Зато у племен, населявших джунгли, тигрица олицетворяла собой пожирающую и плодоносящую мать. "В Аколе, - писал в 1894 году Уильям Крук, - владельцы садов не любят сообщать охотникам о тиграх, обитающих по-соседству, поскольку существует поверье, будто с убийством тигра сад перестает давать плоды". А церемония бракосочетания у индийцев племени гондов включала появление "двух демонов, одержимых богом Бахешваром, имеющим облик тигра", которые "жадно набрасывались на жалобно блеющего козленка и терзали его, пока тот не испускал дух".
У
Рашель Дюплесси, рассуждающая о своих стихах, в частности, пишет:
В стихотворнении "Щипцы" драматизм текста находит разрешение в финале, где два созвучных слова, hungry и angry одинаковым окончанием как бы сливаются в несколько необычном аккорде. Одно из них, а именно hungry, способствует созданию психокультурного образа прекрасной, обольстительной и обольщаемой женщины, а другое - angry - его разрушению.
G
Голодная женщина, разъяренная женщина, разрушительница, пожирательница, кормилица - все это есть в образе тигрицы. И любопытно на этом фоне звучат два загадочных стихотворения о тиграх Эмили Диккинсон:
566
Тигр умирал - воды просил
Искала я меж скал
Нашла - в ладонях принесла
И он смиренно ждал
Но перед смертью - гаснет взор
И в нем открылся мне
В сетчатке Глаза - странный Вид
Вода - и я над ней
И чья вина - моя ль, его
Спешила - умер он
Пока искала воду - нет
Он мертв - таков закон
Е
В Библии про тигров не говорится ни слова, и отсутствие устойчивой иконографии вынудило Запад придумать своего, аллегорического тигра. Шекспир, например, сравнивает с тигрицей жестокую королеву Маргариту (Король Генрих Шестой, часть 3) и заставляет Ромео выражать свой гнев, прибегая к образности инь:
Я сам неукротим сейчас и страшен,
Как эта ночь. Нас лучше не дразнить,
Как бурю и голодную тигрицу.
Но он же дает тигру и более привычную нам мужскую роль, делая его символом воинской доблести (изображения тигра, кстати, украшает почти все армии мира). Генрих Пятый в монологе "Еще раз на прорыв, друзья" говорит:
Когда ж нагрянет ураган войны,
Должны вы подражать повадке тигра.