- Что вы, что вы, доктор! - смущенно сказал Уланка. - Врачу нельзя быть плохим. Врач - это звучит почти свято!
Впереди показалась небольшая долина, по обеим сторонам ее вытянулись в ряд деревянные дома с высокими, похожими на самоварные, трубами. Прямыми волнистыми столбиками из них поднимался дым.
- Ну вот и наш Кегуй! - сказал Тимофей и стал сильно растирать ладонями уши.
Почуяв близость жилья, собаки изо всех сил рванулись вперед.
На вторые сутки поздно вечером Ольга приняла у Марфы Самсоновны девочку.
- На счастье вам! - поздравила она роженицу. - Молодец, все будет хорошо!
Орочка слабым голосом ответила:
- Спасибо тебе, в честь тебя назову ее Олечкой.
- Пожалуйста, - рассмеялась Ольга. - Мне мое имя нравится.
Вошел муж Марфы, Андрей Данилович Уланка.
- Это тебе, мамка-доктор! - сказал он, извлекая из свертка новенькие торбаса, опушенные мехом лисицы-огневки. - Его носи-носи долго!
- Нет, нет, не надо! - запротестовала Ольга, чувствуя, что краснеет. - У меня еще совсем новые торбаса. И вообще, Андрей Данилович, никаких подарков мне не надо.
Сконфуженный Уланка не знал, что ответить. Тут из-за полога раздался тихий голос Марфы Самсоновны:
- Не обижай его, возьми торбаса. Отец шкурку мял, старался, а я сшила их, так что возьми, пожалуйста. - И обратилась уважительно к сыну: - Ты скажи, Тимофей Андреевич, чтобы взяла, не обижала нас.
- Возьмите, доктор, в память о рождении ребенка, - сказал Тимофей. По нашим обычаям, хорошему человеку, который принес радость в дом, полагается памятный подарок. Так что, пожалуйста, не нарушайте наши обычаи!
- Ладно, не буду нарушать, - уступила Ольга, взяв торбаса.
Тогда Уланка-старший извлек из свертка пару мужских тапочек, тоже очень красивых, собранных из разноцветных меховых лоскутьев и опушенных, как и торбаса, мехом огневки.
- А это мужу твоему! - сказал он. - Их тоже Марфа Самсоновна шила.
- Что вы, дорогой мой! - воскликнула Ольга. - Нет у меня никакого мужа. - Она умоляюще глянула на Тимофея, словно прося его на этот раз заступиться за нее, но он, к ее огорчению, сказал:
- Надо и тапочки взять!
В десятом часу сели ужинать. На столе появилось столько разных кушаний, что Ольга невольно подумала: это специально приготовили к ее приезду.
Наливая ей в стакан медовухи, Уланка-старший сказал:
- Добрая медовушка, бархатная!
- Почему бархатная? - не поняла Ольга.
Тимофей объяснил:
- Это когда мед с цветов бархатного дерева. Считается у нас самый полезный, но он бывает не каждый год.
- Вы говорите так, точно я знаю, какое оно, бархатное дерево, смущенно улыбнулась Ольга.
- По дороге на рыбалку покажу вам, амурского бархата у нас много растет. - Он ловко подцепил острым ножом большой кусок вареной медвежатины и положил в тарелку Ольге.
- Что вы, разве я столько съем?
- Кушай, мамка-доктор, медвежонок попался добрый, только вчера выкурил его из берложки, - сказал Уланка-старший.
Ольга вспомнила берлогу в дупле старой липы, которую она видела по дороге в Кегуй, и спросила:
- Берлога была на дереве?
- Однако да! - кивнул Уланка-старший.
- Значит, не шатун! - сказала она, рассмешив Тимофея. - Что вы смеетесь? Мне все это интересно!
- Правильно, понемногу отаеживаетесь! - весело сказал он. - Ну, за что будем пить?
Ольга с удивлением глянула на Тимофея:
- Понятно, за новорожденную! За вашу младшую сестричку!
Они чокнулись кружками и выпили: Уланки с Евлампием залпом, до дна, а Ольга небольшими глотками, будто с опаской.
Тимофей опять налил.
- Второй тост за ваше счастье, доктор! - предложил он и добавил: Чтобы тапочки не залежались.
Она скосила на него глаза.
- Кажется придется их пересыпать нафталином...
- Не придется! - уверенно сказал Тимофей.
После второй кружки у Ольги закружилась голова, но ей было приятно рядом с Тимофеем, он все время смешил ее и заставлял пробовать то одно, то другое кушанье.
Они не обращали внимания на сидящих напротив Уланку-старшего и Евлампия Петровича, которые много пили, много ели и о чем-то разговаривали на родном языке.
Ольга прошла к Марфе Самсоновне, побыла с ней четверть часа и вернулась к столу.
- Чем бы вас еще угостить? - спросил Тимофей и хотел было налить ей медовухи.
Ольга резко отодвинула от себя кружку:
- Все, ни капельки больше!