Он резко прервал:
- С такими настроениями, милая моя, лучше бы и вовсе не кончать медицинский!
Ольге стало стыдно.
- Да, да, не обижайся, пожалуйста, слушай старших! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я ни о чем в жизни не жалею. Если бы я начал заниматься наукой с того самого дня, когда приехал сюда на Север двадцать семь лет назад, я бы уже, наверно, доктором наук стал.
- Что же вам, Аркадий Осипович, мешало?
- Когда мы с Лидией Федоровной приехали сюда, кругом была сплошная тайга. Три ветхих шалаша стояли на берегу реки. Орочские стойбища были разбросаны по всей тайге, на десятки километров друг от друга. Летом я не вылезал из ульмагды, а зимой не сходил с нарты. Дни и ночи - все в пути, все в пути... Когда заболел дифтеритом наш Лешенька, три дня искали меня по тайге и не могли найти. А когда нашли далеко за перевалом, то двое суток не могли пробиться к Турнину из-за проклятой пурги. Так я и не успел к Лешеньке. Задохнулся ребенок на руках у матери. А успей я вовремя да сделай ему трахеотомию, я бы непременно спас нашего дорогого мальчика. А потом, когда возникли первые поселки и орочи стали переселяться в новые дома, тоже никакого покоя не было. Надо было их научить жить по-новому. Шутка сказать, в иные дни, бывало, ходим мы с моим коллегой Александром Петровичем из дома в дом, показываем людям, как надо умываться с мылом, как чистить зубы, как застилать кровати. А в банный день что было, девочка моя! - Он на минуту замолк. - Мы не только сами топили баню, но и водили всех за собой мыться. На ином, глядишь, уже вся одежда истлела, а расстаться с ней не хочет - жаль. Помню, мы с Александром Петровичем раздели одного старичка, повели его мыться, так он закричал, будто мы его на казнь берем. Вырвался из наших рук и в чем мать родила побежал к реке, сел в оморочку - и поминай как звали! После, правда, очень понравилась ему банька. Чуть ли не каждый день приходил справляться, когда его снова купать будем. А когда началось оспопрививание, мы ночей не спали. Соберет, бывало, стариков шаман Никандр, колотит лисьей лапкой в бубен, пляшет до одурения, вызывает духов на наши с Александром Петровичем головы и велит старикам не ходить в больницу. Чем только мы не заманивали людей, чтобы сделать им прививку! Теперь все это тебе кажется невероятным, а ведь все это было, девочка моя! Вот так мы и отдали свои сердца орочам! У Александра Петровича оно и не выдержало, заболел к старости друг мой, вышел из строя. А я каким-то чудом еще креплюсь!
Он приложил ладонь к сердцу.
- Правда, и у меня оно, как тебе известно, не из железа. Хоть и принято говорить: "Врачу да исцелися сам!" - но вот никак не получается. Время свое берет!
- Знаю, Аркадий Осипович, - пролепетала Ольга, вспомнив, как однажды на дежурстве ему стало плохо и она впрыскивала камфару. Ей и сейчас показалось, что старик слишком волнуется, и мысленно стала ругать себя, что своими глупыми возражениями вывела его из прежнего бодрого состояния. - Простите, Аркадий Осипович, что я наговорила вам чепухи и заставила волноваться.
- Какой чепухи! - с прежней горячностью воскликнул он. - Очень даже хорошо, что мы поговорили. Считаю себя обязанным посоветовать, подсказать, а там уж твое личное дело - решать судьбу.
Он слегка обнял ее за плечи:
- На вызовы ты еще не выезжала?
- Нет, не выезжала, Аркадий Осипович.
- Не беда, если вдруг придется. У Александра Петровича, помню, был отличный каюр Евлампий Петрович.
- Он и сейчас служит у нас.
- Что ж, пойдем, познакомь меня с твоим инженером из Мая-Дату.
Они пришли к Полозову, когда Фрося наливала ему чай. Юрий немного смутился, отодвинул стакан, залез в кровать, закрылся одеялом. А Фрося, увидав Окунева, обрадовалась.
- Аркадий Осипович, приехали все-таки!
- Здравствуй, Фросечка, здравствуй, милая! - здороваясь с ней, ласково говорил Окунев. - Надеюсь, что ты так же хорошо помогаешь Ольге Игнатьевне, как в свое время Александру Петровичу?
- Помогаю, конечно!
Присаживаясь на кровать к Полозову, Окунев спросил:
- Как самочувствие, молодой человек?
Юрий не успел ответить, а доктор уже задал ему новый вопрос:
- Давно работаете в Мая-Дату?
- Скоро два года, доктор, - и прибавил: - после Ленинградской лесотехнической академии.
- Значит, земляки с Ольгой Игнатьевной?
- Видимо, так, - робко ответил Юрий. - Отрабатываем свою трехлетку.
Аркадий Осипович насторожился, вскинул голову, сбросил пенсне.
- Не люблю слова "отрабатываю"! - сказал он сурово и резко. Отрабатывают повинность. А мы здесь работаем, молодой человек.
Юрию стало стыдно, и он растерянно заморгал глазами.
- Через недельку можешь его выписать, - сказал Окунев, вставая.
Он подошел к шкафчику с медикаментами, перебрал пузырьки с лекарствами.
- Ну, милые мои, я поехал!
Фрося Ивановна проводила его, а Ольга на минуту задержалась около Полозова.
- Попало вам, молодой человек? - спросила она смеясь. - И мне тоже изрядно от него влетало!
- А вам за что?
- За то же самое!
Вместе с Фросей Ольга помогла старому доктору надеть длиннополую шубу, принесла из кладовки берестяной орочский кондюго с двумя банками варенья из шикши, три копченых кетовых балычка, завернутых в вощеную бумагу.
- А это зачем? - спросил Окунев. - Думаешь, мы без балыков живем?
- Таких у вас нет, Аркадий Осипович. Это балычки нашего Евлампия Петровича, он великий мастер готовить их.
До прихода поезда оставалось минут двадцать. Ольга, взяв кондюго, пошла проводить Окунева на станцию.
- Теперь уж не знаю, когда приеду к тебе, - сказал он. - Может, ты выкроишь денек-другой и к нам заглянешь? Лидия Федоровна будет очень рада.
- Постараюсь, Аркадий Осипович!
Только успели проводить Окунева, приехал из Мая-Дату на полуторке Николай Медведев. Когда он вбежал в больницу, тщательно выбритый, розовощекий, Ольга не сразу узнала его.
- Здравствуйте, доктор! - сказал он, протягивая руку.
- Николай Иванович?
- Собственной персоной!
- Ну вот, совсем юноша! - засмеялась Ольга. - И Клава разрешила?
- Я ей сказал, что доктор велел, - засмеялся он в ответ. - Как себя чувствует мой приятель?