После сдачи города оказались мы в Японии, в большом портовом городе Иокогаме. Отец продолжал сапожничать, стал меня своему ремеслу обучать. Было мне тогда десять лет. Жили мы с ним недалеко от порта. Узкая, шумная улица. Жили нормально по тем временам. У отца был ровный характер, спокойный. Иногда, правда, находило на него. Темнел лицом, никого не замечал. Плакал. Слез не скрывал. В такие минуты он Волгу поминал, говорил — тоска его гложет.
Да-а-а…
Так вот и жили. Русских там было много, жили мы артелью. Артелей тоже хватало. Знакомые у отца были и в городе, и в порту. Из людей, нас окружавших, запомнился мне друг отца — дядя Аристарх, так я его звал. Тоже флотский, как и отец, служил когда-то комендором на миноносце. Здоровый, глыбистый, рыжий. Раз увидишь, ни с кем не спутаешь. Заметный был человек. Аристарх Васильевич Колчин. Многим я ему обязан, многое он для меня сделал.
В то время и в Японии беспокойно жилось. Сходки, стачки… Наши артельные по причине иностранного происхождения в политику не лезли, но вот дядя Аристарх, похоже, всюду успевал. Работал он грузчиком в порту. Была у них организация. Я тогда многого не понимал, однако азы политической грамоты мне дядя Аристарх преподал. От него я узнал о международной солидарности рабочих, о социалистах, о Дэндзиро Котоку, о том, что все рабочие — братья и должны они объединяться. В одиннадцатом году социалистов в Японии разгромили. Погиб руководитель японских социалистов Дэндзиру Котоку. Об этом я узнал позже, а тогда… В тот год забрали дядю Аристарха.
Вскоре умер отец. И остался я, как говорится, в людском частоколе Иокогамы одинокой лозиной стоять и гнуться под всеми что ни на есть ветрами, принимая на себя удары судьбы. Выбора, собственно, не было. Артельные приказали мне при них оставаться. Я в ту пору все еще в подмастерьях ходил, однако заказы выполнял самостоятельно. Артельным это выгодно было. Мне тоже. При людях остался.
При людях…
Это все так, слова. Позже я понял, что слово это не для тех, среди которых я остался. В артель, помню, повадился ходить господин Кавасаки. Обходительный господин. Ласковый. Знал бы я — бежал из артели. Да кто из нас что наперед знает. Господин Кавасаки артельных обхаживал, меня угощал. По голове гладил. Вскоре увел из артели. Понял я, что продали меня артельные. Потом и господин Кавасаки меня перепродал…»
Из биографии
И.3. Семушкина
«…С 1914 по 1917 год жил и учился в городе Токио».
Из рассказа
И.3. Семушкина
«…Господин Кавасаки не одинок был в своем промысле. Это я понял сразу, как только попал в Токио. Там, на окраине города, почти на берегу океана, стояли в роще неприметные для постороннего глаза строения. По нашему рассуждать, вроде бы сиротский приют. И на самом деле в неприметный тот уголок свозили только круглых сирот. Из разных стран свозили перекупщики детей. Причем детей привозили европейских национальностей. Чем моложе, тем лучше. Моего возраста всего несколько человек, мы — старшие. Остальным по восемь, девять лет…
С первых дней началась учеба. Учили нас иностранным языкам, католическим и православным обрядам, подделке документов, стрельбе, приготовлению ядов. Занимались с нами физической подготовкой. Специальные приемы отрабатывали до автоматизма, преодолевая рубеж возможного, человеческого. Готовили из нас агентов для работы в европейских странах.
Жили мы вполне прилично, если иметь в виду питание, медицинский уход, жилье… Но вот воспитание… Холодный до жестокости расчет был основой нашего воспитания. Общение с внешним миром запрещалось категорически. За малейшую провинность — карцер. Не совсем обычный карцер. До сих пор его помню. Сырой, тесный, полутемный каземат в форме кувшина, с крохотными отверстиями у основания. Время от времени через эти отверстия подсовывали наши «воспитатели» ядовитых насекомых. Таким образом, наши “воспитатели” наказывали нас бессонницей. Попробуй усни. Даже когда, бывало, прибьешь фалангу или скорпиона каблуком, глядь, уже другие ползут. Действовало. Боялись мы карцера.
Хозяином школы и старшим инструктором был у нас господин Масару Синдо. Если этого господина поставить рядом с коброй, думаю, змея первой постарается улизнуть. Было в его облике что-то такое, что вселяло ужас. Хладнокровное что-то, от рептилии. Внушал нам господин Масару Синдо мысли о величии человека, избранного небом для служения императору, о нашем назначении на земле быть мудрыми, как змеи, жестокими, как барсы, и по-орлиному всевидящими. «Нет большего зла, — говорил Масару Синдо, — чем предательство интересов божественного императора, давшего вам, сиротам, приют на своей земле. Каждого предателя, — постоянно напоминал нам господин Масару Синдо, — ждет страшная кара». А когда он еще и смотрел на нас своими бесцветными немигающими пазами, мы в его словах не сомневались. Верили: где б ты ты был, господин Масару Синдо тебя достанет.
Я должен сказать, что змеи, скорпионы, фаланги, дикие хищные животные в методике воспитания Масару Синдо занимали не последнее место. Уж чего он с нами только не вытворял. Спит, скажем, человек. Подходит господин Синдо. В руках у него длинная бамбуковая трость, на конце которой специальный зажим. В зажиме — змея. Подносит змею к лицу спящего. Осторожно, словно издалека, будит человека. Так будит, чтобы спящий лишь глаза открыл. Спящие — малолетки. Об этом всегда помнил господин Масару Синдо, на том строил свои расчеты. Человек открывал глаза, видел, перед лицом тварь с раздвоенным языком. Один замирал со страху, другого резко бросало в сторону. Прыжки в таком случае получались необычные. Наглядно учил нас господин Масару Синдо. Тренировал до мгновений, заставлял вскакивать всем телом одновременно, без помощи рук, резко прыгать, уклоняться от выстрелов. Не дай бог, если замешкаешься. Пощады, снисхождения не жди. В запасе у господина Синдо много всякого было. Он огнем нас учил, мечом, и…
Годы прошли, до сих пор случай помню. В нашем сиротском доме жил мальчишка. То ли югослав, то ли чех. Привезли его к нам здоровым. Через несколько месяцев он заболел. Ну, а за здоровьем нашим господин Синдо следил особо. “Императору, — часто говорил он нам, — необходимы здоровые солдаты”. К нам и врачей возили, и осматривали нас постоянно. Мальчик стал отказываться от еды, худел, таял на глазах. Реакция ослабла. Заниматься он уже не мог. Забрали его. С месяц где-то держали.
Однажды…
Мы как раз приемы отрабатывали. Господин Синдо показывал скоростной захват головы противника с резким ее разворотом. Так называемый прием Ашбор. От такого приема сворачиваются шейные позвонки, человек умирает, не издав ни звука. Смотрим, мальчишку приводят, ставят посреди зала. На этом мальчишке господин Синдо и показал прием. Ни крика, ни вздоха. И ни кровинки в лице. Мальчишка лежал с неестественно вывернутой головой, а господин Масару Синдо ходил перед строем, говорил о том, что никто из нас не имеет права расслабляться и тем самым отступать с пути избранных…
Под опекой господина Масару Синдо мы быстро взрослели. Взрослел и я. И подпал бы, вероятно, под влияние нашего господина, если бы не одно обстоятельство. Крепко засели во мне слова дяди Аристарха. Друг отца говорил, что родился я в век великих политических потрясений. «В мире, — говорил дядя Аристарх, — не должно быть неравенства. Во главе всех дел на всем земном шаре должен стоять рабочий человек, пролетарий. Пролетарии должны объединиться, сбросить с себя цепи всемогущего капитала». Дядя Аристарх рисовал передо мной картины будущей жизни без богатых и бедных, говорил о том, что рухнут границы и во всем мире не станет ни царей, ни господ, а будет лишь свободное общество рабочих людей. Первые впечатления в жизни самые сильные. К тому времени, когда я попал в сиротский дом, во мне уже сложилось определенное мировоззрение, которое шло вразрез с мыслями господина Масару Синдо.
Господин Синдо учил нас, что миром правит страх. Деньги не дают такой власти над человеком, как страх. Страх всемогущ и всесилен. Когда мы овладеем мастерством, мы станем повелителями. Перед нами, и только перед нами, должен содрогнуться мир. Мы донесем волю могучего императора до самых дальних стран.
Позже я часто думал о том, как мне повезло, что опоздал господин Масару Синдо войти в мою жизнь со своим видением мира, что был у меня в этой жизни дядя Аристарх.
Из биографии
И.3. Семушкина
«…С 1917 по 1920 год жил и работал в Индии…»
Из рассказа
И.3. Семушкина
«…Все разве поведаешь… Одно, помню, чувство все другие заслоняло — бежать. Все три долгих года, что жил я под властью и неусыпным оком господина Масару Синдо. Вопрос заключался в том, как и куда бежать? Прожив сознательные годы в Японии, я этой страны не знал. К артельным? Выдадут. К дяде Аристарху? Я даже не знал тюрьмы, в которую он попал. Говорили, будто от нас увезли его тогда в Токио.
И все же родился я под счастливой звездой, так скажу. Через три года направили меня в город сопровождать нашего хозяйственника, пожилого и тучного японца. В городе потеряли друг друга. Побрел я по улицам один. Вышел к порту. Долго стоял. Вдруг смотрю и глазам не верю — дядя Аристарх… Меня как с откоса бросило…
Не стану рассказывать подробности, но вырвал меня дядя Аристарх из-под власти господина Масару Синдо. Спрятал, вывез из Японии. Была у них организация, были связи. Через Шанхай, Гонконг, Сингапур переправили меня в Калькутту. Долгим был путь. Получил я тогда, однако, наглядный урок международной солидарности людей труда, понял, что не всесилен господин Масару Синдо. Хотя и часто он снился мне после побега. Долго преследовал меня его образ. Закрою глаза — вижу скулы его, обтянутые кожей-пергаментом, впалые щеки, холодные немигающие гласа.
Тогда же, в двадцатом году, активно включился в национально-освободительное движение в Индии. К тому времени я уже знал несколько европейских языков и вскоре очутился в Гамбурге. Потом работал в Лондоне. Снова вернулся в Гамбург. Налаживал переброску в Индию политической литературы, добывал сведения о планах колониальной администрации Великобритании, работал в Англии, на Балканах, в Турции…»
То, о чем не знал
И.3. Семушкин
Гнев душил господина Масару Синдо, не давал дышать. Ну как же, пропал мальчишка. Бе-жал! Господин Масару Синдо места себе не находил. Не только оттого, что он боялся разоблачений, гласности своей деятельности, о которой могут рассказать дотошные журналисты. Гнев разливался в душе Масару Синдо от самого факта побега. По всему выходило, что на свете есть что-то сильнее страха, на котором основывалась его философия. Да и только ли его? На страхе воспитывались солдаты императора, опора трона. Надо было срочно принимать неотложные меры.
Какие?
Во-первых, думал Масару Синдо, если организовать поиск бежавшего и не найти его, плохо станет хозяину «сиротского дома» прежде всего. В разведке такие промахи не прощаются. Во-вторых. Мысли шпиона крутились в той плоскости, что негоже расписываться в собственном бессилии, надо искать выход. Он нашел его. Сам объехал все морги города. В школу привез труп мальчика, попавшего в автомобильную катастрофу. Труп кремировали. Своему руководству Масару Синдо сообщил о несчастном случае, якобы происшедшим с одним из воспитанников. Найти же бежавшего и заставить его замолчать навсегда — это было отложено на потом.
Из рассказа
П.И. Григорьева
«…Почему сегодня, когда мы прожили без войн более тридцати лет, а наш разговор о самом трудном тысяча девятьсот сорок первом годе, я так подробно рассказываю о злоключениях Ивана, о нелегкой его доле? Потому, прежде всего, что и в наше время находятся на Западе «историки», которые нет-нет да и бросят нам обвинение в растерянности и панике, когда пишут о начальном периоде войны. Пишут, будто просчетов у нас было не счесть. Согласен. Отдельные просчеты имели место. Но чего нам удалось избежать, так это именно растерянности и паники. Если, конечно, не поворачиваться спиной к фактам. Это же факт, что гитлеровцы на весь мир раструбили о полном уничтожении Красной Армии. Но есть и другой факт. Красная Армия разгромила немецко-фашистские войска под Москвой. Произошло это тогда же, в тысяча девятьсот сорок первом году. Факты известные, но о них приходится напоминать. Мы смогли эвакуировать промышленность, создали мощное партизанское движение, подняли на борьбу с врагом весь народ, и все это тоже было сделано в сорок первом. Тогда же, в самом начале войны, у нас в НКВД была создана группа по организации вооруженной борьбы с немецко-фашистскими захватчиками на всей нашей временно оккупированной врагом территории. К нам, в НКВД, приходили тысячи писем. Коммунисты и беспартийные добровольно просили направить их в тыл врага, требовали, да, да, категорически требовали немедленной отправки за линию фронта, чтобы бороться с оккупантами. В растерянности, в панике, о которой пишут ныне наши недоброжелатели, можно было наломать дров. Но как раз этого и не произошло. Пока готовились специалисты, на выполнение особых заданий посылались кадровые разведчики, такие как Иван Захарович Семушкин. Ивана я очень хорошо знал, потому и рассказываю о нем, о нашей с ним дружбе. Хотя и не враз началась наша дружба. Тогда, в Стамбуле, мы лишь получали от него информацию. Его сообщения были кратки, но весомы. Создавалось впечатление, что для Исламабада нет тайн. Заданий мы ему дать не могли. Мы даже не знали, кто он. Исламабад сам выходил к нам, передавал важные сведения. На основании их нам удалось задержать при переходе границы японских агентов, пресечь преступную деятельность английских шпионов в Закавказье. Он помог локализовать террористов из Монархического союза.
Надо сказать, что с Исламабадом в те годы я встретился всего лишь дважды. Оба раза в Стамбуле у Карима-чайханщика. Встречаясь во второй, и, как мне тогда казалось, в последний раз, я не думал, что пройдет несколько лет и мне придется специально разыскивать этого человека, спасать его, что мы станем друзьями.
В тридцать первом году меня отозвали в Москву. Тревожное было время. В Европе креп, набирал силу фашизм. Началась война в Абиссинии. Особое беспокойство вызывали события в Германии. Я с головой ушел в работу. Об Исламабаде думал изредка, в ряду других воспоминаний, когда мне вдруг было поручено найти Исламабада. Да, да, именно найти.
То, о чем не знал
И.3. Семушкин
Предприятие господина Масару Синдо разрасталось. Спрос на специалистов, прошедших выучку у матерого шпиона, рос. Открывались филиалы. Спрос был связан с событиями в России. Победа революции, а затем и крах интервенции заставляли хозяина «сиротского дома» проявлять верх собранности. Он умел поставить дело. Сам вел отбор кандидатов, внимательно следил за качеством обучения будущих агентов, принимал участие в разработке планов диверсий против нашей страны.
Двойственное чувство испытывал в тот период господин Масару Синдо. С одной стороны, он вроде бы и испытывал брезгливость к тем, кого отбирал. В то же время работал с ними, готовил будущих шпионов, террористов и диверсантов. Своего отношения к ним не скрывал. Он видел опустошенность всех этих людей. Понимал то, что источником их ненависти к собственной стране является всего лишь желание вернуть отнятые привилегии, месть тем, кто эти привилегии отнял. Но привилегии в чем? Он, Масару Синдо, насмотрелся на русских. В Петербурге, в Москве, во Владивостоке, на континенте в Маньчжурии и здесь, на островах своей родины. Еще раньше, когда он впервые попал в Петербург, его удивила какая-то нечеловеческая тяга той части русского общества, которая представляла определенные буржуазные и близкие ей круги, к насыщению. Он, как кошмарный сон, вспоминал непрекращающееся пьянство, обжорство, безмерную громогласную похвальбу, не мог понять увиденного. По роду своей деятельности господин Масару Синдо встречался с дельцами и политиками. Среди них попадались яркие личности. Но то, что осело в его стране после Октябрьской революции, как раз и напоминало ему ту часть России, которую он не мог понять. Непонимание, однако, от дел не освобождало. Он был солдат, господин Масару Синдо, и выполнял приказ. Поставлял необходимых «специалистов». Даже не интересовался их дальнейшей судьбой. Во все годы его постоянно заботила судьба «сиротского дома».
Шли годы. Мир сотрясали события, одно другого значительнее. Менялись взгляды, требования. Доходило до того, что господину Масару Синдо приходилось отстаивать право на жизнь своего предприятия. Находились люди, считавшие, что он позволяет себе недозволенную роскошь, воспитывает неизвестно кого и для чего. События требовали немедленной отдачи, а у него… Но он и не задумывал свое рискованное предприятие на потребу дня. Он готовил агентов с перспективой.
Менялось время, менялись руководители специальных служб. Одни из них понимали и отдавали должное заботам господина Масару Синдо, но были и противники. Требовалось большое искусство, чтобы отстоять свою точку зрения, сохранить то, что создавалось с большим трудом. Лишь в двадцать втором году, через восемь лет, он смог выпустить первую группу из десяти человек. Его выпускники отправились в Европу. Задание: учиться в университетах, делать политическую карьеру, пробираться в те сферы общества, которые дают человеку власть. Не гнушаться средствами. Достичь цели. Ждать своего часа.
Ежегодно, начиная с тысяча девятьсот двадцать второго года, «воспитанники» господина Масару Синдо покидали «сиротский дом», разъезжались во многие страны. Каждый выпускник имел надежную легенду, которая готовилась за много лет до выпуска, соответствовала национальности агента, его предыдущей жизни, объясняла рождение в колонии. Казалось бы, что все идет хорошо, как и должно было идти, но через несколько лет после первого выпуска понял господин Масару Синдо, что дело всей его жизни терпит крах. Он понял, что проигрывает в поединке с Советской Россией. Понял потому, что первые агенты, которых он отправил в Россию, сразу же провалились. И тогда господин Масару Синдо стал думать, мысли его привели в тот далекий день семнадцатого года, когда он состряпал акт о несчастном случае с воспитанником, пропавшим в Токио. Никому он не мог доверить своей тайны. По опыту работы в разведке Масару Синдо знал: тайна существует до тех пор, пока о ней знает один человек. Для двоих тайны нет. Единственного свидетеля, человека, знавшего о пропаже мальчишки, он давно убрал. И все-таки, анализируя провалы, господин Масару Синдо пришел к выводам, что беглец жив, он добрался до своей родины, у него были в этом помощники, о существовании школы известно русским. Русские за это время могли получить фотографии его учеников, словесные портреты, установить наблюдение за «сиротским домом». Мало ли что могли предпринять русские, зная о существовании школы, и что они предприняли. В это время из Европы, точнее — из Германии, в адрес Синдо пришла небольшая газетная заметка. Расшифровав ее, руководитель «сиротского дома» замер. Текст шифровки гласил: «Гамбург. Неожиданная встреча. Англичанин из Турции. Узнал в нем того русского, что погиб в автомобильной катастрофе». И подпись: «Черный барон».