- Жизнь без смерти несовершенна, - сказал он ровным голосом.
Мне стало стыдно.
- У меня нет намерения ни убивать, ни пытать тебя. Но ради бога, для чего же ты тогда приплыл с Кеймисом, если не собираешься показать мне дорогу к проклятому золоту?
Индеец ответил не сразу. Наконец он сказал:
- Потому что мне нужно быть с Гуоттаролом. Идти за ним повсюду. Видеть, как он живет и умирает.
Я ударил тростью по стволу бастарды.
- Дурак! - закричал я. - Я не собираюсь умирать!
Индеец посмотрел на меня не то с изумлением, не то с недоверием.
- Значит, ты будешь первым, кто не умрет.
16 марта
Чадли сбежал. Вместе с "Летучей Иоанной". Джон Чадли из Девона, кто первым из капитанов отверг мое предложение вернуться на Ориноко после пополнения запасов и ремонта кораблей. Я никогда не узнаю, что вынудило его бежать: страх ли перед тем, что мне в конце концов удастся убедить их вернуться за золотом, или что-либо другое. Но, проснувшись утром, я увидел, что в бухте не хватает одного корабля. Чадли уплыл ночью вместе со всей командой. (Мы потеряли Уильяма Торна - хорошего и опытного штурмана, двадцать пять матросов и четырнадцать орудийных стволов.)
Кажется, побег он готовил втайне. Во всяком случае, никто из оставшихся не скажет, что знает, куда он отправился.
Я предполагаю, что Чадли и "Летучая Иоанна" плывут сейчас к одному из пиратских островов - скорее всего к Тортуге - для встречи с Уитни, Уолластоном и другими грязными пиратами.
Мы избавились от этих подонков. Но их дезертирство не облегчает мою задачу.
Что делать дальше?
Я только что узнал, что индеец не спит в каюте Кеймиса. Мой паж Робин говорит, что белье там не тронуто. Я нашел индейца на юте и спросил его, в чем дело. Он не ответил. Только показал на бушприт. Оказывается, ночами он лежит на нем, вытянувшись во весь рост. В плавании, конечно, там не поотдыхаешь. Разве что по ночам он совсем не спит или же задумал утонуть. Я начинаю сомневаться, в своем ли уме этот Кристобаль Гуаякунда.
17 марта
Полночь. Ко мне только что пришел племянник Джордж и рассказал невероятную историю об индейце.
Оказывается, что наутро после захвата Сан-Томе, когда Кеймис пытался выяснить у него местоположение испанских золотых приисков, этот Кристобаль Гуаякунда умышленно навлекал на себя смерть: он не только не хотел говорить о приисках, но преднамеренно и бессмысленно лгал. Он искал смерти, сказав, что он наполовину испанец. Солдаты поверили и уже собрались его казнить, но двое чернокожих рабов, служивших испанцам, а теперь перешедших на нашу сторону, заявили, что никакой он не метис, а чистокровный индеец. А Кеймис все грозил ему виселицей, если он не расскажет о приисках. Он приказал накинуть индейцу веревку на шею и посадить его верхом на коня, которого поставили под деревом на городской площади. Когда наконец стало ясно, что индеец не заговорит, Кеймис приказал (по-английски) отпустить его. И в этот момент Кристобаль предпринял попытку самоубийства. Вонзив коню пятки в бока, он на мгновение, пока Кеймис не обрезал веревку, повис на дереве. Все подумали, что индеец сломал себе шею, но не тут-то было. Открыв глаза и увидев их изумление, он рассмеялся им в лицо.
Эту историю сегодня вечером рассказал моему племяннику один из солдат, очевидцев этого случая.
Впоследствии, говорит Джордж, индеец держался замкнуто. Он не пытался убежать, но и не вызывался сообщить Кеймису что-либо полезное. И когда наш отряд покидал Сан-Томе, его появление на берегу реки и просьба взять его с собой явились для всех полнейшей неожиданностью. Джордж говорит, он не доверял (и не доверяет) индейцу и не хотел брать его с собой, но Кеймис раздраженно кивнул, и в ту же секунду - никто не успел рта раскрыть индеец был уже в лодке.
Я спросил у племянника, что он думает обо всем этом.
- Не знаю, - ответил он. - Но мне это не нравится. Зачем человеку пытаться покончить с собой, а затем идти за врагами, которые чуть не убили его?
- Может, он спятил? - предположил я.
- Скорее мы спятили, - заметил Джордж, - если держим его на корабле.
18 марта
Рассвет. Быстрый тропический рассвет после бессонной ночи. А случилось вот что...
Когда Джордж ушел, я сидел, обдумывая услышанное. Выкурил несколько трубок.
Но это не избавило сознание от страшной кровавой сцены, стоявшей у меня перед глазами. Я нарисовал ее в воображении, соединив рассказ племянника о плавании по Ориноко с его же историей об индейце.
Наконец я не выдержал, вышел из каюты и стал бродить по палубе.
Я нашел индейца там, где он проводил все ночи, - на бушприте между опорами фок-мачты. Индеец спал. В лунном свете он казался таинственным носовым украшением - островерхий серый колпак надвинут на уши, медная кожа блестит, ноги упрятаны в ванты.
Я долго смотрел на него. Подошел я бесшумно и сейчас не проронил ни звука. Не хотелось тревожить его сон.
И только я повернулся, чтобы молча вернуться в каюту, как индеец засмеялся. Долгим приглушенным смехом - с издевкой, сардонически, хрипло. Вдруг до меня дошло, что я впервые слышу его смех - в нем было что-то тревожное и угрожающее: по спине пробежал холодок. Я понял также, что он не спал.
Индеец, ухватившись за булини, сел и кивнул головой в мою сторону:
- Гуоттарол?
Он произнес это слово с вопросительной интонацией. Хотел узнать, что мне от него нужно. Ну что ж, на сей раз мы поговорим начистоту.
- Ты как-то говорил мне, что у дона Паломеке в форте было много врагов..
- Да.
- Ты говорил мне также, что его убили не мои люди, - продолжал я. - Ты утверждал, что он был убит кем-то из своих.
- Так оно и было.
Индеец достал лист из мешочка. Он медленно, словно наслаждаясь ощущением, провел по нему пальцами. Потом резким движением большого и указательного пальцев оторвал черенок.
- Ты убил Паломеке. Вот почему ты хотел умереть, разве не так? Вот почему ты лгал, назвав себя метисом. Ты хотел, чтобы Кеймис казнил тебя за убийство твоего господина!
Индеец начал жевать свой лист. Тот исчезал у него во рту как мышиный хвост, ползущий в пасть жующей кошки. Его черные как уголь глаза уставились на меня в лунном свете.
- Почему? Почему ты его убил?
Индеец не отвечал.
- Честь, - продолжал я. - Может, это как-то связано с честью? Но что же честного в том, чтобы нанести удар в спину, как бы ты ни ненавидел его, каким бы плохим господином он ни был?
Индеец молча жевал.
- Откуда ты взялся? - говорил я уже раздраженно. - Кто ты такой? Чем ты занимался? Зачем ты увязался за Кеймисом? Зачем ты здесь со мной? Чего ты хочешь? Куда ты собрался?
Индеец улыбнулся спокойно, без иронии.