Жак Каматт
Странствия человечества
I. Странствия человечества — Репрессивное сознание — Коммунизм
1. Деспотизм капитала
2. Рост производительных сил; Приручение человека
3. Репрессивное сознание
4. Коммунизм
II. Упадок капиталистического способа производства или упадок человечества?
I. Странствия человечества — Репрессивное сознание — Коммунизм
1. Деспотизм капитала
Когда капитал достигает реального господства над обществом, он становится материальной общностью, преодолевая стоимость и закон стоимости, которые выживают лишь как нечто «преодолённое». Капитал выполняет это двумя способами: 1) количество труда, включенное в продукт-капитал, значительно снижается (девалоризация); 2) отношения обмена всё больше исчезают, сначала из наёмного труда, потом из всех экономических транзакций. Капитал, который изначально зависел от наёмного труда, становится деспотом. Когда есть стоимость, она назначается капиталом.
Капитал — это капитал в процессе. Он начинает становиться таковым с восхождением фиктивного капитала, когда противостояние между валоризацией и девалоризацией всё ещё обладает значением, когда капитал ещё не преодолел закон стоимости.
Капитал в процессе — это капитал в постоянном движении; он капитализирует всё, ассимилирует всё и превращает всё в собственную субстанцию. Становясь автономным, он является «овеществлённой формой» в движении. Он становится неосязаемым. Он вдыхает новую энергию в своё бытие — это огромный обмен веществ, поглощающий старый обмен, сводящий его к обмену биологического типа — грабя человеческое существо и всякую его деятельность, какой бы фрагментарной она ни была (вот почему капитал вынуждает человеческие существа заниматься самой разнообразной деятельностью). В качестве эксплуатируемого выступает человечество. Более чем когда-либо, отвратительно звучит выражение «эксплуатация человека человеком».
В своём идеальном состоянии капитал является представлением. Он обязан своим подъёмом до этого состояния своей антропоморфизации, а именно капитализации всех человеческих существ [1] и преодолению старого, всеобщего эквивалента, золота. Капитал нуждается в идеальном представительстве, поскольку представительство без субстанции мешает его процессу. Золото, если оно не демонетизировано полностью, больше не может играть роль стандарта. Капитализированная человеческая деятельность становится стандартом капитала, до тех пор, пока даже эта зависимость от стоимости и её закона не начинает полностью исчезать. Это предполагает интеграцию человека в процесс капитала и интеграцию капитала в ум человека.
Капитал становится представлением, продвигаясь следующим историческим путём: меновая стоимость становится автономной, человек экспроприируется, человеческая деятельность сводится к труду, а труд сводится к абстрактному труду. Это происходит, когда капитал поднимается на основании закона стоимости. Капитал становится автономным, приручая человека. Анализируя-фрагментируя-препарируя человека, капитал воссоздаёт человека как функцию своего процесса. Отделение тела от сознания позволило преобразовать сознание в компьютер, который можно программировать законами капитала. Именно из-за своих ментальных способностей, люди не просто порабощаются, но превращаются в добровольных рабов капитала. Самым большим парадоксом кажется то, что сам капитал вновь вводит в обращение субъективность, уничтоженную во время подъёма меновой стоимости. Вся человеческая деятельность порабощается капиталом. Мы можем перефразировать утверждение Маркса, «Труд, добавляя новую стоимость к старой, в то же время поддерживает при жизни и увековечивает [капитал]» [2] и сказать: вся человеческая деятельность «увековечивает» капитал.
Капитал как представление преодолевает старое противоречие между монополией и конкуренцией. Каждый квант капитала стремится стать тотальностью; конкуренция функционирует между различными капиталами, каждый из которых стремится стать тотальностью. Производство и обращение объединяются; старое противоречие между потребительной и меновой стоимостью теряет свой смысл существования. Кроме того, потребление — это использование не только материальных продуктов, но, в основном, представлений всё больше структурирующих человека, как существо капитала, и оживляющих капитал, как общее представление. Цены больше не обладают функцией, которой они обладали в период формального господства капитала, когда они были представлением стоимости; они становились простыми показателями или знаками представлений капитала. Бесплатные товары не являются невозможностью. Капитал мог бы назначать специфическое количество своих продуктов каждому запрограммированному индивиду; это количество могло бы зависеть от деятельности, навязанной этому индивиду. Такой деспотизм был бы сильнее, чем нынешний. Люди хотели бы обладать деньгами, которые «дали» бы им свободный доступ ко всему разнообразию товаров.
В ходе своего развития, капитал всегда стремился к отрицанию классов. Это было, в конце концов, достигнуто через универсализацию наёмного труда и формирование — в качестве переходной стадии — универсального класса, простого собрания пролетаризированных мужчин и женщин, собрание рабов капитала. Капитал достиг полного господства, мистифицируя требования классического пролетариата, доминируя над пролетарием, как над производительным работником. Но, достигнув господства через посредство труда, капитал принёс исчезновение классов, поскольку капиталист, как лицо, был уничтожен. [3] Государство становится обществом, когда наёмный труд преобразуется в отношения принуждения, в государственнические отношения. В то же время государство становится предприятием или рэкетиром, посредничающим между различными бандами капитала.
Буржуазное общество было уничтожено, и пришёл деспотизм капитала. Классовые конфликты были подменены борьбой между организациями гангстерского типа, которые являются варьирующимися способами бытия капитала. Как результат господства представления, все организации, которые хотят противостоять капиталу, поглощаются им; их пожирают паразитические микроорганизмы.
Это реальный конец демократии. Нельзя более считать, что существует класс, представляющий собой будущее человечество, и тем более не существует такой партии, группы; делегирование власти невозможно.
Реклама тупо отражает тот факт, что капитал является представлением, что он выживает, потому что является представлением в сознании каждого человека (заставляя его внутренне усваивать то, что было овнешнено). Реклама является дискурсом капитала: [4] всё возможно, все нормы исчезли. Реклама организует подрыв настоящего ради явно отличного будущего.
«Теперь мы столкнулись с той проблемой, что средний американец должен чувствовать себя моральным, когда он флиртует, когда он тратит деньги, даже когда он покупает вторую или третью машину. Одной из основных проблем этого процветания является санкционирование и оправдание этого, убеждение в том, что удовольствие, получаемое от этого морально, а не аморально. Это разрешение даётся потребителю для того, чтобы он свободно наслаждался жизнью, ему показывают, что у него есть право окружать себя товарами, обогащающими его существование, это должно стать одной из основных тем в рекламе и в любом другом проекте, направленном на увеличение продаж».[5]
Разложение сознания, которое можно видеть в таких проявлениях, как движения за освобождение женщин, геев и против психиатрии (которые стали возможными только после работ Фрейда, Райха и феминистского движения начала века) не является частью спонтанного зарождения революционной сознательности, но лишь отражает конец буржуазного общества, основанного на стоимости, на закреплённом стандарте, воздействующем на все уровни человеческой жизни. Разложение началось, когда общий эквивалент вступил в конфликт с обращением. Если прошлый общий эквивалент уступает, он утрачивается. Государству пришлось заставить все субъекты уважать нормальность, основанную на стандарте, устанавливающем общественные ценности. Закон стоимости заключал в несвободу людей, заставляя их соответствовать стереотипам, устоявшемуся образу жизни. Высшая точка развития моральности проявилась в Кантовом категорическом императиве. Поглощая общий эквивалент, становясь своим собственным представлением, капитал упразднил все запреты и жёсткие схемы. На этом уровне люди прикрепляются к его движению, которое может отталкиваться от нормального или аномального, морального или аморального человека.
Конечный, ограниченный человек, индивид буржуазного общества, исчезает. Люди страстно призывают к освобождению человека, существа, которое является заодно социальным и Gemeinwesen (бытием-вместе, прим.пер.). Но в настоящее время именно капитал видоизменяет человека, придаёт ему форму и материю; и общинное бытие реализуется в форме коллективного рабочего, а индивидуальность в форме потребителя капитала. Поскольку капитал является неопределённостью, он предоставляет человеку доступ к состоянию по ту сторону конечного, в бесконечном становлении овладения, которое никогда не реализуется, в каждый момент обновляя иллюзию всеобщего процветания.
Человек по образу капитала перестаёт рассматривать любое событие как ключевое, он видит его как момент в бесконечном процессе. Удовольствие дозволено, но не бывает возможным. Человек становится чувственным и пассивным вуайеристом, а капитал чувственным и сверхчувственным существом. Человеческая жизнь перестаёт быть процессом и становится линейной. Вдохновляясь процессом капитала, люди уже не могут быть «самими собой». Эта вдохновлённость опустошает его, создаёт вакуум, который он должен постоянно удовлетворять представлениями (капитала). В общем, капитал в процессе гарантирует себе господство, делая линейным любой процесс. Так он нарушает движение природы, что ведёт его к её уничтожению. Но если это уничтожение ставит в опасность его собственный процесс, капитал адаптируется к природе (через экологов, например).
Неживое становится автономным — и одерживает триумф. Смерть в жизни: Гегель интуитивно чувствовал её, Ницше описал её, Райнер Мария Рильке пел её, Фрейд практически сделал её официальной истиной (инстинкт смерти), дадаисты изобразили её в шутовском искусстве, а «фашисты» поклонялись ей: «Да здравствует смерть!». Американское феминистское движение индивидуализировало её :
«Мужчина любит смерть — она сексуально возбуждает его и, уже мёртвый внутри, он хочет смерти». [6]
Автономия формы воздействует на все аспекты жизни, доминируемые капиталом. Знание обладает ценностью только если оно формализовано, опустошено от содержания. Абсолютное знание — это реализованная тавтология; это мёртвая форма используемая для всех знаний. Наука — это его систематизация; эпистемология — его избыток.
В эпоху своего реального господства, капитал ушёл, сбежал (как говорят кибернетики). [7] Люди уже не контролируют его. (Люди в форме пролетариев могут, по крайней мере пассивно, представлять барьер для капитала). Он больше не ограничен природой. Некоторые производительные процессы, осуществлявшиеся в течение долгого времени привели к столкновениям с природными барьерами: численное увеличение человечества, разрушение природы, загрязнение окружающей среды. Но эти барьеры нельзя теоретически рассматривать как барьеры, которые капитал не может преодолеть. В настоящее время для капиталистического способа производства есть три возможных курса (в дополнение к уничтожению человечества — гипотеза, которую нельзя сбрасывать со счетов):
полная автономия капитала: механистическая утопия, в которой люди становятся простыми дополнениями к автоматической системе, хотя всё ещё выполняют исполнительную роль;
мутация человека, или видоизменение человеческого рода: производство абсолютно программируемого существа, утратившего все характеристики вида Homo sapiens. Для этого не потребуется автоматизированная система, поскольку подобный совершенный человек будет делать всё, что потребуется;
всеобщее помешательство: вместо человека, на основе его современных ограничений, капитал реализует всё, чего он не пожелает (нормальное и ненормальное), но человек не может найти сам себя, и удовольствие постоянно лежит в будущем. Бегство капитала увлекает за собой человека, который поддерживает его функционирование. [8]
Конечный результат будет одним и тем же во всех случаях: эволюция человека замораживается, в одном случае раньше, чем в другом. Эти возможности — абстрактные ограничения; в реальности они разворачиваются одновременно и противоречивым образом. Для того, чтобы продолжать свой бесконечный курс, капитал вынужден обращаться к человеческой деятельности, восхвалять человеческое творчество. А для того, чтобы гарантировать себе вечную жизнь, капитал должен действовать быстро. Он натыкается на препятствия во времени и пространстве, связанные с уменьшением природных ресурсов, (которые нельзя подменить синтетическими заменителями) и безумным увеличением человечества (которое вызывает исчезновение многочисленных форм жизни).
Становится ясно, что те, кто поднимает знамя труда или его упразднения, остаются на территории капитала, в рамках его эволюции. Даже движение к безграничному обобществлению желания изоморфно по отношению к бесконечному движению капитала.
Капиталистический способ производства не является упадочным и не может прийти в упадок. Буржуазное общество расщепляется, это верно, но это не ведёт к коммунизму. В лучшем случае мы можем сказать, что коммунизм утверждался в оппозиции к буржуазному обществу, но не в оппозиции к капиталу. Бегство капитала было неразличимым; фактически это бегство было реализовано только с подъёмом фашистских, нацистских движений, народных фронтов, Новой Сделки и т.д., т.е. движений, которые стали переходом от формального к реальному господству капитала. Считалось, что из обобществления человеческой деятельности, а, следовательно, из уничтожения частной собственности появляется коммунизм, в то время как на деле, в виде материальной общности, появился капитал.
2. Рост производительных сил; Приручение человека
Капиталистический способ производства становится упадочным только с началом успешной революции против капитала. На данный момент, в течение века гниют люди, прирученные капиталом. Эта прирученность является источником неспособности пролетариата освободить человечество. Производительные силы продолжают расти, но это силы капитала.
«Капиталистическое производство развивает технику и комбинацию социального производительного процесса, лишь используя одновременно два источника богатства: землю и труд». [9]
Не имеет смысла заявлять, что производительные силы человечества перестали расти, что капиталистический способ производства начал загнивать. Подобные взгляды выказывают неспособность многих теоретиков распознать бегство капитала и через него понять коммунизм и коммунистическую революцию. Парадоксальным образом, Маркс анализировал разложение буржуазного общества и условия для развития капиталистического способа производства: общество при котором производительные силы развивались бы свободно. То, что он представлял как проект коммунизма, было реализовано капиталом.
Человек выработал диалектику развития производительных сил.[10] Он считал, что освобождение человечества зависит от их полнейшего развития. Коммунистическая революция — а, следовательно, конец капиталистического способа производства — должна была произойти, когда этот способ производства уже не был бы «достаточно большим» для того, чтобы содержать в себе производительные силы. Но Маркс попал в ловушку двусмысленности. Он считает, что человек является препятствием для капитала и что капитал уничтожает человека как препятствие для своего развития, как производительной силы. Маркс также предполагает, что капитал может преодолеть человеческое препятствие. Это ведёт его к постулированию самоотрицания капитала. Это самоотрицание принимает форму кризисов, которые он воспринимает либо как моменты реструктуризации капитала (обновление через уничтожение продуктов задерживающих процесс: ещё одна причина, по которой капитализм должен исчезнуть), или как сам момент уничтожения капитала.
Иными словами, обеспечивая элементы, необходимые для понимания реального господства капитала над обществом, Маркс не развил эту концепцию; он не осознал бегство капитала. Для Маркса, золото оставалось препятствием для капитала, противоречие между валоризацией и девалоризацией оставалось в силе, а грабёж и отчуждение пролетариев оставались препятствием для эволюции капитала.
«В развитии производительных сил наступает стадия, когда появляются производительные силы и средства взаимодействия, которые, при существующих взаимоотношениях, приносят лишь вред, становясь уже не производительными, а разрушительными силами (машины и деньги)…».
(Перед тем как продолжить цитату, мы должны упомянуть опоздание тех, кто предвещает, что капитал только теперь развивает разрушительные силы. Оказывается, что для Маркса, в 1847-м, капитал являлся разрушением; он так и сохранил этот взгляд).
«… и в связи с этим на сцену вступает класс, который должен нести все тяготы этого общества, не получая доступа к его преимуществам, который, будучи отверженным в обществе, вынужден вступить в самое решительное противостояние со всеми другими классами; класс, формирующий большинство всех элементов общества, из которого исходит сознание необходимости фундаментальной революции, коммунистическое сознание, которое, конечно, может проявиться также и в других классах через наблюдение за ситуацией этого класса». [11]
Пролетариат был великой надеждой Маркса и революционеров его эпохи. Это класс, чья борьба за освобождение освободит всё человечество. Работа Маркса стала заодно анализом капиталистического способа производства и роли пролетариата в нём. Вот почему теория стоимости и теория пролетариата взаимосвязаны, хотя и не напрямую:
«Вышеупомянутое применение теории Рикардо о том, что весь социальный продукт принадлежит рабочим, как их продукт, потому что они являются единственными реальными производителями, напрямую ведёт к коммунизму. Но, как Маркс указывает в процитированном абзаце, формально это неверно с экономической точки зрения, потому что это просто применение морали к экономике. Согласно законам буржуазной экономики, самая большая часть продукта не принадлежит рабочим, которые его произвели. Если мы теперь скажем: это несправедливо, это не должно быть так — это не будет иметь ничего общего с экономикой. Мы просто говорим, что этот экономический факт противоречит нашему моральному чувству. Маркс, следовательно, основывал свои коммунистические требования не на этом, а на неизбежном падении капиталистического способа производства, ежедневно происходящего на наших глазах на возрастающем уровне…» [12]
Маркс не развивал философию эксплуатации, как об этом часто упоминал Бордига. Как будет уничтожен капиталистический способ производства, и в чём будет состоять его «уничтожение»? (Энгельс, в 1884-м, предоставил аргументы для тех, кто сегодня говорит об упадке капитализма). Это не уточняется. После Маркса пролетариат остался в качестве класса, необходимого для окончательного уничтожения, полного упразднения капитализма, и считалось само собой разумеющимся, что пролетариат будет вынужден сделать это.
Бернштейн осознал этот аспект Марксовой теории и применил его для того, чтобы продемонстрировать, что противоречий, толкавших к распаду, не существовало.[13] Но это привело Бернштейна к апологии старого буржуазного общества, которое капитал собирался уничтожить, особенно после 1913-го; его последующая работа нисколько не проясняет нынешнюю ситуацию.
Маркс оставил нам материал, при помощи которого можно преодолеть теорию стоимости, а также материал, необходимый для преодоления теории пролетариата. Обе теории взаимосвязаны и подтверждают друг друга. В «Экономических рукописях» (Grundrisse), Маркс восхваляет капиталистический способ производства, который он считает революционным. Чего не утверждается открыто, так это того, что пролетариат обладает этим атрибутом лишь в той мере, в которой он выполняет внутренние законы капитализма. Пролетариат присутствует в анализе. Маркс постулирует, что нищета пролетариата обязательно подтолкнёт его к бунту, к уничтожению капиталистического способа производства и т.о. к освобождению всего, что есть прогрессивного в этом способе производства, а именно тенденции к расширению производительных сил.
В Капитале пролетариат рассматривается уже не как класс, представляющий собой распад общества, как отрицание в действии. Класс, находящийся под вопросом здесь — это рабочий класс, класс более или менее интегрированный в общество, вовлечённый в революционный реформизм: в борьбу за повышение зарплаты, в борьбу против тяжёлого женского и детского труда, в борьбу за сокращение рабочего дня.