Искуснейший мастер, я тебе скажу. Не раз заходил поглядеть, как на холст переводил одну старинную картину, которая на хвойной доске в Италии писана и от наших сырых погод да печных топок краской местами вспучилась. Сначала на лик ее несколько слоев бумаги осетровым клеем налепил и еще батистом заклеил, чтобы краски нисколько ворохнутося не могли.
Потом, перевернувши лкком вниз, стал дерево рубаночком отстругивать, ножичком и осколком стекла до последнего волококца сымать, так что осталась одна живопись, триста лет назад на доске писанная, да грунт под ней, который, рассмотревши, весь также дочиста снял. То всё заняло полных недели две. Потом стал новый грунт наводить и каждый слой его просушивать. Под второй слой для крепости подвел кисею, под четвертый - уже холст. Только через два месяца после заклейки лица смыл с него батист и бумагу. Вышло, будто всегда на холсте была, и, говорят, теперь прочность у ней вечная... И замечу, что господин Митрохин, хотя девятый класс имеет, что капитану военному вровень, однако также из простых солдат вышел, одним талантом своим и трудами. Да и ты его видывал двадцать раз - седой, тощий, в очках и фрак в красках замаран...
Качмарев встал, за ним поспешно поднялся Иванов.
- Ну, возись со своим делом, а я пойду сочинять про белье носильное на всю роту, чтобы Екимов с утра перебелил для князя... Так вот: кому что по душе. Конечно, у меня место, про которое и мечтать не смел, - командир старшей гвардейской части. Но спроси нонче сам господь бог: "Хочешь ли, Егор, тут оставаться и в полковники при отставке быть пожалован или все начать с того дня, как в комнатке при часовне кисть в руки взял, в иконописцы выйти, а то, как Митрохин, чужое художество от гибели спасать?" - то и не знаю, что бы ответил... Вот, братец, теперь твоя череда при случае мне открыть, что тебе снится...
- А я, Егор Григорьевич, больше явью живу, редко сны вижу, - ответил Иванов и, заметив недоверчивый взгляд капитана, поторопился сказать: Истинно так-с. Но про мечтания житейские от вас одного не скрою, когда пожелаете услышать...
...Миновали рождественские праздники с парадом 25 декабря в Военной галерее и крещение с торжественным водосвятием.
А вечером этого дня происходил в Зимнем маскарад на двадцать тысяч гостей любого сословия, впускаемых раз в год без пригласительных билетов в парадные залы, был бы чисто одет да ке пьян. Потом целую неделю меняли ковровые дорожки на лестницах, скоблили паркеты, сметали конфетные обертки, головные шпильки, обрывки лент и перчатки из углов, с карнизов.
Миновал и парадный спектакль в театре, после которого столы на пятьсот персон расставляли в залах Эрмитажа, где картины, слышно было, сильно портились от жара и копоти тысяч свечей, горевших в тот вечер в канделябрах и торшерах. И при обоих этих многолюдных торжествах всех дворцовых гренадер наряжали на парные посты часовыми или на дежурства по залам, чтобы следить за порядком наравне с дворцовой прислугой. А в наступившие потом более спокойные дни видели, как по указке сердито бурчавшего Митрохина камер-лакеи уносили в его мастерскую "на поправку" картину за картиной, чтобы через неделю-другую вернуть их на прежние места.
В середине февраля, в воскресенье, после обедни в соборе, когда царская семья завтракала, прибыл курьер, какие приезжали из армии раза по два в неделю. Иванов дежурил в Белом зале и, выглянув в окошко, увидел, как ямская тройка осадила перед платформой пешего караула. Из тележки вылез офицер в шинели и, подхватив саблю, взошел по ступенькам Салтыковского подъезда. Когда тройка шагом тронулась к зоротам, было видно, что над лошадьми поднимается пар. Пожалев загнанных коней, Иванов двинулся в обычный обход своего поста.
А через полчаса от лакея к лакею, от дежурного гренадера к гренадеру, среди чинов кавалерийского и пешего караулов прошел слух: курьер привез депешу о том, что в персидской столице тысячная толпа напала на русское посольство, убили посланника, всех его чиновников, слуг и казаков конвоя.
Едва дождавшись смены, Иванов на Комендантском сошелся с гренадером Крыловым, дежурившим при царских покоях, и спросил, правду ли болтают.
- Сам слышал, - сказал Крылов, - как государь дежурному флигель-адъютанту наказывали: "Скачи к Нессельроду, чтобы сейчас ко мне был. Надо им за такое преступление жару задать".
Переобувшись в уличные сапоги, Иванов пошел к Жандру, все еще надеясь, что, может, и Крылов чего спутал. Но из передней, где никого не было, заглянул в гостиную и уверился - все так и есть. Варвара Семеновна сидела на диване с опухшими от слез глазами, Андрей Андреевич ходил туда-сюда без кровинки в лице.
- Хорошо, что пришел, Иваныч, - сказал он вставшему на пороге гренадеру. - Сейчас к Николе пойдем, я там панихиду заказал... Представь бревнами ворота разнесли, в дом ворвались, через крышу разобранную лезли. Всех в куски перерубили, растерзали. Один чиновник как-то спрятался и весть в Тифлис привез...
- А супруга Александра Сергеевича неужто с ними были?
Аль они еще жениться не поспели? - спросил Иванов.
- Поспел, в сентябре еще. Но она будто в Тавризе, в другом оде персидском, оставалась, оттого что в тягости была.
Гре надер хотел спросить, при ком находился Сашка Грибов, но тут Жандр крикнул, чтобы подавали им шубы.
В церковь шли молча: двое господ, Иванов и четверо слуг.
"Сколько же лет покойному было? - соображал Иванов. - Немного за тридцать, раз в 1812 году совсем молодыми служили".
Когда возвратились на Мойку и подали чай, Жандр сказал:
- И Сашка там же погиб. В депеше Паскевича, мне передавали, писано, что в числе убитых двое слуг посланника...
Ох, Иваныч, какого удивительного человека Россия потеряла!
Вот уж истинно: ум дипломата, прилежание к делам, талант писателя и сердце благородное - всё дано ему было... И потянуло зачем-то на азиатов... Да не плачьте, Варвара Семеновна, душенька. Хорошо ли будет, коль и я зареву? Ведь мой друг лучший... Но подумать, каковы причуды судьбы! Вспомните, как радовались мы, что в двадцать шестом году его к суду не притянули, хотя столь близок с теми многими состоял. АН осудили бы, и писал бы сейчас в темнице во славу русской словесности...
В этот вечер Иванов долго ворочался с боку на бок, зажмуривался, но сон не шел. Как живого видел Грибоедова: то верхом на проездках под Стрельной, рассказывающего про гусарские проказы, то на ковре под" стогом сена, читающего свое сочинение, то за фортепьяно, надевшим на простреленный палец золотой чехольчик. И совсем недавним, похудевшим, загорелым, окрыленным счастливой любовью: "В Тифлис хочу поскорей. Я там наконец сердце оставил..."
А Сашка-то! Вот тебе и франтишка, пустомеля, хвастун.
Узнать бы хоть, защищал ли Александра Сергеевича... И вот опять судьба: слуги Кюхельбекера и Одоевского живы, а этот, который собирался в главноуправляющие...
На другой день в присутствии царя в дворцовом соборе служили панихиду по убиенному болярину Александру. Свободный в эти часы Иванов выстоял ее в Предцерковной. Хор пел так, что слеза прошибала, но собравшиеся равнодушно перешептывались о своих делах. Вчерашняя панихида в полутемной нижней церкви Николы морского была куда душевней.
При дворе был наложен недельный траур. Говорили, что Грибоедов погиб оттого, что настойчиво требовал уплаты долга в сроки, означенные в договоре. А шептали, что персы оттого осмелели, что мы за лето турок не доконали. Потом дали спектакль в Эрмитажном театре, бал, и жизнь дворца пошла своим чередом.
6
В апреле в Военной галерее вновь появился мистер Дов.
Малость постарел за год, пожелтел лицом, но так же не замечал лакеев и гренадер, так же скалил послушной улыбкой длинные зубы, когда видел князя Волконского, и устремлялся навстречу.
Голике стал носить один за другим погрудные портреты, в которых, видно, что-то дописывали, кряхтя, тащил в галерею стремянку и, бледнея от страха, лазил ставить их на места.
К июню в больших рамах появились красивые портреты в рост Кутузова, Барклая и английского полководца Веллингтона, который разбил Наполеона в 1815 году. Будто ему тут и не место, раз русские в том бою не участвовали. Разве оттого, что союзником считался?..
Как говорил Голике, из Петербурга Дов поедет в Варшаву, где изобразит также в рост, под пару Веллингтону, цесаревича Константина. Он еще меньше заслужил здешнее место - в боях разу не бывал, а все при покойном государе.
Дальше Дов отправится в Берлин и Вену, там напишет прусского короля и австрийского императора на конях. Может, теперь подучился лошадей изображать?..
Как-то Иванов, дежуривший в галерее, пофбил Голике принести самую высокую стремянку и подержал ее, пока тот лазал вставлять портреты в пятый ряд. Когда отнесли лестницу в чулан, немец стал благодарить, а гренадер спросил про Полякова.
- Истинно сожалею, но как мистер Дов приехали, то я всё при них и знакомца нашего не видел два месяца.
- А вольную выправили ему? Может, хоть про это слыхали?
- Да нет же. Такая неудача! Генерал тот на войне умер, а наследников три сына и вдова. Когда еще уговорятся, кому за него две тысячи рублей получать. Тут есть за что поспорить.
- Но раз дело такое верное, - сказал Иванов, - то ему можно и не беспокоиться - учись, знай.
- А он как раз очень в тревоге, что нет ему свободного сословия, хотя более года самим государем приказано с хозяевами всё уладить. Однако, по-моему, много важнее, что он грудью слаб, а в Академии нашей зимой весьма холодно в классах.
- И вы в той Академии учитесь?
- А как же. Только сейчас от мистера Дова мне неудобно отклониться, если столько лет на него работал.
В такой же теплый вечер, как прошлым летом, Иванов пошел на Васильевский. Но сначала направился на 7-ю линию, где не бывал с 1824 года. Все выглядело, как в счастливые дни. Только забор вокруг участка выкрашен иначе да на окнах памятного полуподвала розовые занавески. Две девочки лет по восьми, сидя на пороге, нянчили тряпочных кукол, что-то им напевая.
"Вот так же и Анюта бедная тут когда-то сиживала", - подумал Иванов и зашагал прочь.
Полякова он застал с палитрой и кистью в руках. Сначала все показалось, как в том году. В комнате опрятно, и царский портрет на мольберте, а за окном деревья в вечернем солнце.
И хозяин, приветливо встретив гостя, кликнул Танюше "вздуть"
самовар. Но когда сели за стол, то увидел, как тот похудел и в лице пропало прошлогоднее оживление.