- Слышал уже, - сказал Поляков на сообщенную новость. - Голике прибегал, чуть не плакал. А я так и сказал:
"Не жалко мне его ни капельки, какой бы хворостью страдательной ни сгинул. Знаю, Александр Иванович, что оно не по-христиански, но ничего с собою сделать не могу. Да еще тому я, грешник, злорадствую, что, всеконечно, помирая, помимо болезни, горем надрывался, раз с деньгами, с друзьями своими единственными, расставаться пришлось. Кекова сестра его, которой все досталось, не ведаю, но муж ее, гравер Райт, здесь трудился. Добродушный господин и в своем деле большой мастер.
Из него Дов тоже соки сосал, никак не ожидавши, что наследника своего обирает.
Помолчали, глядя на мерцавшие головешки.
- Как учение твое идет? - спросил Иванов.
- Поправляюсь помалу. Сам себя нахожу. Теперь бывает, что и похвалят за рисунок. С азов начинать пришлось, будто карандаша век не держал. А вот с вольной всё ни с места.
- Неужто еще не разделились наследники? - удивился Иванов.
- Сказал намедни здешний приказчик ихний, будто старшему сыну достанусь, который в гвардии служит. Так боюсь, не стал бы выжиливать, чтобы больше заплатили. Бары на прихоти тароваты, а за наши душеньки, ежели кто торгует, как черти за грешников, цепляются. Кажись, две тысячи не цена ли? А еще может оттого тянут, что две сотни годового оброка исправно сдаю, а тогда сему доходу конец. Вот и давай еще двести пока что...
- Откуда же деньги такие берешь? Все с портретов царевых?
- Больше неоткуда. Мундиры меняю да купцу в Андреевский по четвертному ношу, а тот - в золоченую рамку да по пятьдесят рубликов. Надоело страсть. Ведь без оброка я бы на восемь штук меньше писал. И еще освобождение скорей нужно, чтобы из Академии не выгнали, как крепостного. За меня Общество поощрения поручилось, что обязательно выкупит, а уж чуть не два года прошло. Президенту стараюсь на глаза ке попадать...
- А здоровье каково?
- Ничего. Раз деньги есть, чтоб за квартиру с дровами отдать, за стирку, на чай-сахар да на булку с печенкой, - чего еще желать? Учусь, того, о чем мечтал, наконец достигаю.
Украл Доз у меня шесть лет жизни. Ну, он теперь за то в другом месте может наконец-то ответит... А от холода в классах шинель справил на вате и жилетку пуховую у чухонки купил. Сейчас вам обновы покажу, как огонь засветим.
7
7 ноября, пятая годовщина наводнения, пришлось на воскресенье. Свободный от наряда Иванов положил в карман пятнадцать рублей и пошел на Смоленское. Еще вчера написал поминальную. Хотел поставить новопреставленных болярина Александра, еще Александра и Симеона, потом отдумал. Панихиду собрался заказать по усопшему семейству, пусть же только они и стоят в записке. А то болярина положено перед простолюдинами читать, а в этот день всех дороже память Анюты с родителями.
Погода выдалась славная - тихая, сухая и солнечная, совсем не похожая на тот страшный день, о котором думал, шагая на Васильевский и взглядывая на низкую, спокойную Неву.
Время рассчитал так, чтобы к кладбищу дойти в середине обедни и заранее отдать церковному старосте записку за упокой и по пятерке для священника, причта и хора. Сделал все, как хотел, купил свечу, прилепил у ближней иконы и стал тут же, у прилавка, дожидаясь заказанной службы.
- Ноне день у нас особенный, панафидный. Бывает, что оба батюшки и обедать домой не ходят, - наклонился к гренадеру староста, доверительно щекоча ему ухо тщательно расчесанной бородой. - Но зато и доход не меньше, как в светлый праздник.
Панихиду отслужили неторопливо и внятно. Иванов удовлетворенно думал, что все вышло, как давно хотел. Пойти поклониться могилам - и обратно в роту.
В прошедшие пять лет за крайние тогда могилы утонувших бедняков далеко в поле высыпали новые холмики с крестами.
Кабы не ходил сюда ежегодно, то не сразу бы нашел длинную, поросшую травой насыпь, на которой выстроилось несколько поставленных родичами разных по высоте и материалу крестов.
Вон и его иждивением заказанный чернёный железный.
У соседних могил сошлось немало поминальщиков. Одни молились, другие убирали, чистили веничками могилы от опавших листьев, вешали на кресты венки из зелени, а то сидели около на скамейках, тихо переговариваясь. Когда подошел к "своему" месту, справа на коленях стояли две женщины в черном, по-простонародыому повязанные платками. Знать, и у них тут свои схоронены. Многих помнил, кого здесь встречал, а этих будто не видывал.
Снял фуражку, стал на колени, перекрестился, поклонился в землю. Поднялся, еще перекрестился. Теперь можно и уйти - все сделал, как надо. Авось отпустит наконец тоска, что нет-нет да и сожмет сердце, напомнит ту, которая здесь лежит.
Справа женщины тоже встали с колен. И вдруг одна вскрикнула:
- Александр Иванович! Вы ли?..
У гренадера перехватило дыхание. Снится ему, что ли? Те глаза серые, тот взгляд прямой, ясный, который столько раз во сне да и наяву чудился...
- Свят, свят, свят!.. - сказал он, крестясь, и зажмурился.
Открыл глаза, посмотрел снова, и сердце залило радостью: - Господи боже! Анюта! Ты ли?.. Откудова?..
- Я, я, Александр Иванович! А вы меня за утопшую почитали?
- А как же! Только сегодня панихиду заказную по родителям и по тебе отпели... Где ж ты была пять годов?.. Да не сон ли вижу? Ну, толкни, что ли, меня, Анютушка! Хоть за руку дерни!..
- Видать, знакомого сыскала, милая, аль родственника, - сказала пожилая женщина, что стояла рядом.
- Да, тетенька, спасибо вам. Теперь уж я ничего не боюсь, - сказала Анюта, сияя такой улыбкой, от которой Иванова разом облило радостным жаром. - Идите, тетенька, дай вам бог...
- И тебе дай бог счастья, девица честная! - Женщина поклонилась и отошла.
- Ах, Александр Иванович, как же такое случилось? Ведь я каждый год сюда в этот день приходила. Вы, верно, на службе другой теперь? Да где бы нам присесть? Ноги дрожат вперзой в жизни.
- Да вон лавочка пустая, - указал Иванов.
- Нет, пойдемте отсюда. Негоже на кладбище так радоваться.
- И я вот как рад! - Гренадер достал платок, отер лицо и шею, после чего надел наконец фуражку. - Голова кругом, право... - Он повернулся было идти, но снова остановился: - Так отчего ж тебя в церкви не было, когда родителей хоронили?
- Да в отъезде я была, - прижала руки к груди Анюта. - За два дня до наводнения, пятого числа, с хозяйкой и еще с мастерицей нас в Новгород увезли генеральской дочке спешно приданое готовить. Рыдван шестериком прислали, чтобы с материями, с отделками погрузиться. Пока там про бедствие здешнее узнали, пока отпросилась да выехала, ан милые мои уж похоронены были. - Губы Анюты задрожали.
И гренадер поторопился спросить:
- Ты где же теперь живешь?
- У той же хозяйки, у мадам Шток. Только переехала она с Васильевского на Пантелеймоновскую.
- Ну, так пойдем не спеша и поговорим дорогой... Однако постой! Как же мне баба, вроде дворничихи, со слов соседки вашей так обстоятельно сказывала, - Иванов снова остановился и смотрел на Анюту во все глаза, будто вы с мачехой лихорадкой болели, а Яков Семеныч, вас вытаскивавши, поскользнулся на больной ноге, и все захлебнулись... Ну-ка, дай руку-то...
- Нате, нате, живая я, вот вам крест! - говорила Анюта, положив левую руку на его ладонь, а правой крестясь, в то время как из глаз ее побежали слезы. - Все наврала злая соседка. Она с дочками да еще будто квартальный имущество и сбережения папенькины обобрали, так что и тряпочки памятной не нашла. Да все пустое, раз они померли, а вот вы-то думали, будто и я...
- И я тоже в том грабеже участник, - говорил, не выпуская ее руки гренадер. - За иконой двести рублей ассигнациями сыскал да икону ту взял и игрушек несколько. Так что часть приданого и родительское благословение заочное хоть нонче получи.
- За то спасибо, но мне главное теперь, что вас нашла! - сказала она с жаром, но вдруг, покраснев, высвободила руку.
- А что ж раньше не сыскала? - спросил гренадер.
- Так папенька же сказали, что вы в Гатчину переведены.
Вот я на второй год после наводнения и упросила заказчицу, офицершу тамошнюю, справку навесть. Назвала и что из Конной гвардии, соврала, господь мне прости, будто сродственники. Та барыня все записала и, снова к нам в мастерскую приехавши, сказала, что такого из Конной гвардии нету, а есть двое, из иных полков и других лет... Как же мне еще искать? И могла ли подумать, что меня мертвой считали? Рассудила так, что в последний год ходить к нам перестали да в Гатчину не переводились, то выходит, вовсе от нас отвернулись или... - Анюта запнулась и докончила, смотря на Иванова не то со страхом, не то с укором, - женились давно...