Но тебе, думается, лучше Лужину сказать, будто от приятеля давнего перешел, который сходный случай про Париж рассказывал.
- Не поверит мне, - ответил Иванов, - я вовсе врать не умею.
- А тут и соврать не грех, раз из скромности одной, - уверила его жена. - Только ты заранее придумай, как отвечать, если прозвище спросит солдата, что кошель подарил.
Так научила, и все прошло гладко. Отдал при встрече Лужину кошелек, рассказал про давно умершего приятеля-кирасира и просил передать французу. Иван Дмитриевич внимательно рассмотрел ветхую ткань, прочел вырезанное на кольцах и сказал задумчиво:
- Все может быть... Вензеля и корона подходят. А как звали того кирасира и в котором году помер?
- Звали Иваном Малюгиным. После войны стал он загуливать да и отдал богу душу году в восемнадцатом, - без запинки соврал Иванов.
А через день, 24 января, Лужин разыскал унтера в Эрмитаже.
- Представь, Александр Иваныч, кошелек-то дедовскийего девиз и вензель вырезаны. Виконт как дитя радовался, а потом опечалился, когда узнал, что Малюгина никогда не увидит. Я уж не сказал, что спился. Просил по-русски и по-французски его прозвище на память записать.
- А что за титул такой - виконт, Иван Дмитриевич?- спросил Иванов, чтобы скорей отойти от своего вранья.
- Во Франции так младших сыновей графов называют.
А 28 января, придя еще затемно в канцелярию - с девяти часов он заступал на дежурство по парадным залам, - Иванов застал Федота со сбитыми на лоб волосами, которые всегда держал в порядке, и смотревшего в пол, будто в оцепенении.
Первая мысль унтера была, что от своих расстройств в бумагах напутал, а может, капитан Петух обидел.
- Что с тобой, Федотушка? - спросил он.
- Господина Пушкина на дуэли француз ранил, да тяжело, в живот, поднял глаза Тёмкин, и слезы поползли по щекам.
"В живот угодила, на тот свет проводила", - вспомнил Иванов солдатское присловье. И спросил:
- А сам цел остался?
- Легко в руку ранен, навылет.
- Ну, будет ему, под военный суд отдадут, - утешал Иванов.
- Что толку, ежели Пушкина не станет!
- Когда же случилось?
- Вчера, под вечер домой привезли... Ох, Александр Иванович, вы тут малость побудете? - Тёмкин схватился с места.
- С полчаса, пока со сменой не пора идти. А Тебе что?
- Сбегаю к ихней квартире, спрошу, каково там.
- А где живут-то?
- На Мойке, в доме нашего князя. Я мигом... - И, надевая на ходу шинель, Тёмкин выскочил из комнаты.
- Застегнись по форме! - крикнул вслед унтер.
Писарь возвратился очень скоро. Иванов только собрался запереть канцелярию и отдать ключ дневальному в роте, как Тёмкин вошел и, скину-в шинель, сел на свое место. Вынул платок и вытер виски и шею, видно, бежал всю дорогу.
- Ну? - спросил Иванов.
- Живы, но маются очень, говорят. Докторов лучших привезли. Василий Андреевич там, князь Вяземский, друзья самые близкие. Перед квартирой народ толпится...
- Пулю-то вынули? - спросил Иванов.
- Не знаю, - мотнул головой писарь и закрыл лицо руками.
Идучи домой после смены в пятом часу, унтер отклонился от обычного пути и с другой стороны Мойки поглядел на дом Волконского. И верно, около ворот и под окнами стояла толпа.
Некоторые, спросивши, шли дальше. Громкого разговора не было слышно. Сани и кареты мимо не ездили, видно, их заворачивали в сторону. Унтер увидел, что кто-то снял шапку и перекрестился.
"Неужто помер?" - подумал Иванов и пошел домой.
Нет, весь этот день Пушкин был жив. Зайдя на другое утро в канцелярию, Иванов не застал писаря. Окликнув унтера через перегородку, полковник сказал:
- Отпустил я его. Только напутает в бумагах... Видал? Камер-юнкер всего, а слава какая! Ноне, пока до роты шел, - долго ли по канавке? трое господ спрашивали: "Жив ли Пушкин-то?.." Еще вчерась как ветром по дворцу переносило. Тут да там: "Пушкин, Пушкин". А я вчерась не понял, к чему оно...
- А вы читали, Егор Григорьевич, его хоть что-нибудь? - спросил Иванов.
- Нет, брат, не случилось. А ты?
- Нам с женой Федот его сочинения читал. Складно и душевно писано. А про капитанскую дочку так просто за сердце взяло, и все как есть понятно.
- То-то шум подняли. На моей памяти сколько офицеров на дуэлях застрелено, такого не бывало. А ты видел ли хоть Пушкина-то?
- Как же! И вы во дворце беспременно не раз их встречали.
И на лестнице нашей. Они к господину Жуковскому часто хаживали. Кучерявые такие, зубы белущие, а глаза как у коня хорошего - покосится, как огнем опалит... А теперь, видать, конец, бедному, приходит, сами знаете, раз в живот рана.
- Да, ежели в кишки пуля вошла, то читай отходную.
В этот день Иванов помогал по канцелярии, а идя домой,
опять свернул на своей стороне Мойки и встал против дома Волконских. Сегодня толпа была куда больше. Но никто не стоял, а медленно двигались, входили под ворота и выходили, часто снявши шапки. Две жандармские каски торчали над толпой.
"Кончился. Прощаться народ пускают, - понял Иванов. - Надо бы пойти, да в солдатской шинели, хоть и нашей роты, как бы от жандармов чего не было. Не зря поставлены..."
Кто-то тронул за рукав. Рядом стоял Павлухин в полной форме - в медвежьей шапке и шинели со всеми наградами, с полусаблей на галунной портупее. Кивнул на тот берег и сказал:
Ходил знаешь, с кем проститься...
Целый день народ толпится...