Отойдя, обернулся на прилегавшую к галерее часть потолка.
Сейчас и сюда прорвется пламя. Вон уже стал чернеть угол.
Значит, над ним стропила тлеют, а то и горят. Слышно, как наверху что-то воет, грохочет... Ну и щиплет же больной глаз - память проклятого Эссена! Здоровый пока только слезится. Но голова трещит от дыма, которого наглотался...
Истинно как в аду - дым и пламя бегут по пятам, будто преследует грешников геенна огненная, чтобы жечь их вечным огнем...
Из Аполлонова зала, куда Иванов поспешно закрыл обе двери, выносили последние портреты. Статуя Аполлона с пьедесталом уже исчезла. Павлухин с Етгордом, стоя на двух стремянках, разбирали люстру, передавая вниз ее хрустальные части. Несколько преображенцев и лакеев стояли около.
- Уходите, ребята, кто не нужен. Вот ты, и ты, и ты, и ты, - приказал Иванов. - Отдышитесь на улице да с Комендантского или с Собственного подъездов беритесь вещи таскать.
- А ваше благородие что же? - спросил один из солдат.
- Я сейчас за вами, только люстру до конца при мне снимут.
- Раствор принесли, дверь начинают закладывать, - сказал, подходя, Митрохин. - Я велел сначала одну половину.
Или бросить люстру, раз возни с ней столько?
- Нет, Андрей Филиппович, один обруч с подвесками остался.
Вот и его, бережно сняв, вынесли в Эрмитаж. Иванов, Павлухин, Етгорд и последний преображенёц были уже около двери, за которой споро работали два каменщика, когда услышали перебранку Митрохина с кем-то, и навстречу через кирпичи перескочил капитан Лаврентьев. Видно, в последние минуты прорвался переходом от Комнат прусского короля, а до того побывал на пожаре - мундир весь осыпан кирпичной пылью, рукав разорван у плеча, руки и лицо в копоти.
- А серебряный трон где? - закричал он, потрясая кулаками. - Аль не ваше дело? Одни картинки на уме!.. - и бросился к двери в Георгиевский зал.
Когда распахнул ее, навстречу густыми клубами хлынул дым. Стал отчетливей слышен с чердака глухой вой пламени и грохот рушившихся стропил. Преображенёц побежал за капитаном. Иванов, Етгорд и Павлухин тоже подступили к двери: ведь и правда - экой стыд! - про трон-то забыли!..
- Дым бородинский легше был... - прохрипел латыш.
А Павлухин бормотал:
Царский трон чуть не забыли,
А потом бы как завыли,
Если ж он наскрозь литой,
Да к полу прибит пятой...
- Молчи, пустомеля! - с сердцем крикнул Иванов. - Молись, чтобы живыми отсюда вышли!
Лаврентьев и преображенёц вынырнули из огня, неся трон.
- Скамейку! - жмурясь и тряся головой, выкрикнул капитан. - Скамейку подножную возьмите, пни осиновые!..
Иванов бросился вперед, Етгорд схватил его за рукав:
- Куда? Она ж деревянная!.. Настоящая в чистку взята!..
Но унтер вырвался и побежал к тому месту, где только что сквозь наплывы дыма мелькнули ступеньки тронного возвышения. Вовсе перехватило дыхание, сами закрылись глаза от острой боли. Шарил руками, ища скамейку. Вот она наконец. И верно, по весу деревянная. Поднялся на ноги, протянул руку вперед, ища стену, чтоб по ней дойти до двери...
Пусто... Неужто не туда повернулся в дыму?..
- Иваныч? Где ты? - раздался где-то близко голос Павлухина. - Загубил нас чертов Петух!..
И тут грохнуло наверху, засвистело, ухнуло рядом, осыпав горящими углями, головешками. Что-то ударило в спину и повалило. Почувствовал нестерпимый жар между лопаток.
Рванулся вбок, но дымом начисто перехватило дыхание.
- Машенька, Анюта! Матерь божия, заступи их...
ЭПИЛОГ
Весной 1949 года, просматривая в Центральном историческом архиве материалы, связанные с пожаром Зимнего дворца, выгоревшего дотла 17 - 19 декабря 1837 года, я встретил дело, озаглавленное "О выдаче пособий и пенсий вдовам погибших..."
Вот один из составляющих его документов:
"Его сиятельству министру Императорского двора генераладъютанту генералу от инфантерии князю Волконскому.
Ваше сиятельство, милостивый начальник!
Покойный муж мой, служивший в роте дворцовых гренадер унтер-офицером в чине армии прапорщика Александр Иванов во время бывшего 17 декабря протекшего года в Зимнем дворце пожара погиб, оставя при мне дочь Марию от роду 6 лет.
Имея в помещичьем владении родного отца своего с матерью, двух братьев с их женами и детьми сих последних, а также сестру, всего же 12 душ мужеска и женска пола, и желая облегчить участь означенных родных своих, муж мой многие годы в свободное от службы время занимался различными ремеслами и не дозволял себе и мне с дочерью нашей малейших излишних расходов, вследствие чего смог приобресть всех вышеперечтенных родственников покупкою с принадлежащими км одиннадцатью десятинами земли и постройками у помещика Вахрушова за четыре тысячи рублей государственными ассигнациями, на что и совершена была 28 октября 1836 года купчая крепость в Тульской палате Гражданского суда с тем, чтобы впоследствии отпустить всех их на волю, но неожиданная смерть воспрепятствовала сие довершить. Намереваясь исполнить таковое его и вместе собственное свое желание, я в теперешнем состоянии не имею к тому никаких денежных средств, ибо муж мой на означенную покупку издержал все наши сбережения..."
Далее в обычной для тогдашних канцеляристов столь же длинной фразе излагалась просьба "повергнуть к высочайшим стопам" просьбу вдовы "даровать поименованным выше крепостным людям свободу без оплаты сего акта гербовым сбором, а также иными видами казенного обложения и предоставить им право избрать род жизни, каковой пожелает или перечислить в ведомство казенных крестьян".
Под последней строкой выведено, как и все прошение, удивительно четким и красивым почерком:
"Вдова унтер-офицера роты дворцовых гренадер Иванова, Анна Яковлевна дочь, а за малой ее грамотностью прошение писал и по просьбе ее расписался оной роты писарь Федот Тёмкин".
А на первой странице, наверху, мелкими старомодными литерами:
"Государь император соизволил приказать означенных 12 душ беспошлинно переписать в сословие свободных хлебопашцев, а вдове прапорщика Иванова с дочерью назначить пенсию.
Министр двора генерал-адъютант князь Волконский. 10 февраля 1838 года".
Ранее этого документа к делу подшита копия упомянутой в нем купчей крепости, а также краткая справка о службе Александра Иванова, из которой явствует его возраст, боевые награды, служба до дворцовой роты в Конной гвардии, рост - 2 аршина 95/8 вершка [В переводе на метрическую систему 1 метр 84 сантиметра], оклад жалованья, который получал, и что дочери его Марии было в декабре 1837 года 5 лет 11 месяцев.
За справкой о службе Иванова подшита подобная же на гренадера 2-й статьи Савелия Павлухина, также сгоревшего 17 декабря, холостого, 46 лет от роду. Обе справки подписаны полковником Качмаревым.
Читая эти документы, я знал, что, по житейским нормам времени унтера Иванова, солдат, уходивший из крепостной деревни, справедливо считал себя "отрезанным ломтем", навсегда становился "казенным человеком". Ведь разом изменялся весь строй его жизни, начиная с бритья бороды и первого часа жестокой муштры рекрута, отчего для сохранения душевного равновесия большинство солдат старалось как можно скорей забыть свою семью. Если в той крестьянской жизни было много горя, то солдату и своего нового вполне хватало. А если там было хоть малость посветлей, то зачем о том вспоминать, если все равно назад никогда не будет дороги и еще тяжелей покажется солдатчина?
Вот почему поступок унтера Иванова я счел необыкновенным и не мог о нем забыть. Постепенно складывался образ редкостно доброго и самоотверженного человека, подбирались возможные обстоятельства и люди, помогавшие образованию такого характера. Конечно, очень подкреплял меня в этом труде и поступок его жены. Ведь никто не поставил бы в вину Анне Яковлевне, если бы, оказавшись владелицей 12 крепостных душ, брала с них умеренный оброк, весьма существенно облегчивший бы ее существование на ничтожную пенсию вдовы прапорщика. Однако она предпочла, едва осушив слезы после утраты, подать дошедшее до нас прошение, стремясь скорей завершить самое важное дело жизни мужа, и упомянула, что тем удовлетворяет и "собственное свое желание". Достойную подругу выбрал себе унтер-офицер Иванов.
Добавлю еще, что о дальнейшей судьбе Анны Яковлевны и Маши мне ничего не удалось узнать. Очевидно, эта "оберофицерская" вдова затерялась среди городской мелкоты, вернувшись к белошвейному ремеслу.