Штаб-квартира Модераторов располагалась в одном из каменных зданий на асфальтовой улице — сравнительно неплохо сохранившемся, но все же довольно старом и потрепанном. Над входным порталом выпирала мраморная плита с барельефом солнца и луны и портретом пожилого человека с аскетическим суровым лицом под ним. Портрет смахивал на икону — лик обращен прямо вперед, одна рука приподнята, ладонь сложена горстью, будто человек держит что-то невидимое. Вокруг головы идущие полукругом слова “Вечная Сиберия воистину вечна” — создается впечатление, что это нимб.
Конвой из двух незнакомых Модераторов препроводил меня по лестнице вниз, на цокольный этаж, затем по длинному безликому и плохо освещенному коридору в одно из помещений за толстой гулкой железной дверью.
Помещение — собственно, карцер — было тесным, как кладовка, с унитазом, утопленном в кафельный пол, раковиной, деревянной койкой и узким — кошка не пролезет — окошком под самым потолком. Сквозь небрежно закрашенное стекло ничего не разглядишь, кроме тусклого свечения. Меня втолкнули и с грохотом заперли внушительную дверь.
Мачете отобрали у ворот на границе Посада — так же, как и автомат. Мусоровоз заставили откатить до гаражей и поставить на место. Перфокарта осталась в щели на приборной панели. Я успел поставить батареи на зарядку — не верилось, что в ближайшее время сюда не вернусь, — после чего меня грубо запихнули в одну из машин Модераторов.
Я долго стоял посреди карцера, ссутулившись, с повисшими, как плети, руками, а в голове беспорядочно вертелись разные мысли. Что со мной будет? Что будет с тем добром, которое я запихал в кузов мусоровоза? Выйдут ли Модераторы на Витьку и нашу мастерскую?
Примерно через полчаса, когда я наконец сел на лавку, в двери с лязгом распахнулась щель, и в ней возникла крысиная мордочка Модератора.
— Ну как, обустроился, Панов? Слышал я про твой глюк, но это тебя не извиняет. Ведешь себя агрессивно, ночью чего-то в Поганом поле забыл. Не с Отщепенцами ли разговор держишь? Ну ничего, мы тебя еще допросим. Посидишь годик, и на каторгу в северные шахты! Власть оскорблять нельзя, иначе будет бардак.
Захихикав, Модератор захлопнул щель, донеслись удаляющиеся шаги.
И опять я был во власти чувства нереальности происходящего. Вот я сижу в карцере с “прекрасными” перспективами попасть на пожизненную каторгу. И за что? За то, что смотался в Поганое поле и столкнулся с чем-то труднообъяснимым и ни в какие рамки не умещающимся. Мутанты, трехногие роботы со скелетами в наряде пугала и мой виртуальный интерфейс, который запускает ускоренный режим.
Попытался найти хоть какое-то рациональное объяснение. Нашлись сразу два.
Первый: Уроды — это мутанты, выведенные Рептилоидами для их придурочных целей, тренога — робот с программой, скажем, наблюдения и контроля над Уродами. А мой интерфейс — проявившийся функционал чипа, сжечь который самопальным гаджетом не удалось.
Второй: меня тупо развели, все увиденное — наведенная иллюзия, единственная реальность — застрявший в мозгах субклеточный когнитивный нейромодулятор, который и показывает картинки с Уродами, треногами и, возможно, целым Посадом со всеми обитателями. Не исключено, что я по-прежнему плаваю в слизи в камере и вижу цифровые сны, как Нео…
Если верна вторая гипотеза, то у меня нет никакой возможности вырваться из иллюзии и вообще понять, что это иллюзия. Где-то читал подробную статью, где автор доказывал, что если ты находишься в иллюзии, то средствами этой же иллюзии невозможно доказать, реален мир или нет.
Поэтому сосредоточусь-ка я на первой гипотезе: мир реален, как и реальны все мои проблемы.
Начнем с субклеточного когнитивного нейромодулятора. Субклеточный — значит, имеющий масштабы меньше клеток или созданный из клеточных органелл, что само по себе круто, потому что это запредельные технологии. Когнитивный — это вроде бы относящийся к умственным процессам, мышлению и познанию. Нейромодулятор — устройство, меняющее, судя по всему, параметры нейронных импульсов.
В общем и целом, пользы от этого разбора терминов мало, но понятно, что в голове у меня не просто чип в виде железки, который можно сжечь электромагнитным полем, а сам мой мозг — частично или целиком — изменен на субклеточном уровне…
Кошмар. Я оперся спиной о холодную стенку и вытер выступивший пот. Выходит, мой чип пинцетом не выковырять! Нет никакого железа, которое будет пищать в рамках в аэропорту, мои извилины и есть это “железо”, а вот что за софт установлен, остается гадать.
Есть апгрейд моего организма, есть некая “архивная память” и опция ускорения реакций. И самое хреновое — то, что я не представляю, как управлять апгрейдом и запускать проги.
Да, айтишник с маленьким стажем сам стал киборгом без инструкции… Мне бы самому понадобился айтишник. Или какой-нибудь задрипанный мануал.
Необычно то, что чип помогает избегать опасности и как бы не против моего желания дать деру из Вечной Сиберии, пропади она пропадом. Любопытно, отчего он включился? Из-за опасности и подскочившего в крови уровня адреналина или его инициировали дистанционно? Хорошо бы от опасности, не улыбается мне быть марионеткой на дистанционном управлении.
Ладно, фиг с ним, этим чипом. Порассуждаем о других вещах. Что за Республика Росс? Рептилоидам мало было замутить Вечную Сиберию, они еще и какую-то республику создали? Зачем? Это какие ресурсы надо подключить? И как такие глобальные проекты проворачиваются совершенно скрытно?
Если они настолько могущественны, эти Рептилоиды, то вряд ли я от них сбегу. Не стоит и трепыхаться. Я снова утер пот и выдохнул. Вот это я встрял!
Закрыл глаза и сидел долго, аж соскучился. Ждал, что появятся цифры и буквы и интерфейс моего апгрейда подскажет, как быть. Но интерфейс не появлялся. Наверное, в моей крови недостаточно адреналина, а сидение в карцере не считается опасностью. Сейчас я обыкновенный человек, каковым и являлся двадцать два года, к тому же ужасно голодный — желудок слипся и жалобно ворчал под ложечкой.
Если Рептилоиды возложили на меня миссию, то почему бы просто не объяснить правила игры? Может, я должен набирать рейтинг, чтобы уехать в Князьград? Или прикладывать все силы, чтобы выбраться через Поганое поле в обычный мир и выбить зубы Димону?
Но мне как раз таки все объяснили — и про рейтинг, и про поле, и Модераторов. Надо было слушать, а не возникать; мотать на ус, не высовываться, набирать рейтинг и притворяться мусорщиком Олесем. А дальше появились бы возможности — к примеру, уехать в Князьград или не спеша подготовиться к марш-броску через Поганое поле.
Как вел себя мой предшественник? Он был хмур и нелюдим — то есть демонстрировал свое неудовольствие, что проживает в этом сомнительном раю. Вероятно, нет-нет и болтал что-нибудь, что окружающие запоминали и докладывали куда надо. Витьку не тронули — решили, что салага, что с него взять? Предшественника убрали и заменили мной. Чтобы что? Чтобы я разработал другую стратегию?
Внезапно озарило: мой предшественник — такой же “везучий попаданец”, как и я, просто он попал сюда раньше меня. Он пытался сбежать, ходил с кислой миной и ни с кем не общался, кроме неведомой Кати, которая, вильнув хвостом, умчалась в Князьград при первой оказии.
Как она набрала нужный рейтинг? Насколько я понял, это непростая задача. Как вообще набирают рейтинги? Надо было уточнить это в разговоре с Аней и Дашей…
Я все размышлял и размышлял, а за окном между тем потихоньку темнело. В карцере я не нашел выключателя, да и ничего похожего на лампу, поэтому приходилось сидеть в темноте. Я тешил себя надеждой, что явится Даша или тетя — или в окошко постучит Витька с планом побега, но в гости никто не приходил. Некому меня спасти. Я наездился и набегался, пришла пора сидеть и не дергаться.
Не знаю, в каком часу — было темно, — за дверью затопали, открылась щель, сквозь нее пролился желтоватый свет из коридора. Я подскочил возбужденный — сейчас меня переведут или освободят! — но это охранник принес еду: похлебка непонятно из чего и кусок хлеба. Не черствого, а нормального, белого. В похлебке плавал то ли рис, то ли разваренное пшено (успел увидеть, пока щель не захлопнулась), и было что-то по вкусу напоминающее морковь, лук и приправу. Ну что ж, недурно. Моя пища на весь оставшийся год. А то и на всю жизнь.
Я ел и ужасно себя жалел, чуть слезу не пустил. Стало так плохо, что хоть вой и бейся лбом о стену. Я ел жадно, с волчьим аппетитом, шмыгая носом. Поев, попил из-под крана, потому что никаких напитков к трапезе не прилагалось.
Положив поднос на пол у двери, я лег на лавку и неожиданно крепко уснул. Накануне не спал всю ночь, разве что валялся в отключке в кабине мусоровоза, вот и вырубился, несмотря на жесткость “перины”.
***
Разбудили меня грубым тычком в бок. Я подхватился, разлепил глаза и увидел нависших надо мной двух Модераторов с продолговатыми пистолетами.
— Вставай! — рявкнул один. — Пошли!
— Куда? На казнь? — невпопад ляпнул я.
Модераторы хохотнули.
— Типа того. А ну шевелись!
Я зашевелился, встал и пошел за ними. Пока шли по коридору, я обратил внимание, что в отличие от вчерашнего дня конвоиры не топают сзади, а идут рядом, за оружие не хватаются. Что бы это значило? Меня привели на первый этаж, в просторное помещение, обшитое лакированным деревом, с длинным столом и приличными стульями — я таких здесь еще не видывал. На стене напротив двери, выше окон, висела “икона” с суровым мужчиной и Знаками над его головой.
В кресле у торца стола восседал полный пожилой человек в белой робе с нашивками на плечах в виде светящейся буквы “А”. Сбоку стоял Модератор-крысеныш, в высшей степени злой. Я остановился перед столом, мои спутники синхронно протянули к иконе ладони, собранные в горсть, притронулись ко лбу.
Белый старик пару секунд с любопытством и без неприязни рассматривал меня. Насмотревшись, сказал:
— Я — Администратор Посадов с 22-го по 37-й. Сегодня мы получили высочайшее указание…
Он тоже протянул руку к иконе, остальные повторили его движение — в этом рвении было что-то фанатично-религиозное. Я не стал выделяться, протянул руку и шлепнул себя по лбу. Затеплилась смутная надежда.
Админ продолжал:
— …от Председателя Вечной Сиберии об амнистии водворенных в карцер по причинам нарушения порядка и закона кроме убийства и необратимого разрушения имущества Вечной Сиберии. Повезло тебе, парень.
Он мельком глянул на крысеныша.
— Мне докладывают, что ты крайне опасный тип.
И усмехнулся.
У крысеныша перекосилась рожа, усики встали дыбом.
— Он ночью выезжал в Поганое поле… — зашипел он.
— Зачем ты ночью выезжал в поле? — поинтересовался Админ у меня.
Я откашлялся и глухо проговорил:
— Это из-за глюка… Память потерял, ночью вскочил, подумал, что на работу опоздал, поехал. По дороге понял, что еще рано, и вернулся. Тут меня и схватили.
Администратор задумчиво смотрел на меня, толстое лицо лучилось пониманием и состраданием. Я, конечно же, не верил, что он и вправду сочувствует — просто играет давно выученную роль. Изучает меня, оценивает и прикидывает, вру я или нет.
Наконец он пришел к заключению:
— Ясно. Глюки, как и дерьмо, случаются. Что ж, желаю выздоровления.
И потерял ко мне интерес.
— Спасибо, — пробормотал я.
— Благодари Председателя.
Я почти с искренней ретивостью совершил сакральный жест. Затем, чувствуя себя оглушенным и окрыленным одновременно, повернулся и вышел из кабинета. Модераторы за мной не последовали. Я шагал по коридору и все ждал насмешливого окрика — дескать, а ты куда собрался, неужели поверил, что мы тебя отпускаем? Но нет, окрика не последовало, и я благополучно, плохо веря в случившееся, вышел из здания.
Было раннее утро, солнце поднималось над стеной леса далеко на востоке, по асфальтовой улице брели несколько детишек и пара взрослых. Я пошел куда глаза глядят, до сих пор не веря в такую неслыханную удачу. Казалось, что меня разыгрывают, как главного героя в фильме “Шоу Трумана”. Припугнули, вернули на место и ждут моих дальнейших действий.
— Ты куда пропал?
Я остановился, уставился на Витьку, который выскочил как из-под земли.
— Привет, — произнес я, лихорадочно прикидывая, что сказать дальше.
Я собирался его бросить, и на это есть резоны, но как их донести самому Витьке? Как объяснить, что не нужна мне никакая лишняя ответственность и лишние проблемы, я просто хочу домой. — Меня Модератор арестовал…
Витькины глаза округлились.
— За что?
— За то, что с ним пререкался, — почти не соврал я.
Пацан кивнул, поджав губы.
— С них станется. Злопамятные, сволочи, и мелочные.
Некоторое время шли молча. Я иногда оглядывался, но Модераторов поблизости не было. Человека запугать легко — надо на одну ночь посадить его в карцер, накормить баландой и внушить, что это на всю жизнь. А потом, самодовольно усмехаясь, отпустить — после этого человек действительно на всю жизнь запомнит маленькое приключение.
Деловито заговорил, понизив голос до шепота, Витька:
— Когда валим?
— Я вспомнил, — соврал я, — в Поганом поле полно Уродов и всяких железных существ…
— Вспомнил?! — обрадовался Витька. — Ну да, Уроды, Лего и много кто еще.
— Лего?
— Не знаю, откуда это слово пошло. Так называют тех поганых тварей, что своих тел не имеют и лепят их из всякого хлама.
Я нахмурился. Значит, не привиделось, треноги существуют в реальности, это сверхъестественные существа и очень опасные. Если отбросить идею, что мне мерещится вообще все — в том числе Витька, рассказывающий о Лего…
— Как мы с тобой планировали пересечь Поганое поле? — спросил я. — И Отщепенцев найти?
— А это ты не вспомнил? — разочарованно протянул Витька. — Уроды, Лего и прочая погань только в темноте опасна. Днем они в спячке, света солнечного боятся. И не только солнечного, любого яркого.
Я вспомнил, как от слабого света налобного фонарика шарахнулась прочь тренога и корежило бледных Уродов.
— Как выжить в поле ночью?
— Ночью световой круг нужно закладывать. Фонари вокруг места стоянки с датчиками движения. Если кто шевельнется, сразу вспыхивает свет.
Гирлянда лампочек, которые я счел бесполезными, благополучно осталась в бункере-мастерской. Мда, без Витьки никуда не деться. Придется его взять с собой, для собственного же выживания.
— Свет не привлечет остальных?
— Пусть привлекаются, — безмятежно сказал Витька. — Утро наступит, всех разгонит. Они тупые, не понимают ничего.
Я задумался. Каково спать в круге из фонарей с датчиками движения, когда свет вспыхивает при любом шевелении подкрадывающейся мерзкой твари? А на животных, каждого встречного-поперечного кролика и ежа, фонари тоже будут реагировать? Хотя нет — в лесу не водится зверье, их распугала ночная погань.
Ничего, привыкнем. Витька вон спокоен. Мой предшественник все это знал и все равно готовился перейти поле, где как-то живут Отщепенцы. И я справлюсь.
— Ну так когда валим? — вернулся к основному вопросу Витька.
— Сегодня, — твердо ответил я. — Прямо сейчас. Мне крупно повезло с этой амнистией, до сих пор не верится. Больше везти не будет.
***
Когда мы приближались к нашему бараку, навстречу выскочила тетя. Взлохмаченная, возбужденно-радостная, с воспаленными глазами.
— Слава Вечной Сиберии, жив-здоров! Куда ты пропал, Олесь? Я вторые сутки не сплю, тебя ищу, всех спрашиваю, а никто не знает…
Я неловко замялся. Как она будет спать, когда я пропаду без вести навеки? Сам же ответил на мысленный вопрос: преотлично будет спать, потому что меня заменят новым Олесем так же, как мной заменили предшественника. И ничегошеньки она не заметит, так что переживать не о чем, нет повода испытывать угрызения совести. И вообще на будущее — надо гнать такие рефлексивные мысли, пользы от них никакого. Нельзя забывать об основной цели: вернуться домой. Я ничего не должен этим людям, которых знать не знал до недавнего времени, и неважно, как трепетно они ко мне относятся. Нельзя привыкать к этим несчастным лабораторным мышам.
Вот Витька полезен, это другое дело, его нужно взять с собой. И этим я принесу горе в его семью — ведь хоть они и лаются, а по-своему наверняка его любят. Впрочем, Витьку Рептилоиды тоже заменят, наверное.
Я рассказал тете, как меня арестовали и держали в карцере за грубость с Модератором, а потом отпустили по амнистии Председателя.
— Будь славен наш Председатель! — горячо проговорила тетя, делая сакральный жест несколько раз подряд.
Немного успокоившись, тетя Вера зыркнула на Витька, который прошел чуть вперед и нас, судя по всему, не слушал.
— Ты той ночью вышел и не вернулся… — сказала она. — Что случилось, где ты был?
Сказать ей правду?
А если сдаст?
Я видел кино, где люди доносили на главного героя ради него же, как им представлялось. Стучали из любви, так сказать, беспокоясь, что их любимый человек пошел по кривой дорожке, и надеясь, что соответствующие органы вправят мозги. В итоге органы вправляли мозги — на каторге или плахе.
Нет силы в правде…
— У Аньки, — бухнул я.
Вера помрачнела, затвердела лицом.
— Вот прошмандовка! А мне клялась, что не знает, где ты! Ну я ей!
Я поспешно сказал:
— Тетя, не надо ее ругать! Вообще не надо ей ничего говорить, договорились? Она молчала, потому что я ее попросил.
Тетя заколебалась.
— Ладно… Уметь держать язык за зубами — прекрасное качество…
Уф, подумалось мне, пронесло.
— Кушать будешь? — осведомилась тетя.
Я страшно хотел жрать, но вспомнил, что обворовал подпол. Тетя полезет за едой, и возникнет масса неудобных вопросов. Если, конечно, кто-то из соседей уже не обнаружил пропажу запасов.
— Меня кормили. На работу пора, рейтинг улучшать. Я сейчас на заметке, сама понимаешь. После поем.
— Как знаешь.
Тетя, успокоенная, удалилась, и мы с Витькой помчались к гаражам. Пока подходили к мусоровозу, я холодел — что если Модераторы добрались до содержимого кузова? Они найдут оружие, и тогда никакая неожиданная амнистия не поможет, можно не сомневаться… Я быстро заглянул в кабину — перфокарта на месте, — обошел машину, но Витька опередил и первым заглянул в кузов. Не представляю, зачем это ему понадобилось. Наверное, по привычке проверил.
У пацана отвалилась челюсть.
— Тут наши вещи из мастерской!
Итак, пора объясниться.
Нет силы в правде, но и во лжи тоже. Где она, сила?
— Это я загрузил, — вздохнув, сказал я.
— Ты загрузил? Когда? Зачем?
— Вчера ночью.
По глазам Витьки было заметно, как он стремительно шевелит извилинами.
— Ты хотел бежать один! — догадался он. — Вот ты крыса!
— Это глюк… — начал я, но Витька перебил:
— Это не глюк, это ты говнюк!
Рифмоплет хренов…
Я разозлился:
— Эй! Я тебя вообще не помню! Врубаешься, нет? Ты для меня новый знакомый, как и тетя, как и Аня с Дашей, как и вся, мать ее, Вечная Сиберия! И вообще, не было никакого глюка, я — другой человек, не тот, которого вы все знали. Это вам, чипированным, промыли мозги, что я — ваш старый знакомый, которого вы всю жизнь знаете, а у меня была совсем другая жизнь! Так что идите вы в жопу, я вас не знаю и ничего вам не должен! У тебя лично, Витька, нет никакого морального права что-то такое мне предъявлять!
Речь произвела впечатление. Витька выглядел ошарашенным и сбитым с толку. Иногда, подумал я, не поорешь — люди не поймут. Обязательно нужно разыгрывать шекспировские страсти, чтобы тебя наконец услышали. Если бы я тихо, вежливо и занудно объяснял ситуацию, сколько понадобилось бы времени? И получилось бы что-нибудь в принципе?
После короткой паузы Витька спросил:
— Почему сейчас со мной едешь? Ночью Уродов увидал, испугался и понял, что один не справишься?
Догадливый, мелкий засранец!
Я честно ответил:
— Да.
У Витьки был удовлетворенный вид.
— Добро. Поехали!
Он энергично запрыгнул в кабину. Я установил в гнезда заряженные батареи, сел на руль, недовольно и ворчливо спросил:
— А ты че такой довольный?
— Раз ты понял, что без меня не можешь, больше не бросишь. Когда люди друг другу полезны, у них здоровые отношения.
Хмыкнув, я предположил:
— Где-то вычитал такое?
— И вычитал, и сам дошел. Вот мои родители… — Витька запнулся. — Они поздно поженились. Оба до двадцати пяти ходили холостые, и тогда по закону их поженил местный Администратор.
— Да ну? — поразился я.
— Ага. После двадцати пяти надо быть женатым или замужней, это закон.
Я пробурчал под нос:
— У меня еще три года форы есть…
— Они друг с дружкой не хотели жить, — продолжал Витька. — Но закон есть закон. И ребенка они не хотели, их меня родить заставили. Тоже по закону. Или рожай, или на лечение. Если доктор докажет, что рожать они могут, но не хотят, тогда на…
— Каторгу, — договорил я, и Витька кивнул.
Весело, что и говорить.
Я выехал из гаража и остановился. Витька не спешил вылезать и запирать ворота.
— Откуда знаешь эти подробности? — спросил я.
— Они мне сами говорили.
— Наверное, сгоряча сболтнули?
— Ага, раз пятьдесят сгоряча?
Я вздохнул. Витька переживать о родителях не будет. И они, скорее всего, о нем тоже. Свинское отношение к единственному ребенку, пусть и нежеланному. Со временем нормальные люди привыкли бы к ребенку и полюбили его, но в данном случае речь, видимо, идет о редкостных выродках.
— Закрывать гараж будешь? — спросил я.
— А зачем?
— Действительно, зачем?
Я надавил на газ. Мы покатили по грунтовке вокруг холма с беседкой на вершине.
Из-за поворота выехал широкий комбайн с мотовилом впереди, наклонной трубой измельчителя соломы сбоку и почему-то ковшом экскаватора позади — суставчатая лапа торчала над бункером для зерна. Механический гибрид перегородил путь — ни объехать, ни проехать. В крохотной кабинке виднелась женская фигура в белом платке и сером комбинезоне. Женщина распахнула дверку и полезла наружу по металлической лесенке.
— Вот блин, — вырвалось у меня.
— Ты че, до сих пор со своими бабами не разобрался? — полюбопытствовал Витька.
— Цыц, шпана! — огрызнулся я.
Выпрыгнул из мусоровоза и пошел навстречу Ане.
Пока шел, думал: наврать что-нибудь или сказать правду?
Аня не дала додумать.
— Сбегаешь в Поганое поле? — спросила она насмешливо. — Да еще и с мелким?
— Да, сбегаю, — сказал я. — А мелкого не заставляю.
Буду говорить правду!
Аня помолчала, щурясь на солнце и глядя то на меня, то на Витьку в кабине машины. Она была непривычно серьезна — я-то привык, что она вечно смеется и балагурит.
Наконец она сказала:
— Такое иногда бывает. Люди уходят из Вечной Сиберии в Поганое поле. Этих людей называют Отщепенцами. Живут с поганью по соседству, если их Уроды не съедят.
Я невольно поежился и промолчал.
— Если человеку не хочется жить нормальной жизнью, его никакими силами не удержишь, — сказала Аня. — Поэтому и погони за вами не будет. Просто назад вас не пустят никогда. Когда границу пересечете, станете чужими, жителями Поганого поля. Пожелаете вернуться, а не сможете. Жалко, ты мне понравился после глюка.
Ветер растрепал мне волосы, я их зачесал в сторону пятерней. Проговорил:
— Прощай, Аня.
— Прощай, Олесь.
Она-таки улыбнулась, но улыбка вышла кисловатая. Она будто поставила на мне крест и была по этому поводу не слишком рада. Повернулась и пошла к комбайну. Гибрид заурчал, развернулся и съехал с дороги на обочину. Я заскочил в свою машину и поехал дальше. Больше не оборачивался. Витька деликатно помалкивал.
Когда доехали до ворот, я отпер замок. Поблизости не было ни души — нам и впрямь никто не мешал уезжать. Я проехал за забор и запер ворота. Усевшись за руль, поглядел вперед, на лесистую безлюдную местность, где по ночам царит инфернальная вакханалия, и сказал Витьке:
— Аня говорит, что те, кто сбежал из ВС, больше не смогут вернуться.
— Ну да, — сказал мальчишка. — Теперь мы — Отщепенцы.
***
По мере приближения к карьеру меня охватило сильнейшее беспокойство — скоро проезжать заброшенный Посад. Я был, что называется, на измене. И хотя знал, что Уроды активны только в темноте, было страшно так, что и не передать.
Вместе с Витькой мы выгребли то, что я оставил позапрошлой ночью, в том числе жизненно необходимые лампы и некоторые запчасти, которые смахивали на сущий хлам.
— Вот скажи мне: на фига этот мусор?
— В этой мастерской мусора нет, — Витька нравоучительно помахал пальцем. — Мусора вообще в природе не существует — мусор есть только в башке у людей. Из-за этого они и считают некоторые вещи мусором, а на самом деле любая штука приспосабливается при желании для полезных целей. Это ты говорил. Все зависит от точки зрения.
— Какой я был умный… — пробормотал я, засовывая не-мусор в кузов.
— Да, после глюка ты здорово поглупел.
Пора умнеть, добавил я про себя, иначе не выживу…
Вычистили мастерскую дочиста, забрали даже гамаки и полки, заперли ее и двинулись дальше.
Дневной свет преобразил местность, сделал обыденной, не страшной и таинственной, как ночью, а скучно-банальной. Обычный редкий лес, перемежающийся свободными от деревьев проплешинами, обычная заросшая дорога, небольшие холмы и одичавшие пашни. Я не узнавал местность — ночью мир совсем другой.
Вот мы очутились на территории заброшенного Посада с развалившимися от времени и непогоды бараками, деревянными колодцами, вросшими в землю огромными покрышками от комбайнов и приснопамятной телегой, которую я лично тащил ночью с дороги в сторону. Я с опаской посмотрел на груды хлама, откуда вылезали Уроды, и мысленно поправил себя: это не хлам, для Уродов это дом родной.
Пугала или Пугал нигде нет, Уродов тоже. Казалось, что за нами кто-то наблюдает, но, очевидно, это мерещилось с перепугу.
Небо справа, то есть с запада, заволакивало сизыми тучами, подул пахнущий дождем ветер, вдали загромыхал гром.
— Хреново, — сказал Витька.
— Почему?
— Гроза идет. Когда гроза, лучше никуда не ехать — заплутаем и батареи посадим, по лужам-то и грязи рассекать!
У меня болезненно сжался желудок.
— И что делать?
— Едем к заводу, укроемся под крышей, переждем грозу.
Я ускорился и поглядел на панель — индикаторы батарей показывали почти полный заряд. И как прикажете поступить, когда заряд иссякнет? Особенно если эта неприятность случится во время затяжной грозы, когда от солнечных батарей мало проку.
Над лесом вырастали гигантские трубы, здания и цилиндрические сооружения завода. Я спросил у Витьки, что это был за завод, но тот понятия не имел. Вроде бы добывали что-то из-под земли, а что конкретно — неизвестно. Руду какую-то.
Я задумался: а на сколько километров протянулась эта зона аномалий и как много на ее территории таких вот объектов? Что здесь, в конце концов, произошло, откуда появились Уроды и прочая Погань? Витька ничего этого не знал, сказал, что Поганое поле возникло до основания Вечной Сиберии.
Почему все эти огромные земли невидимы со спутников, почему не отображаются на ГуглМапс и прочих детальных картах, где отдельные домики и люди различаются, не говоря о таких больших объектах, как целый заброшенный завод? Самый резонный ответ: спутники видят, но изображение цензурируется, не доходит до обывателя. А отсюда логичный вывод: о Поганом поле и Вечной Сиберии прекрасно осведомлены в космических державах, а это США, Китай, Индия и Россия.
Насколько сильны Рептилоиды?
По ходу это целая надгосударственная система, настоящее всемирное правительство…
Я никогда не был приверженцем конспирологических теорий, не верил в золотой миллиард, плоскую Землю и жидо-масонский заговор, но сейчас насчет могущественной международной надправительственной силы зародились мощные сомнения.
Я перевел тему:
— А если Урода вытащить на свет, что будет?
Витька пожал плечами:
— Сдохнет, наверное. Но до этого опасным станет. Говорят, ядовитым. Нельзя рядом с Уродами быть, пока они на свету подыхают.
— Что они жрут?
— Людей жрут, если поймают. Животных тож.
— И птиц?
— И птиц.
— Поэтому ни зверья, ни птиц в округе нет?
— Ага.
— А Лего чем питаются? И вообще, что из себя представляют?
— Никто не знает. Погань оживила неживое, вот и получилось Лего.
Что такое Погань? Это магическая сила или эманация, то есть радиация? В реальности радиация вызывает лучевую болезнь, бесплодие, лейкемию и вовсе не порождает выносливых и плодовитых мутантов. Никакая радиация не способна вызвать мутации у неживых предметов, это сущий бред.
Снова я вернулся к гипотезе, что все это грандиозная подстава, розыгрыш и иллюзия. Лего — просто роботы.
Тут вспомнилось, как тренога отшатнулась от света. Как живое существо! Я засомневался: зачем программировать робота на светобоязнь и насколько продвинутым должен быть бот, чтобы двигаться, как злобный зверь? А в треноге было нечто живое. Меня передернуло от омерзения.
Я почесал щетину — за последние дни ни разу не брился и не стриг бороду, нечем было, и растительность на лице нешуточно этак выросла. В обычной жизни я ношу небольшую щетину, но в нынешних условиях, похоже, придется обзавестись настоящей бородой. Подумалось, что если бы я брился начисто, то смог бы по щетине определить, как долго пролежал в капсуле. Вряд ли Рептилоиды озаботились бы необходимостью брить меня, пока я плаваю в слизистой субстанции.
Высокие стебли травы, бьющие по бамперу, сменились низкими, затем вовсе исчезли. На дороге появились проплешины асфальта, через несколько километров, наоборот, в асфальтовом полотне остались лишь проплешины выщербленной земли. Из-за улучшившейся дороги я ускорился — притормаживал лишь перед большими выбоинами или железнодорожными путями, несколько раз пересекающими дорогу.
Завод тем временем выдвигался из-за горизонта, показывал себя во всей красе. Перед нами открывались все новые части огромного предприятия: дымовые трубы, здания с выбитыми окнами, высоковольтные линии электропередач на решетчатых вышках, ржавые остовы грузовых машин, товарные вагоны, выщербленный асфальт, проросшая в трещинах трава и целые деревья.
Громыхало все ближе, беспросветно-фиолетовая громада туч закрыла полнеба, ветер усилился, шлепая первыми каплями дождя по стеклу.
— Найдем какой-нибудь навес, чтобы далеко вглубь здания не залезать, — предложил Витька. — Бывает, внутри тоже прячутся Уроды и прочие твари.
Я выругался сквозь зубы.
— Какие твари? Лего?
— Кроме Уродов и Лего в Поганом поле есть много кто еще…
— Умеешь ты порадовать…
Мы ехали между зданиями завода. Скорость замедлилась — необходимо было объезжать медленно разрушающиеся под открытым небом машины, груды строительного мусора, поваленные столбы, а в одном месте пришлось вылезти наружу и поднимать опущенную стрелу шлагбаума.
Вскоре нашлось подходящее здание, чтобы укрыться от дождя — двухэтажное, небольшое, с разрушенной передней стеной, так что видны некоторые внутренние помещения. Я заехал задом прямо на первый этаж по пологому пандусу. Под колесами смачно хрустели осколки кирпичей и стекла. Я выключил двигатель, гул стих, и сразу стал слышен шорох дождя, похожий на топоток миллионов крысиных лапок.
Я осмотрелся. Дверь в нашем убежище напротив отсутствующей стены выходит в заваленный штукатуркой коридор, в потолке зияют дыры, сквозь которые просматривается потолок второго этажа. Неизвестно, что именно разрушило это здание — вероятно, был взрыв или удар большой грузовой машины. В помещениях не осталось никаких признаков мебели и хоть каких-то намеков на то, для чего предназначалось это строение. Такое впечатление, что здание держится на соплях, еще один год, и стены сложатся, как карточный домик.
Я нашел в кузове второе мачете в кожаном чехле с ремнями, чтобы вешать на пояс, и нацепил всю эту сбрую. Дополнительное оружие не повредит: если в ближнем бою оттяпать Уроду башку, то он, наверное, перестанет быть опасным.
Дождь зарядил серьезно, косые струи хлестали по дороге и площадь перед нашим укрытием, вода булькала, журчала, чавкала, образовались мутные потоки. Изрядно стемнело. Гром прокатывался по затянутому пеленой туч небу железными бочками, ослепительно вспыхивали ветвистые молнии, напоминающие трещины в небесах, за которыми горит извечный космический огонь.
Рассматривая четырехэтажное здание напротив, метрах в двухстах, я вдруг заметил в окне на третьем этаже движение.
— Урод! — просипел я.
Голос пропал.
Витька подхватился:
— Где?
— Вон там!
— Вряд ли. Светло слишком.
— А кто это тогда? Другие твари?
— Все твари Поганого поля боятся света, даже слабенького. Погань куражится только во тьме.
Прозвучало зловеще. Я понимал, что Витька не пытается нагнать страху, повторяет чьи-то слова. Он очень талантливый, с хорошей памятью, мог бы добиться многого в обычном мире — к примеру, в программировании.
И стать безработным эникейщиком, ага.
В течение минут десяти я пялился на здание, пытаясь углядеть движение, но без толку. Пустые темные проемы за пеленой дождя оставались темными и пустыми.
Болезненно свело от голода живот.
— Может, пожрем? — предложил я.
Витька был не против. Устроившись в кабине, мы открыли маленькую банку с тушеной свининой и принялись за еду. Когда запасы иссякнут, подумал я, придется туго, раз Уроды слопали и разогнали всю дичь в округе.
— А если гроза затянется?
— Будем ждать. По-любому ехать в грозу нельзя.
Витька, конечно, прав. Гроза разбушевалась не на шутку — ливень остервенело шипел, бил яростно по разбитому асфальту и крышам, пригибал траву и кроны деревьев, срывал листву. Из одной дыры в потолке закапало — протекала крыша. Спустился полумрак, который время от времени раздирали вспышки молний. Громовые раскаты заглушали все звуки, и мне чудилось, что к нам подкрадываются Уроды.
Мы хорошенько перекусили, и по телу растеклась приятная томная сонливость. Пришло в голову, что в такую погоду даже мутанты не высунут носа и можно расслабиться. Я уселся поудобнее, задрав одну ногу на панель управления, и Витька моментально скопировал мою позу.
Тянулось время, а дождь и не думал прекращаться. Гром гремел реже и тише, основная электрическая свистопляска сдвинулась на восток, но самый натуральный водопад и не собирался ослабевать. По дороге текла вспенившаяся река, по которой плыли острова мусора. По моим прикидкам давно миновал полдень, и приближался вечер — а следом и ночь с его ужасами…
— Придется переночевать здесь, — прочитал мои мысли Витька. — Даже если прямо сейчас ливень перестанет, ехать по этой реке опасно.
— Ясно, — сдержанно откликнулся я. Меня опять затопило напряжение. Если за нами снарядят погоню, то поймать нас не проблема, мы уехали совсем недалеко. Остается надеятся, что Аня права и погони не будет. А если до нас ночью надумают добраться Уроды, то свалить от них, как это я провернул недавно, будет сложновато из-за размытой дороги и пересеченной местности. Может, уехать в лес, невзирая на ливень, и переночевать прямо в кабине? Почему-то представлялось, что в лесу не так страшно, как среди зияющих провалами окон зданий, больше похожих на исполинские могилы. И найти нас в лесу дело непростое.
Нет, нельзя, в такую непогоду это чревато.
— Давай осмотрим здание на всякий пожарный и расположимся на ночь…
Мы быстро обошли все сохранившиеся комнаты первого этажа, но на второй не поднялись. Лестница была полностью разрушена, оставался один верхний пролет, который висел над пустотой, совсем как в ночных кошмарах. Здание много где протекало и в целом дышало на ладан.
На ночь устроились в одной из относительно целых комнат с четырьмя стенами, одним окном с выбитыми стеклами и одной дверью. Потолок почти не протекал. Мы сдвинули раскрошившуюся штукатурку на полу в один угол, занавесили оконный проем куском найденного на лестничной площадке рубероида, защемив концы ставнями, закрыли дверь.
Витька извлек из кузова гирлянду ламп, развесил на машину и по стенам, стараясь захватить всю площадь помещения. Когда он для проверки подключил ненадолго гирлянду к аккумуляторам, вспыхнул синеватый свет — яркий, резкий и неприятный.
В “спальню” Витька тоже провел освещение.
— Уроды понимают, что где свет, там и люди? — спросил я.
— Не-а. Не понимают, они тупые. Где свет, там Урод не появится.
— Уверен?
Витька немного замялся.
— Наши старики так говорят. Если брешут, то и я брешу.
Захотелось отвесить полновесный подзатыльник сперва ему, потому что сразу не сказал, что ни в чем не уверен, потом себе — за то, что доверился малолетке. Витька ведь Уродов не видел ни разу! В Вечной Сиберии ночные вылазки в Поганое поле запрещены на законодательном уровне и наказываются тюрьмой — откуда кому-то из обитателей Посада знать о привычках и уровне интеллекта Уродов? Витька слышал их вой, а это не то же самое, что лично лицезреть их ужасные рожи в ночи и в панике уноситься на мусоровозе…
Хотя выбора у меня нет.
Сегодня спать не буду, сказал я себе. Вооружусь огнестрелом и приготовлюсь к ночному бдению. Все равно не уснуть.
***
Однако я вырубился, едва прилег на спальник, расстеленный прямо на полу — умаялся за день. Я прежде никогда так не уставал и так крепко не спал.
Среди ночи проснулся. За занавешенным окном негромко шумел дождь, обшарпанную комнату заливал синеватый свет сторожевых ламп, включившихся, очевидно, из-за того, что я шевельнулся перед пробуждением, по соседству сопел Витька, рядом с нами лежали автоматы — заходи, кто угодно, и бери, что угодно. Охраннички, блин: один — малолетний раздолбай, второй постарше, но такой же раздолбай, если не хуже!
Витька полностью уверен, что пока есть свет, Уроды и прочие порождения Поганого поля нам не страшны, потому и спит спокойно. Но здесь водятся и Отщепенцы, а среди них наверняка найдутся любители халявной поживы.
Я встал, поправил мачете, повесил на грудь автомат, подошел к окну, но замешкался — в темноте ничего не увидишь, особенно когда сам находишься в освещенном помещении.
Поразмыслив, я проверил, как там наша машина, со всеми предосторожностями выйдя из “спальни” и заглянув в “гараж”. Гирлянда тотчас вспыхнула и там — мусоровоз стоял на месте. Свет озарил три стены и утонул в темноте ночи на месте разрушенной четвертой стены, где мельтешили капли моросящего дождя. Свет падал на черную поверхность воды, и казалось, что сразу за порогом начинается целое море.
Держа автомат наготове, я вернулся в “спальню”, подошел к занавешенному рубероидом окну, подождал, когда вырубится свет. Аккуратно, стараясь не совершать амплитудных движений, отогнул край рубероида. Поначалу не увидел ни зги, но чуть позже, когда зрение приспособилось, различил очертания груды строительного мусора, поросшей корявыми кустами, в нескольких десятках метров от нашего здания. Высоко в чернильной темноте беззвучно вспыхивали зарницы, на краткие микросекунды освещая землю.
Во время одной из вспышек внезапно показалось какое-то существо — сначала я принял его за большую белую собаку. Но это была не собака и не какое-либо другое известное науке животное, это было что-то омерзительное: бледное и голое, мокрое и перекошенное, передвигающееся на широко расставленных ногах, как колоссальный склизский паук.
Мир снова залила тьма, а я стоял в пустой комнате, слушая вкрадчивый шорох дождя и собственное дыхание, не в силах шелохнуться, и ждал очередной зарницы. И вот за тучами вспыхнула молния, передо мной четко проявилось черно-белое пространство. Белое существо находилось уже в десятке шагов от груды и вертело туда-сюда круглой головой, словно прислушиваясь.
А по другую сторону груды я с ужасом увидел еще трех таких же особей.
Молния погасла, но увиденное отпечаталось на сетчатке, хоть изучай картинку в деталях. В третий раз где-то далеко на севере сверкнула молния без малейшего намека на гром, и у меня ослабли ноги — четыре белые твари приближались.
— Ты чего встал? — прошептали позади, и я чуть не подлетел к потолку. Чудом не заорал.
Витька не шевелился, лежал на месте, и датчики движения не сработали. Он ухитрился углядеть меня, но не мог, разумеется, видеть, что творится на улице.
Я не выдавил ни слова, и Витька поднялся, отчего включился свет. Я торопливо прикрыл щель и замахал на Витьку руками, чтобы он не двигался, но пацан подошел к лампе и выключил ее вручную. Обошел меня и выглянул в окно. Как по заказу сверкнула молния.
— Зараза, — прошептал он. — Сколько их?
В его голосе я не уловил особого страха или шока, лишь изумление и возбуждение. Он родился и вырос в этом мире, где Уроды — часть жизни, а не сверхъестественная вещь, от которой едет крыша. Но и с учетом всего этого он на редкость достойно держался.
Несмотря на оцепенение, я ощутил слабое, но все же облегчение: позавчерашнее ночное приключение — не галлюцинация, и никто не управляет моим восприятием. Нет, наведенной иллюзии не было, и Уроды вполне реальны, потому что их видит Витька… Конечно, можно допустить, что Витька сам — галлюцинация, но такую версию я рассматривать не буду, потому что в таком случае я в полной заднице и никогда не разберусь, что есть матрица, а что — реальный мир.
Наконец вернулся дар речи.
— Надеюсь, они нас не унюхают…
Витька кивнул в темноте — я уловил это движение не зрением, а каким-то шестым чувством. Зарница осветила дорогу за окном. Трое Уродов проковыляли по дороге, свернули на обочину и, судя по всему, вознамерились уйти за четырехэтажное здание. Четвертый Урод исчез за грудой хлама. Я перевел дух — нами не заинтересовались. Я начал отходить от окна, но Витька, который по-прежнему глядел в щель, толкнул меня локтем в бок, и я вернулся к наблюдательному посту. Зарницы на сей раз пришлось ждать долго — целых три или четыре секунды. Наконец в небе вспыхнуло синевато-белое сияние, озарившее местность, и я окаменел — по улице ползла огромная толпа Уродов. Десятки, если не сотни белых чудовищ. Вся улица кишела ими.
Мы прижимались друг к дружке у окна и пялились в щель, не в силах оторваться от этого инфернального зрелища. В мгновенных проблесках нереального света молний дорога и мостовая буквально бурлила мокрыми бледными телами. В какой-то момент они застыли на месте и начали синхронно раскачиваться. Раздалось шипение, которое перешло в жуткое завывание — низкое, горловое, нечеловеческое. Если б мы не проснулись до этого, то этот вой разбудил бы нас стопроцентно.
От этого завывания озноб пробирал до костей. Я боялся дышать от ужаса и напряженного ожидания, что сейчас это войско пойдет на приступ нашего разваливающегося замка.
Уроды находились далеко от мусоровоза, и датчики движения не срабатывали, так что мрак по-прежнему разгоняли только частые вспышки далеких молний.
Вой прекратился, и белесая масса снова задвигалась. Пальцы у меня до боли сжали автомат, но толпа Уродов расступилась, образовала проход, который вел прямо к нашему убежищу.
В дальнем конце этого прохода выпятилось большое черное горбатое тело, медленно приблизилось к нам, блестя мокрой черной поверхностью. Когда черная штука приблизилась вплотную, я разглядел, что это компактный, необычной конструкции броневик, состоящий из острых граней. С толстой антенной сверху, на четырех больших рифленых колесах. Уроды, получается, умеют конструировать машины? Если да, то что помешает им смастерить костюм, защищающий от света, или оружие дальнего действия?
Броневик подъехал вплотную к “гаражу” с мусоровозом, и датчики наконец-то среагировали — вспыхнул синий свет. Толпа Уродов волной отхлынула прочь, в темноту, а в броневике сбоку открылась шестигранная дверь. Наружу выбралась черная фигура в длинном блестящем плаще и маске, похожей на противогаз. Лицо полностью невидимо.
Черный человек (если это человек), расплескивая сапогами воду, прошел по пандусу наверх, не обращая внимания на свет, но остановился на полпути и повернул невидимое лицо к нам с Витькой, затаившимся в темной комнате за рубероидом. Он не мог нас видеть, но видел!
И тут он заговорил низким глухим голосом:
— Эй, вы, двое! Выходите и поприветствуйте повелителя Поганого поля!