Пуританизм – это когда преследует страх, что кто-то где-то может быть счастлив.
Со времени первого издания данной книги многое изменилось[454].
Радует то, что интерес к проблеме благополучия резко вырос. Она каждый день упоминается в новостях. Дэвид Кэмерон и Николя Саркози выступают в поддержку этой проблемы. К ним присоединяется ректор Гарварда[455]. Журнал Psychologies расходится рекордными тиражами. А правительства хоть и медленно, но движутся в сторону политических программ, в большей степени ориентированных на счастье.
Вместе с тем разгорелась ожесточенная интеллектуальная полемика, появилось множество скептиков. Эту часть книги я закончу хорошими новостями, но начну со скептиков – в надежде убедить их, что на их вопросы можно найти ответы. Их основные сомнения касаются девяти вопросов, которые я рассмотрю по порядку:
• Почему счастье так важно?
• Какая этика из этого следует? Разве это не эгоизм?
• Насколько мы можем полагаться на альтруизм?
• Как насчет справедливости?
• Достаточно ли серьезна проблема счастья?
• Не считается ли счастье побочным продуктом?
• Является ли счастье делом правительства?
• Можно ли измерить счастье?
• Как связать его с равенством?
Счастье было центральной темой моральной философии в течение многих столетий[456]. Однако большинство скептиков ставят под вопрос особую роль, которую отвожу ему я. Ясно, что в жизни полно других важных вещей – включая здоровье, свободу, независимость, достижения, отношения, чувство смысла жизни. Но если спросить, почему это важно, мы обычно можем дать дополнительные ответы – например, что благодаря этому люди чувствовали себя счастливее и были способны больше радоваться жизни. Но если мы спросим, почему важно, чтобы другие люди чувствовали себя счастливыми, никакого дополнительного ответа мы дать не сможем. Это очевидно. Нам просто важно, как мы себя чувствуем или как чувствуют себя другие[457].
Если это так, значит счастье – нечто особенное. Это единственное благо, которое может быть принято всеми в качестве самоцели[458]. Но некоторые предлагают другие конечные цели. Например, «исполнение воли Господа». Однако в нашем обществе такая цель приемлема не для всех, и в любом случае потребуется дополнительное обсуждение, какова именно Его воля. Другие скажут: «творить добро», но все-таки придется обсудить, что это за собой влечет.
В более ограниченном смысле некоторые говорят, что делают конкретные вещи ради них самих. Например, кто-то может сказать: «Для меня игра в теннис – самоцель» или «Я хочу стать ведущим банкиром – это самоцель». Но мы, конечно, могли бы обсудить эти цели. Почему он играет в теннис? Находит ли он это увлекательным, интересным, радостным, удовлетворительным? Есть ли причины для того, чтобы этим заниматься? Но если бы мы спросили этого человека, почему он хочет радоваться жизни, он бы не смог объяснить. Такой вопрос ставит в тупик.
Предположим также, что мы попытаемся поставить цели в обратном порядке. Имеет ли смысл высказывание о том, что я наслаждаюсь жизнью, чтобы чего-то добиться – играть в теннис или стать самым высокооплачиваемым банкиром? Нет. Однако высказывание о том, что я занимаюсь этими вещами с целью наслаждаться жизнью, безусловно, имеет смысл. Иерархия очевидна.
Если счастье – конечная цель, то можно совершенно справедливо сказать, что я делаю что-то для того, чтобы сделать счастливыми других. Большинство родителей скажут, что хотят, чтобы их дети были счастливы. Социальные работники хотят, чтобы были счастливы их клиенты, и так далее. Никакое иное благо, кроме счастья, не может с такой силой претендовать на то, чтобы быть конечной целью.
Отсюда следует, что лучшее общество – то, в котором больше всего счастья и меньше всего несчастья[459]. Но если это так, то как этого добиться? Как простой эмпирический вопрос, все зависит от того, что люди считают своим долгом, – то есть это вопрос этики.
Лучший подход к «долгу» – задаться вопросом, что предложит беспристрастный наблюдатель в качестве правил, по которым следует жить. А беспристрастный наблюдатель, конечно же, порекомендует, чтобы каждый человек поступал так, чтобы производить наилучшие из возможных условий в обществе в рамках сферы своих действий. Иными словами, каждый индивид должен следовать этическому правилу: создавайте как можно больше счастья и как можно меньше несчастья.
Это не рецепт эгоизма. Наоборот, если цель – счастье всех, мы не сможем ее достичь, если каждый будет заботиться только о своем счастье. Каждый человек должен делать то, что в его силах, чтобы увеличивать общее счастье в мире.
К сожалению, многие критики возражают (ошибочно), что эта позиция внутренне противоречива. И конечно, следующее рассуждение действительно содержит противоречие:
A. Люди стремятся только к своему собственному счастью.
Б. Следовательно, они должны стремиться к счастью как для других, так и для самих себя.
Ибо, если А верно, шансы того, что люди предпримут Б, крайне малы.
Сам Бентам был недалек от этой ошибочной позиции. Но я был гораздо осмотрительнее и утверждал, что счастье (для себя или для других) – единственная самоцель. Я сосредоточился на утверждении, касающемся лучшего общества, но ничего не говорил о том, к чему стремятся индивиды. Отсюда я сделал вывод, что наибольшее счастье – это достойная цель морального и политического действия.
Нравственность важна только как средство достижения цели. Она, безусловно, должна быть направлена на какой-то результат. В этом заключается проблема с теми философами, которые, по ошибке разочаровавшись в счастье как в цели, предложили в качестве критерия хорошей жизни «добродетель»[460]. Против этого нет возражений, но нам все равно потребуется определить содержание добродетельного поведения. Трудно себе представить, как мы можем его убедительно описать, если не с точки зрения последствий для других и для самого индивида. Будет ли добродетель включать в себя, как полагал Томас Мор, сожжение людей на костре? Нет, если судить с точки зрения счастья (по крайней мере, в этом мире). Так что я бы настаивал на том, чтобы мы определили добродетель как поведение, ведущее к наибольшему счастью и наименьшему несчастью.
Конечно, никто не должен поминутно просчитывать, как достичь этого результата. Вместо этого нам нужны простые практические правила, которые, как показывает опыт, создают достойную и приятную жизнь для всех – такие правила, как доброта, честность, уважение, щедрость, слова, чья способность побуждать нас к действиям или удерживать от них, гораздо больше, чем у непрерывного расчета. Иногда правила вступают в конфликт друг с другом, и поэтому у нас возникает потребность во всеохватывающем принципе.
Но одно дело сказать: «Вот правила для жизни». Другое – ждать, что люди попытаются жить по ним. Если люди так высоко ценят свое счастье, как мы можем ожидать от них того, что они будут стремиться к счастью других так, как должны это делать? Это вопрос психологии.
Конечно, люди сильно отличаются друг от друга во всех отношениях, и в каждом из нас в разных пропорциях смешаны альтруизм и эгоизм. Но у большинства из нас есть чувство справедливости, и оно сыграло важную роль в выживании нашего вида[462]. Мы также получаем удовольствие от помощи другим, даже когда не имеем прямой репутационной выгоды или возможности получить что-то в ответ. Мы помогаем незнакомым людям, которых больше никогда не увидим, а в анонимных лабораторных опытах люди раздают деньги[463].
Здесь очень тонкая психология. Внутреннее удовлетворение от того, что ты делаешь добро, если ты делаешь его именно для получения внутреннего удовлетворения, будет невелико. Но если мы делаем добро, чтобы помочь другим, мы вполне можем получить внутреннее удовлетворение. Часто люди получают большее удовлетворение, отдавая, а не получая. Как говорится, если хочешь себя хорошо чувствовать, делай добро.
За прошедшие годы выросло количество подтверждающих это фактов. Можно начать с простого факта, что менее эгоистичные люди в среднем счастливее. Например, в двойном слепом эксперименте люди, отдававшие большую часть установленной суммы, также сообщали о большей базовой удовлетворенности жизнью[464]. Есть также свидетельство того, что подобная связь является причинной. Когда группе молодых людей поручают выполнить социальные услуги, они чувствуют себя счастливее, чем контрольная группа[465]. Точно так же, когда отобранным наугад людям позволяют тратить деньги на более или менее социально значимые цели, те, кто потратил их в интересах общества, сообщают о более высоком уровне счастья[466]. Это подтверждается исследованиями мозга, которые показывают, что, когда в «дилемме заключенного» игрок сотрудничает, в его «центре удовольствия» наблюдается такая же активность, как при получении любого другого удовольствия[467].
Именно этот механизм нужно задействовать, когда мы апеллируем к лучшей стороне каждого. Когда люди совершают поступки в соответствии с тем лучшим, что в них есть, они и чувствуют себя лучше. Иначе было бы трудно понять, как работает альтруизм. Это хорошо сознавал Аристотель: по его словам, добродетельному человеку «поступки, сообразные добродетели, будут доставлять удовольствие сами по себе»[468]. Для Аристотеля этическое поведение было главным образом вопросом хороших привычек, которые создают чувство неудобства, если вы ведете себя плохо, и подкрепления – если ведете себя хорошо. Наоборот, Иммануил Кант полагал, что поступок может быть моральным, только если он был совершен благодаря свободному выбору, а не по привычке. «То, что всякий уже желает независимо от своего согласия, не относится к понятию долга»[469]. Таким образом, по мнению Канта, долг должен относиться к чему-то, что вы не хотите делать. Трудно недооценивать опасность подобных взглядов. Если мы хотим, чтобы поведение индивидов в мире улучшилось, нам потребуется этика, в большей мере согласующаяся с человеческой психологией.
Однако Аристотель допустил одну серьезную ошибку. Он включил в свою концепцию счастья только то счастье, которое ассоциируется с добродетельной жизнью (в том числе созерцание). Это приводит к смешению средств и целей. Добродетель может быть средством создания счастливого общества, но цель в том, чтобы в этом обществе было как можно больше счастья и как можно меньше несчастья. А весомую часть счастья приносят или должны приносить сугубо частные удовольствия. Добродетельна ли живопись или игра на фортепьяно для себя, или радость от игры в бинго? Добродетель кажется неподходящим словом для описания таких вещей.
Мы должны стремиться к тому, чтобы получать как можно больше счастья, в том числе и для себя. Но мы – одни из многих. И поэтому возникает следующий вопрос: какое значение мы должны придавать увеличению счастья разных людей. Что важнее: увеличить на одну единицу огромное счастье или уменьшить на одну единицу страшное несчастье? В этом состоит основной вопрос справедливости.
Люди часто думают о справедливости как об отдельной цели, которая конкурирует со счастьем. Это не так. Справедливость касается того, как мы должны распределять любые желаемые блага, – каковым в конечном счете является и счастье. Фактически мы даже не можем сказать, что счастье является целью общества, не отметив, что нужно суммировать счастье различных людей.
Как мы должны это сделать? Иеремия Бентам полагал, что наилучшая ситуация – та, в которой достигнут наивысший средний уровень счастья. Я с этим не согласен. Справедливо ли распределяется счастье – вот что имеет ключевое значение.
Мы также должны проявлять большую заботу о равенстве при распределении счастья внутри нашего сообщества[470]. Например, какую ситуацию из приведенной ниже таблицы следует предпочесть – А или Б? В обоих случаях общая сумма счастья одна и та же, но в случае В она распределена не так справедливо. При любых обстоятельствах мы, конечно, должны выбрать более равномерное распределение, то есть А. Но как насчет ситуации В, где пирог распределяется еще более поровну, чем в А, но при этом он меньше? По сравнению с А человек 1 потерял две единицы, тогда как человек 2 (более несчастный) приобрел только одну единицу. Я бы предпочел В.
Это не означает, что существует «конфликт между счастьем и справедливостью». Возможен конфликт между максимизацией среднего счастья и справедливостью, но конфликта между счастьем и справедливостью нет, потому что справедливость в конечном счете касается того, как распределяется счастье.
Как нам судить об этом вопросе? Как судит об относительной важности большего счастья в сравнении с меньшим несчастьем беспристрастный наблюдатель? Особенно впечатляет один мыслительный эксперимент, предложенный Ролзом[471]. Представьте себе, что вы с одинаковой вероятностью можете быть одним из представленных здесь людей (человеком 1 или человеком 2). Учитывая этот «занавес неведения», какую ситуацию вы выберете? Этот вопрос требует срочного обсуждения.
Я бы, скорее всего, занял позицию, предполагающую неприятие риска [Этому не противоречит теория о том, что в условиях неопределенности решения принимаются в соответствии с ожидаемой «полезностью». Предположим, что мне безразличен выбор между определенностью опыта i и лотереей, дающей вероятность pi наилучшего опыта и вероятность (1–pi) наихудшего. Предположим, что мы нормализуем счастье таким образом, что счастье от наилучшего опыта будет равно единице, а от наихудшего – нулю. Согласно теории ожидаемой полезности, тот, кто принимает решение, максимизирует Σπipi, где πi – вероятность опыта i. Таким образом, согласно теории ожидаемой полезности, pi – мера «полезности».
Но измеряет ли pi счастье, которое может быть получено от опыта i? Нет, если я избегаю риска в области счастья. В этом случае p – вогнутая функция соответствующего счастья (см. график). Таким образом, при принятии любых решений, я отдаю приоритет тем из них, которые снижают риск несчастья, перед теми, которые могли бы увеличить вероятность большого счастья.
В этическом контексте за занавесом неведения все πi одинаковы. Таким образом, ожидаемая «полезность» составляет p¯, и это величина функции социального благосостояния. Но это не среднее ожидаемое «счастье». Функция социального благосостояния – вогнутая функция индивидуальных уровней счастья.
Другие выводы см. в: Harsanyi, 1953, 1955; Rawls, 1971; Ролз, 1995. Харшаньи полагает, что социальное благосостояние определяется средним счастьем, тогда как Ролз оценивает социальное благосостояние по первичным ресурсам самого обездоленного человека. Большинство из нас выберут золотую середину. Кроме того, столкнувшись с межвременным выбором на протяжении всей нашей жизни, мы, вероятно, предпочли бы более стабильный уровень счастья более вариативному с одинаковым средним уровнем.], и, безусловно, именно она подразумевается в большинстве законодательных документов по правам человека. Эти документы исключают целый диапазон негативного опыта, даже если это создает издержки для людей, достаточно привилегированных, чтобы не нуждаться в правах.
Именно так я бы подошел к вопросу о лишениях и дискриминации. Я не вижу конфликта между моим подходом и тем, что был выдвинут моим другом Амартией Сеном в его книге «Идея справедливости»[472]: в обеих работах лишения составляют центральную проблему. Если и есть расхождения, то они касаются вопроса адаптации. На мой взгляд, мы должны реалистически относиться к человеческой природе и усердно работать над исправлением наибольшего зла, к которому люди менее всего способны адаптироваться[473]. Существует множество ситуаций, с которыми люди не могут свыкнуться и которые включают в себя бедность[474] и психические заболевания. Для того чтобы выявить самые большие беды, мы должны действовать эмпирически, изучая, кто самые несчастные люди в обществе, и тем самым выделяя поддающиеся исправлению факторы, представляющие собой главную причину их несчастий. Нам не следует заранее составлять список возможностей, которые, как мы считаем, являются благом для людей, не имея никакого общего критерия для оценки их относительной важности.
Но это дружеские расхождения в отношении стратегии. Наиболее опасен широко распространенный, устоявшийся взгляд на то, что у каждого индивида есть уровень счастья, к которому он возвращается, что бы ни случилось. Это попросту неверно[475]. Этого не происходит даже в исследованиях паралитиков и выигрывавших в лотерею, на примере которых первоначально рекламировалась идея адаптации[476]. А дальнейшие исследования жизни конкретных людей показали, что счастье может радикально меняться на протяжении жизни. Более того, исследования, проводившиеся в различных странах, свидетельствуют, что общества тоже могут по-разному переживать счастье, в зависимости, например, от уровня равенства и уважения[477].
Довольно о справедливости. Это не самостоятельное «благо», а способ, который должен использоваться при распределении счастья. Мы хотим, чтобы счастья было больше, но еще больше мы желаем, чтобы было меньше несчастья. И мы сможем этого добиться, только если каждый индивид сделает это своей целью в жизни – дома, на работе и в качестве гражданина.
Большинство из нас может оказать ощутимое влияние только на незначительную группу людей. Но каждый из нас способен повлиять на миллиарды людей, внося свой посильный вклад в изменение климата. Вот почему способствовать наибольшему счастью – не значит не заботиться об окружающей среде. Наоборот, это означает, что мы воспринимаем ее очень серьезно[478].
Таким образом, мы можем резюмировать приведенные нами доводы следующим образом:
1. Счастье – единственный человеческий опыт, который хорош сам по себе (психологическое высказывание). Отсюда следует, что наилучшее положение в обществе – то, при котором больше всего счастья, а самое главное, меньше всего несчастья (потому что справедливость имеет большое значение).
2. Долг индивида – создавать наилучшее положение в обществе, которое только он или она могут создать (этическое высказывание). Отсюда следует, что он или она должны стремиться к наибольшему количества счастья и, самое главное, наименьшему количеству несчастья.
3. Эти два утверждения не обязательно противоречат друг другу, потому что альтруистические поступки как самоцель делают тех, кто их совершает, счастливее (не всегда, но в среднем).
4. Альтруизм, как и другие способы достижения счастья, можно приобрести через привычку и обучение. Эти довольно простые аргументы могут стать базовым руководством в жизни. Против них можно возражать, но эти возражения не смогут предложить альтернативного подхода, последовательно помогающего при принятии решений, которые постоянно приходится принимать индивидам и правительствам.
Но тогда мы сталкиваемся с другим вопросом, относительно которого разделились мнения многих членов движения за благополучие, обычно находящихся по одну сторону баррикад во время дебатов.
Некоторые считают, что счастье недостаточно серьезная проблема: оно слишком связано с преходящими эмоциями, такими как жизнерадостность, веселье, развлечение, смех или внезапная радость. Но мы имеем в виду не это, а качество всего опыта человека в течение протяженного периода времени. В позитивном плане этот опыт включает в себя безмятежность и довольство, равно как и радость; в негативном плане – мучительное возбуждение и мрачное отчаяние. Это все точки на одной и той же шкале хорошего или плохого самочувствия, которая простирается от крайнего несчастья до крайнего счастья. То, где люди находятся внутри этого спектра, имеет огромную важность.
Вот почему счастье – центральная тема не только множества великих романов в мировой литературе (например, «Войны и мира»), но и многих разговоров, особенно среди женщин: «Насколько вы счастливы сейчас?»; «Хотела бы я найти способ стать счастливее»; «Счастлива ли она теперь?». Мужчины больше устойчивы к такого рода разговорам, хотя они озабочены этим не меньше, но говорят об этом эвфемизмами.
Счастье включает в себя ваши чувства по отношению к прошлому, настоящему и будущему. Это настроение, пронизывающее все ваше бытие. Счастье и несчастье приходят из многих источников и принимают многие формы. Разным людям счастье приносят разные вещи. Но из этого не следует, что, как любят часто повторять, «для разных людей счастье означает разные вещи». Оно одинаково для каждого из нас, но мы различаемся по тому, что становится его причиной. Каждый знает, что для него хорошо или плохо, и самый обычный способ это выразить – сказать, что ты счастлив или несчастлив. В действительности два этих слова – одни из самых распространенных в литературе и, что самое показательное, в повседневной речи.
В 1873 году Карл Маркс послал экземпляр «Капитала» Чарльзу Дарвину, который ответил, что «для него это честь», и добавил: «Я полагаю, что мы оба серьезно желаем расширения знания и что это в конечном счете должно внести свой вклад в счастье человечества»[479]. Кто, прочтя такое, сочтет счастье пустяковой идеей?
Но все же многие из тех, кого я уважаю, предпочитают не обращать внимания на эти слова, а говорить о «процветании», которое часто называют аристотелевским или эвдемоническим определением благополучия. Идея состоит в том, что некоторые формы счастья лучше, чем другие[480].
В каком-то смысле это может показаться верным, потому что, как я отмечал, счастье, извлекаемое из добродетельного поступка, также увеличивает счастье других. Таким образом, счастье особенно желательно как самоцель. Точно так же садизм особенно нежелателен, потому что уменьшает счастье других. А чисто личное счастье, такое как игра на фортепьяно для себя, занимает промежуточное положение, когда рассматривается как средство достижения цели. Но когда мы анализируем цель, все счастье оказывается одинаково ценным.
Однако это не главный вопрос, который держат в голове те, кто верит в процветание и думает, что одни способы наслаждения жизнью сами по себе лучше, чем другие. Например, в США Кэрол Рифф оценивал процветание с помощью средневзвешенного значения цели в жизни, независимости, хороших отношений, личностного роста и приятия себя[481]. В Великобритании Фелисия Хьюпперт называет человека процветающим, исходя из его ответов на следующие вопросы. Чтобы считаться процветающим, человек должен быть крайне счастливым, «отвечать твердое „да“» на высказывания 2 и 3 и по крайней мере на три из высказываний с 4 по 7[482].
(Позитивные эмоции) 1. С учетом всех обстоятельств, насколько Вы, по Вашему мнению, счастливы?
(Увлеченность, интерес) 2. Мне нравится узнавать новое.
(Смысл, цель) 3. Обычно я чувствую, что то, что я делаю в жизни, ценно и значимо.
(Самоуважение) 4. В целом я отношусь к себе позитивно.
(Оптимизм) 5. Я всегда оптимистично отношусь к своему будущему.
(Сопротивляемость) 6. Когда в моей жизни что-то идет не так, обычно я быстро возвращаюсь в нормальное состояние.
(Положительные отношения) 7. В моей жизни есть люди, которые по-настоящему обо мне заботятся.
Все эти вещи, конечно, исключительно важны для людей и многое о них говорят. Неудивительно, что полученные показатели неплохо коррелируют с тем, что люди сообщают о своем счастье[483] – и, выясняется, имеют сходные детерминанты[484]. Мы, конечно же, хотим, чтобы люди описывали весь свой опыт. Это важные, но не единственные детерминанты счастья. Чтобы построить счастливое общество, мы должны уделять большое внимание составляющим процветания (особенно чувству цели и смысла). На самом деле, полезный индекс счастья мог бы включать в себя (помимо прочих переменных) все элементы процветания, оцененные с точки зрения их действия на счастье. Люди, верящие в счастье, несомненно, должны поддерживать усилия тех, кто верит в процветание, и наоборот. Но когда заходит речь об оценке успеха нашей политики, мы должны включать ее действие на настроение, а не просто ее влияние на отдельные детерминанты настроения.
Подобное замечание применимо к основополагающей работе Мартина Селигмана. Основоположник позитивной психологии, он больше, чем кто-либо другой, сделал для борьбы за дело счастья. В своей книге «Новая позитивная психология» он утверждает, что существует три вида положительного опыта: удовольствие, поток и смысл – и каждый обладает своей собственной ценностью. Селигман рекомендует культивировать все три вида. Это прекрасно в качестве индивидуальной стратегии, но довольно бесполезно, когда дело доходит до публичной политики и требуется единая измерительная система, с помощью которой можно сравнивать действенность различных правительственных политических программ – до важнейшей проблемы компромиссов[485].
Так что я предпочитаю простое счастье. Например, если я спрошу вас: «Счастлив ли ваш ребенок в школе?», вы точно будете знать, что я имею в виду. Если же я скажу «Преуспевает ли ваш ребенок в школе?», вы можете легко ответить: «Это зависит от того, что вы имеете в виду. У него XI по крикету и десять пятерок, но ему это не слишком нравится».
Однако это незначительные различия среди друзей – это не так уж и важно. Важнейший вклад Селигмана и его коллег заключается в подчеркивании значения позитивного мышления. Его недавно подвергла резкой критике Барбара Эринрайк в книге «Улыбайся или умри: как позитивное мышление одурачило Америку и остальной мир», утверждая, что позитивное мышление хуже, чем «реалистическое». Но она права только наполовину. Думая о других, мы должны быть последовательными реалистами в том, что касается их проблем, и того, чем мы можем им помочь. В то же время наше счастье коренным образом зависит от того, о чем мы заботимся. Если мы будем концентрироваться главным образом на том, чего нам не хватает, то, чем бы мы ни обладали, мы все равно будем страдать. Фокус в том, чтобы – как учит нас позитивная психология – концентрироваться на сильных сторонах, а не бороться с недостатками[486]. Наполовину полный стакан – вот секрет счастливой жизни.
К сожалению, не все психологи с этим согласны. Некоторые думают, что люди не способны достичь большого счастья, а самое главное, справляться с несчастьем, понимая его истоки. Согласно Фрейду, «намерение „осчастливить" человека не входит в планы „творения"»[487]. Но большинство психологов в наши дни заняли бы более оптимистическую позицию. Итак, насколько индивиды должны задумываться о своем счастье и управлять им?
Конечно, если все время думать о счастье, счастливым не станешь[488]. Нужно сосредоточиться на том, что делаешь, и, если посчастливится, быть полностью этим поглощенным – то есть испытывать чувство «потока», как оно столь красноречиво описано у Михая Чиксентмихайи[489]. Вы гораздо скорее окажетесь полностью чем-то поглощенным, если ваше занятие делает вас счастливым – либо потому, что оно само по себе приносит удовлетворение (музицирование, например), либо потому, что оно вносит вклад в достижение более широкой цели, которая для вас значима. Это могут оказаться поиски ценного знания или проект, напрямую направленный на счастье других людей.
Большую часть времени мы должны фокусировать на нашей деятельности как средстве достижения цели, но именно цель придает ей смысл. Это относится к любой деятельности. Моряк, выбравший пункт назначения, сосредоточен только на том, как обогнуть очередное препятствие. То же самое происходит с нами, но в нашем случае пункт назначения – произвести как можно больше счастья и как можно меньше несчастья.
При этом важное место занимает также понимание себя и улучшение психического здоровья. Когда мы чувствуем недовольство, как это временами бывает, у каждого из нас есть свои привычные приемы переключения в более позитивный режим существования. Некоторые из них – прямо или косвенно – основываются на древних духовных практиках, рассмотренных в главе 12 настоящей книги[490]. Со временем накапливается все больше фактов, подтверждающих пользу практик медитации – как для устойчивости психики, так и для гормонального баланса[491]. Кое-кому медитация особенно полезна[492]. Дыхательные практики медитации в настоящее время широко используются для борьбы со стрессом. Точно так же современные подходы, основанные на когнитивно-поведенческой терапии, могут преобразовать жизнь. Такая терапия доступна онлайн[493], и за последнее десятилетие эти идеи получили развитие через позитивную психологию, позволяя людям с самыми различными уровнями счастья улучшить свое положение[494]. Внутри каждого из нас постоянно ведется ментальная болтовня (отчасти позитивная, отчасти негативная), влияющая на наше настроение. Практикуясь, каждый из нас может научиться обходить ее негативную сторону и немного попрактиковаться в сочувствии к себе[495]. А если все по-настоящему плохо, нам, возможно, потребуется изменить наши внешние обстоятельства.
Нам также понадобятся хорошие привычки в отношении повседневной жизни. Фонд новой экономики проанализировал пять действий, которые мы можем проделывать каждый день, чтобы улучшить наше психическое состояние, подобно пяти фруктам и овощам, которые, согласно ВОЗ, улучшают физическое здоровье[496]. «Пути к благополучию» таковы: отдавать, поддерживать связь, быть активным, быть внимательным, продолжать учиться. Это полезное руководство.
Самый ответственный период в детстве – время, когда мы приобретаем наши умственные привычки. Научиться быть счастливым – один из важнейших моментов взросления. Мэтью Рикард заострил эту мысль следующим образом: любой серьезный навык (например, игра на скрипке) требует тысячи часов практики, тогда почему бы нам не проводить столько же времени, тренируя самое важное умение – навык быть счастливыми? Скептики могут сказать, что многим составляющим этого навыка учатся неосознанно, путем постепенного осознания и неформального приобретения мудрости. Но на самом деле, этого недостаточно, а в век религиозной веры считалось, что этого недостаточно, чтобы научиться жить праведной жизнью.
Таким образом, у формального образования есть важная роль. Как сказано в недавнем Докладе о хорошем детстве, школы должны развивать не только способности ума, но и привычки сердца[497]. Им необходим четкий этос, основанный на центральном месте принципа счастливой жизни сообщества, который заключается во взаимном уважении всех его членов. Школы также должны использовать специально отведенное время для того, чтобы обсуждать и упражняться в основных навыках счастливой жизни: понимании своих эмоций и управлении ими; понимании других и сочувственном обращении с ними; развитии позитивных интересов и тем самым отказе от рискованного поведения; умении быть родителем и ответственным сексуальным партнером; умении ценить красоту и то, что у вас есть; и, наконец, умении найти значимую профессию и связанную с ней квалификацию.
Многим из этих навыков можно обучать по хорошо разработанным программам, которым была дана научная оценка, чтобы мы знали, какое воздействие они на самом деле оказывают на детей[498]. Лучше всего мне знакома Пенсильванская программа по воспитанию устойчивости, разработанная командой Мартина Селигмана в Университете Пенсильвании. Этот проект направлен на развитие эмоциональных и социальных навыков, основываясь на принципах когнитивно-поведенческой терапии, и сфокусирован на развитии реалистического оптимизма. Эта программа предполагает 18 часов структурированной работы с детьми в группах по 15 человек. Каждая сессия основана на специальном руководстве, и учителя учатся претворять ее жизнь в течение десяти дней интенсивных тренингов. К сегодняшнему дню программа была протестирована на множестве небольших групп, а также в 22 английских школах. Результатом стало уменьшение депрессии у подростков и улучшение посещаемости[499]. В настоящее время похожая программа, адаптированная для взрослых, введена в американской армии. Суть ее заключается в том, что психологическая форма солдат должна быть столь же прекрасной, как и физическая.
В Докладе о хорошем детстве можно найти более полное обсуждение преподавания жизненных навыков. Мы, безусловно, нуждаемся в большем, а не в меньшем обучении тому, как быть счастливыми – искусству находить внутреннее ядро покоя, непроницаемое для атак внешнего мира.
Но теперь от вопроса, можно ли усовершенствовать счастье, мы должны перейти к вопросу о том, кто должен это делать. Ответ: все – каждый индивид, а также каждый, кто участвует в принятии политических решений в центральных и местных правительственных структурах.
Конечно, счастье должно быть делом правительства. По словам Томаса Джефферсона, «забота о человеческой жизни и счастье, а не об их разрушении – единственная легитимная цель хорошего правительства». Цель демократического правления – способствовать счастью людей в тех сферах, где индивидуальные усилия менее действенны, чем коллективные. В 2005 году репрезентативную группу британцев спросили, согласны ли они с тем, что «главной задачей правительства должно быть достижение наибольшего счастья народа, а не наибольшего богатства». Более 80 % ответили положительно[500].
Надо заметить, что после выхода первого издания настоящей книги на нее было опубликовано две рецензии с кричащими заголовками: «Полиция счастья» и «Бюрократы от блаженства». В них выдвигалось следующее возражение: если государство станет интересоваться внутренней жизнью, оно неизбежно начнет все больше вмешиваться в жизнь граждан[501]. Но в действительности, если эту книгу прочтут бюрократы, этого не произойдет, потому что, как показано в главе 5, недостаток свободы – одна из причин несчастья по всему миру. И достаточно одного взгляда на историю коммунизма (см. с. 55), чтобы кого угодно предупредить об опасностях государства, которое берет на себя слишком много.
Правительство, заботящееся о счастье своего народа, не станет топтать личные свободы[502]. Оно с осторожностью относилось бы к бремени регулирования, касающегося взрослых, но без колебаний вмешивалось бы в вопросы, относящиеся к детям, где требуется применение принципа наибольшего счастья. В использовании этого принципа нет ничего специфически левого или правого.
Итак, как же должно действовать правительство? Как сказал Джозеф Стиглиц, «измерять не те вещи – значит потом неправильно действовать»[503]. Следовательно, правительство должно следить за распределением счастья и несчастья, уделяя особое внимание самым несчастным, а также разработать соответствующий подход к квантификации причин счастья и последствий разных политических мер для изменения счастья тех, кого они затрагивают. И оно должно выбирать те меры, которые обеспечат наибольший прирост в счастье при данных затратах[504].
Это предполагает появление новой формы анализа затрат и выгод. Но нам это необходимо – особенно в тех областях, где выгоды бессмысленно оценивать с точки зрения того, сколько индивид готов за них заплатить. Во многих ключевых сферах публичной политики такие измерения не имеют смысла – подумайте, например, какую ценность можно приписать состоянию физического или психического здоровья человека, или материнству и отцовству, стабильности в семье, безработице или жизни в сообществе. В этих областях мы можем получить гораздо более точные измерения выгоды от политических измерений через непосредственное измерение счастья и несчастья, чем через выявленную готовность платить. Таким образом, пришло время начать разработку альтернативной системы анализа затрат и выгод, в котором единицами измерения станут единицы счастья и несчастья.
В то же время надежные измерения станут возможны, только если социальные науки (включая психологию) в качестве первостепенной задачи поставят перед собой количественные исследования факторов, определяющих благополучие. Каждое правительственное исследование индивидов должно автоматически измерять их благополучие, чтобы со временем мы смогли по-настоящему сказать, что важно для людей и в какой степени. Когда мы станем действовать, у нашего общества будут возникать самые разные приоритеты. Но поддается ли счастье измерению?
Да, но эти измерения несовершенны, как и в случае с любым другим социальным явлением, будь то безработица, ВВП или счастье. В нашем случае наука еще очень молода, и ее прогресс впечатляет.
Типичный вопрос, задаваемый индивиду: «С учетом всего, насколько Вы счастливы?» Возможные ответы варьируются от 0 («Крайне несчастлив») до 10 («Необычайно счастлив»). Чтобы оценить информацию, содержащуюся в ответах, нам нужно узнать, насколько эти ответы коррелируют с другими релевантными факторами. Из недавних исследований мы выяснили, что они хорошо коррелируют по меньшей мере с пятью релевантными вещами: оценками друзей, достоверными причинами благополучия, достоверными эффектами благополучия, состоянием здоровья и измерениями мозговой активности.
Когда друзей испытуемого спрашивают, счастлив ли он и насколько, ответы хорошо коррелируют с тем, что сообщает сам испытуемый. Если бы дело обстояло иначе, человечеству пришлось бы туго.
Более того, когда мы изучаем причины счастья, о которых сообщают респонденты в ходе социологических опросов, мы всегда выясняем, что они включают физическое здоровье, семейный статус, занятость, доход и возраст. Размеры воздействия удивительно похожи в широко варьирующихся исследованиях, проводившихся в разных странах[505]. Счастье тоже колеблется – как можно было ожидать – вместе с экономическим циклом[506]. Все это имеет смысл, поэтому имеют смысл и измерения счастья.
Точно так же ответы на вопросы о счастье или об удовлетворенности жизнью помогут, например, предсказать, уволится ли человек с работы или уйдет ли от жены. Кроме того, их можно использовать для измерения различий в качестве жизни в разных штатах США так, чтобы эти различия подтверждались паттернами различий в оплате труда[507].
Ответы на вопросы о счастье также соотносятся с измерением телесных функций – например, кортизола в слюне, фибриногена в ответ на стресс, кровяного давления, пульса и (в некоторых случаях) реакции иммунной системы на вакцину от гриппа. Эти корреляции сохраняются у разных индивидов, как в знаменитом единовременном обследовании государственных служащих британского Уайтхолла[508], а также в некоторых случаях у одного и того же индивида на протяжении определенного времени. Измеренное счастье связано и с продолжительностью жизни[509].
Наконец, существуют корреляции между заявлениями о счастье и мозговой активностью – как у разных индивидов, так и у одного и того же человека на протяжении какого-либо времени. Наиболее известна корреляция позитивного аффекта с электрохимической активностью в дорсолатеральной префронтальной коре и негативного аффекта с активностью на противоположной стороне[510]. В данной области пока делаются только первые шаги, но, если проводимая работа будет успешной, она подтвердит тезис о том, что субъективный опыт – это объективная реальность.
Когда люди говорят, что чувство всего лишь «субъективно», полезно рассмотреть простейшее чувство – физическую боль. Предположим, мы могли бы показать, что вербальный рейтинг боли человека коррелирует с объективным измерением мозговой активности. Это, конечно, заставило бы людей удалить слово «только» в словосочетании «только субъективный». И у нас есть такие данные. Роберт Когхилл прикладывал одинаковые горячие пластины к ногам множества испытуемых[511]. Степень боли, о которой сообщали испытуемые, сильно варьировалась, но была очевидным образом связана с активностью в префронтальной коре. Значит, субъективные чувства, по сообщениям людей, действительно обладают объективной реальностью.
Когда дело доходит до публичной политики, конечно, существует множество разных способов измерить счастье и удовлетворенность жизнью. Такие измерения могут основываться на одном вопросе или (чтобы уменьшить погрешность измерения) на множестве вопросов, которые могут быть объединены в единый индекс с использованием соответствующих показателей[512]. Например, общим вопросом является удовлетворенность жизнью, мы можем измерить удовлетворенность человека разными областями жизни. Средневзвешенная величина этих ответов может дать более надежное представление, чем ответ на один единственный вопрос. И как подсказывает бентамовский подход, вопросы должны быть направлены на то, чтобы уловить аффект (чувство), оставляя в стороне рассудок[513]. Обычно мы используем измерения, которые охватывают существенный промежуток времени. Этого можно достичь одним из двух способов: проще всего задавать вопрос вроде «С учетом всего, насколько вы удовлетворены вашей жизнью в эти дни?». Или же вопросы об одном дне могут быть заданы в течение нескольких разных дней[514].
Более того, ясно, что, когда люди отвечают по шкале счастья от 0 до 10, они используют шкалу нормальным образом: то есть, например, разница между 6 и 7 считается такой же, как и разница между 7 и 8. Если бы это было не так, мы бы не наблюдали почти идентичного соотношения между относительным доходом и счастьем в бесчисленных исследованиях в различных странах[515].
Пятьдесят лет назад был вполне естествен спор о том, как измерять депрессию, но в настоящее время это практически не проблема. То же самое неизбежно случится с измерением счастья. Следовательно, когда мы изучаем последствия любой политики, мы можем с уверенностью измерить ее воздействие на счастье. Но поскольку это затрагивает более чем одного человека, мы должны учитывать изменение в счастье, которое испытывает каждый индивид, и это возвращает нас к вопросу о справедливости, но в несколько иной форме.
Как я отмечал выше, мы всегда должны придавать большее значение уменьшению несчастья, чем тому, чтобы делать людей счастливее. Когда речь заходит о перераспределении дохода, о налоге на доходы Питера, чтобы заплатить Полу, мы должны сначала посмотреть, как дополнительные денежные средства влияют на счастье людей в разных точках шкалы доходов. После того как было написано первое издание настоящей книги, наша исследовательская группа нашла на редкость убедительное свидетельство касательно этого вопроса. Один дополнительный фунт приносит в 10 раз больше счастья человеку с доходом 10 тысяч фунтов, чем более состоятельному человеку, который уже имеет доход в 100 тысяч фунтов. Говоря обобщенно, дополнительный фунт приносит в х раз больше дополнительного счастья бедному человеку, чем кому-то, кто в х раз его богаче[516].
Это жизненно важно учитывать при выработке политики. Но есть и более широкий, «атмосферный» вопрос, связанный с равенством. Он со всей очевидностью проявился в примечательных открытиях Ричарда Уилкинсона и Кейт Пикетт, описанных ими в их недавней книге «Почему большее равенство почти всегда делает общества более успешными»[517]. Авторы обратились к соотношению между равенством доходов и многочисленными измерениями, касающимися здоровья, благополучия, поведения и достижений. После чего они сравнили эти показатели в разных странах, в разных американских штатах и в некоторых случаях в разные периоды времени. Снова и снова оказывалось, что неравенство в доходах ассоциируется с плохими средними исходами[518]. Например, приведенные ниже цифры показывают соотношение между неравенством доходов и доверием.
Следующий вопрос: какого рода механизм обусловливает эту связь? Можно, например, подумать, что, когда существует большое неравенство в доходах, самым бедным приходится по-настоящему туго, тогда как для самых богатых дела обстоят неплохо. Но это не так. В неравных обществах самым богатым тоже плохо – выше уровень заболеваний и детской смертности, чем у богатых людей из более равных обществ. Таким образом, мы не просто наблюдаем эффект относительного дохода – мы видим действие некоторого третьего общего фактора, который иначе работает в более неравных странах и в одинаковой мере затрагивает все классы общества.
Наиболее очевидный фактор такого рода – степень взаимного уважения и доверия между разными членами общества. Как показано на представленном выше графике, доверие и равенство доходов взаимосвязаны: самый высокий их уровень отмечен в Скандинавии. Простейшая интерпретация данных, приведенных в этой книге, заключается в том, что культура уважения порождает одновременно меньшие различия в уровне доходов и более здоровый образ жизни. При таком подходе различия в политике разных стран и эпох вызваны в основном различиями в ценностях. Последние влияют на политику, а политика – на результаты.
Я задал множество вопросов и, надеюсь, дал несколько полезных ответов. Мы имеем здесь дело с серьезными проблемами. Однако я искренне верю, что благодаря современной социальной науке и ясному мышлению мы можем создать практическое видение лучшего образа жизни с более вдохновляющей системой ценностей.
Пришло время признать, что в жизни есть нечто более важное, чем деньги, и пришло время, чтобы мы сосредоточили наше внимание не только на ВВП, но и на ОБ – общем благополучии.
В Соединенных Штатах среди первокурсников колледжей регулярно проводится опрос, включающий вопросы о том, какие цели в жизни «являются необходимыми или очень важными». В 1960-е годы около 65 % студентов отвечали: «Выработать осмысленную жизненную философию», и только 45 % сказали: «Преуспеть в финансовом отношении». К 1980-м годам эти цифры поменялись местами и остаются таковыми по сей день[520]. Подобный рост материализма был отмечен среди взрослых и среди старшеклассников[521].
Кроме того, произошли изменения в этических стандартах. Reader's Digestрегулярно проводил опросы в 16 европейских странах. Людей спрашивали, насколько они одобряют или не одобряют «тех, кто, найдя утерянную вещь, оставляет ее себе». В конце 1960-х не одобряли 88 %; к 1990 году их доля снизилась всего до 68 %[522].
Таким образом, наблюдается тенденция к росту материализма и, если называть вещи своими именами, эгоизма. Некоторые люди полагают, что такие тенденции могут продолжаться до бесконечности. Однако история учит нас другому. Она гораздо цикличнее, чем думает большинство. Например, в Великобритании XVIII век был временем ослабления морали и распространения антисоциального поведения. Но в начале XIX века наступила новая эра сдержанности и респектабельности[523]. Она по-настоящему закончилась только несколько лет спустя после Второй мировой войны, породившей мощное чувство социальной солидарности. За последние десятилетия наступил упадок такого рода чувства товарищества. Вместо этого мы получили усиление индивидуалистической культуры, в которой каждый живет сам по себе, все меньше ощущая ответственность за других.
Без сомнения, настало время для меньшего материализма, большего внимания к внутренней жизни и большей заботы о благе других. Не это ли мы наблюдаем сегодня? Пока мы не можем быть уверены, но есть обнадеживающие знаки.
На индивидуальном уровне люди в настоящее время в большей степени озабочены качеством своих переживаний и, будем надеяться, чужих тоже. Девять из десяти британцев полагает, что «разговоры об эмоциональных проблемах стали более приемлемыми, чем в прошлом»[524]. Журнал Psychologiesсегодня выходит в Британии и во Франции полумиллионными тиражами. Ширится движение «Позитивной психологии»[525], растет число групп, выступающих за счастье на рабочем месте. Сейчас, когда я это пишу, американский предприниматель по имени Тони Шей находится в турне по Соединенным Штатам с лекциями «Доставляя счастье», посвященными управлению счастливым предприятием со строгим «прообщественным» кодексом поведения и отсутствием денежных стимулов. Мы находимся в гуще массовой культурной революции, в которой наши чувства признаются важными и легитимными в совершенно новом смысле.
Более того, наши политики реагируют на эти новые приоритеты. Вскоре после того, как Дэвид Кэмерон стал лидером британской партии консерваторов, он выступил со знаменитой речью о важности общего благополучия (ОБ) в сравнении с ВВП. Он сказал поразительные слова: «Благополучие не может измеряться деньгами или котироваться на рынке. Оно обусловлено красотой того, что нас окружает, качеством нашей культуры и, более всего, прочностью наших отношений»[526].
В 2008 году президент Франции Николя Саркози учредил комиссию Стиглица, в состав которой вошли пять лауреатов Нобелевской премии, для пересмотра критериев оценки прогресса в обществе. Параллельно ОЭСР, являющаяся клубом всех богатых стран, провела три конференции по этому вопросу.
Конечно, ВВП критиковали и раньше. Новизна заключается в том, что люди стали всерьез рассматривать альтернативу. Великобритания – первая крупная страна, сделавшая измерения благополучия центральным элементом национальной статистики[527]. Но правительства многих других стран сегодня тоже принимают меры по измерению «субъективного благополучия» своего населения. Соединенные Штаты используют для мониторинга счастья «метод реконструкции дня»[528]. Доклад Стиглица рекомендует «статистическим службам включать вопросы, направленные на фиксацию того, как люди оценивают свою жизнь, их гедонистического опыта и приоритетов»[529]. А ОЭСР рекомендовала своим членам каждый год измерять благополучие населения своих стран и занимается разработкой руководства, которое продемонстрирует им, как это делать[530].
Измерение – это только первый шаг к хорошей политике: оно может выявить проблемные зоны и разрушительные тенденции. Чтобы решить, что делать, потребуется воображение – придется обдумать возможные политические решения, а затем оценить их в категориях затрат и выгод, измеренных в единицах счастья. Прогресс в этой сфере был более медленным главным образом из-за недостатка фактов, но, по крайней мере, этот вопрос обсуждается и в Британии, и в США[531]. В Соединенных Штатах этим вопросом занимаются лучшие молодые экономисты[532].
В то же время в Британии было осуществлено множество новых мер по улучшению благополучия, основываясь на «достаточно убедительных свидетельствах»[533]. С 2000 года каждый орган местного управления имел полномочия для улучшения благополучия населения, и многие центральные министерства теперь располагают своими собственными подразделениями по улучшению благополучия[534]. В связи с этим приведу четыре примера того, каким образом новый акцент на благополучии меняет жизненный опыт британских граждан.
Психическое здоровье – тот аспект нашей жизни, о котором забывали социальные реформаторы, такие как Уильям Беверидж. Когда Беверидж подготовил проект британского социального государства в 1942 году, он сосредоточил свое внимание на «пяти гигантах», которые, как ему казалось, рыщут по земле – нужде, невежестве, болезни, запустении и праздности, или, говоря простым английским языком, недостатке дохода, образования, физического здоровья, жилья и занятости. Это были наиболее объективные, материальные аспекты жизни.
Но если нам небезразлична внутренняя жизнь человека, мы должны сюда добавить шестого гиганта – психическое здоровье. Депрессия на 50 % чаще лишает трудоспособности, чем многие другие физические заболевания, включая ангину, астму, артрит и диабет[535]. Однако в развитых странах менее половины людей, страдающих депрессией, получают лечение. В случае с физическими заболеваниями лечение получают 90 % больных. Точно так же состояния тревожности, такие как агорафобия, социофобия, панические атаки и посттравматический стресс, тоже превращают людей в инвалидов, а от них, как правило, лечатся еще реже.
Но в действительности существуют экономически эффективные виды лечения. Например, когнитивно-поведенческая терапия для депрессии и тревожности прошла проверку в сотнях рандомизированных контрольных испытаний. После всего лишь шестнадцати сеансов лечения 50 % пациентов выздоравливают. Если проблемой является тревожность, выздоровление, как правило, оказывается полным. При депрессии такая терапия значительно сокращает риск рецидива и имеет более продолжительное действие по сравнению с антидепрессантами, если только не принимать их постоянно.
Однако, если антидепрессанты доступны большинству пациентов в большинстве стран, когнитивно-поведенческая терапия, как правило, нет. Особенно аномальная ситуация сложилась в Великобритании. У нас есть блестящая система, благодаря которой Национальный институт здоровья и клинических показателей дает обязательное руководство касательно того, какие виды лечения могут быть предложены Национальной службой здравоохранения. Это руководство разработано специалистами, и в нем говорится, что всем пациентам с депрессией и тревожными расстройствами должна предлагаться когнитивно-поведенческая терапия или другие виды речевой терапии, предназначенные для специфических заболеваний. Но до недавнего времени это руководство игнорировалось в большинстве частей страны.
С 2007 года все изменилось. Теперь у нас имеется национальная Программа по облегчению доступа к психотерапии, благодаря которой вскоре все, кто нуждается в лечении, смогут его получить[536]. Это отражает растущее желание воспринимать внутренний опыт всерьез, а также реагировать на огромные расходы казны, идущие на поддержание страдающих от нарушений в психической жизни и живущих на пособие за счет налогоплательщиков[537]. Эта новая революционная программа в конце концов должна преобразить жизнь миллионов англичан и показать пример всему миру.
Очевидно, что лучше предотвращать психические заболевания, чем потом их лечить. Школы выполняют здесь ключевую роль, и в последние годы правительство ввело во всех школах национальную Программу по социальным и эмоциональным аспектам обучения. Как я отмечал в главе 15, такие программы должны базироваться главным образом на практических руководствах (как когнитивно-поведенческая терапия), чтобы мы получали надежные результаты. Три местных образовательных органа в Англии ввели в школах Пенсильванскую программу по воспитанию устойчивости с хорошими результатами, и это движение быстро ширится[538]. Один общий урок в этой области подтверждает положения позитивной психологии: если мы хотим, чтобы наши дети избегали дурных привычек (алкоголь, наркотики, курение и подростковый секс), нам следует не говорить им, чего не нужно делать, а поощрять в них развитие позитивных отношений и интересов[539]. В будущем мы можем надеяться на более высокий уровень эмоционального интеллекта среди молодежи.
Конечно, то же самое должно относиться и к взрослым. Выполнение родительских обязанностей – это ключевой навык, но многие родители не слишком подготовлены в этом вопросе. Удивительно, скольких родителей дети пугают. Существуют программы тренингов, которые учат быть любящими, но строгими родителями и помогают справляться с самыми непослушными детьми. Правительство Великобритании в настоящее время организует обучение почти тысячи тренеров для родителей в рамках программы «Уэбстер-Страттон. Невероятные годы», которая после 12 недель приводит к заметному улучшению поведения по меньшей мере двух третей трудных детей[540]. Оно также вводит «Поведенческую семейную терапию» под эгидой Национальной службы здравоохранения как один из способов снизить ущерб, наносимый семейными конфликтами. Это только несколько примеров по-настоящему обнадеживающих мер, которые в сочетании друг с другом приведут к улучшению психического здоровья в обществе.
Один из способов воздействия на поведение – научить людей жизненным навыкам. Другой – изменить их внешнее окружение так, чтобы они делали более разумный выбор (с точки зрения своего благополучия). Правительства всегда это делали – именно для этого существует уголовный кодекс. Но новая наука, поведенческая экономика, подсказала немало новых и более изощренных способов как этого добиться. Например, было показано, что участие людей в частном финансировании пенсий напрямую зависит от того, сами они выбирают эту схему или же их по умолчанию в нее записывают, если только они прямо не заявят о своем нежелании в ней участвовать[541]. Когда для выхода из программы нужно подавать соответствующее заявление, в ней участвует почти втрое больше людей, чем тогда, когда приходится подавать заявление для участия в ней.
На этом этапе необходимо оценить: что лучше всего для благополучия индивида? Вы не можете полагаться на теорию выявленных предпочтений, чтобы получить правильный ответ, поскольку каждая процедура обнаруживает совершенно разный набор предпочтений. Вам придется принимать решение на основе того исхода, который вы сочтете наилучшим для благополучия населения. Столкнувшись с таким выбором, Пенсионный комитет британского правительства решил, что люди будут счастливее, если им нужно будет подавать заявление для выхода из программы частного финансирования пенсий, а не для включения в нее[542]. И это стало законом, действующим на территории страны.
Такой подход – пример того, что называется «либертарианским патернализмом»: правительство не принуждает вас ничего делать, но Большой Папочка создает такие стимулы, которые подтолкнут вас к принятию определенного решения. В США распространением подобных идей занимался Касс Санстин, ставший соавтором книги «Толчок к правильному выбору: как улучшить решения, касающиеся здоровья, богатства и счастья»[543] и работающий в администрации Обамы.
В результате экономического кризиса произошла радикальная переоценка приоритетов тех, кто определяет экономическую политику. Прежние программы придавали огромное значение максимальному увеличению ВВП, невзирая на риск краткосрочной нестабильности. Заявления банкиров о том, что дерегулирование приведет к росту ВВП, произвело впечатление на таких лидеров, как президент Клинтон и премьер-министр Блэр, которые именно так и поступили[544]. В результате разразился финансовый кризис, за которым последовал мощный всплеск безработицы.
Насколько это важно? Согласно Чикагской школе экономики, колебания в уровне безработицы гораздо менее значимы, чем долгосрочный рост ВВП [545]. Но с точки зрения исследований счастья верно обратное.
После событий последних лет политики снова регулируют банкиров. За этим стоит два направления мысли. Согласно одному, банкиры ошибались, когда утверждали, что слабое регулирование в банковской области благотворно для ВВП[546]. Но согласно второму, даже если банкиры были правы, это не было достаточным основанием для того, чтобы поставить под удар стабильную занятость миллионов трудящихся. Так что мы наконец видим проблеск новой системы ценностей, которая ставит благополучие населения выше интересов ВВП[547].
Контраст между этими двумя целями был центральной темой данной книги. Я утверждал, что зависимость от ВВП больше не является главным приоритетом общества, потому что она приносит мало дополнительного счастья. Но в последние годы этот взгляд поставили под сомнение три выдающихся экономиста в работах, которые привлекли к себе всеобщее внимание[548]. Их анализ по большей части сравнивает доход и счастье разных стран в один и тот же момент времени, тогда как главный вопрос в том, что происходит в одной и той же стране, когда она богатеет. Если мы ограничимся развитыми странами, ни США, ни Великобритания за последние шестьдесят лет не стали счастливее. А если мы возьмем все западноевропейские страны с начала 1970-х, когда начали вести статистику, тенденции в ВВП не оказывали значительного воздействия на удовлетворенность жизнью: значение имели только экономические циклы[549].
Тогда почему же ВВП имеет столь краткосрочное действие, если индивиды так стремятся разбогатеть? В новаторской статье, посвященной данному парадоксу, Ричард Истерлин отмечает, что людей беспокоит прежде всего соотношение между их доходом и доходами других[550]. Та же самая идея была предложена в главе 4 данной книги, и недавние исследования это подтверждают[551]. В то же время более богатые люди в обществе в среднем счастливее более бедных. Но по мере того как все общество становится богаче, люди в среднем не становятся счастливее – те, кто поднялся по шкале дохода, становятся счастливее, а те, кто опустился, становятся менее счастливыми. Это знакомая нам игра с нулевой суммой, от которой мы можем спастись, направив больше энергии на деятельность с положительной суммой – прежде всего на наши отношения с людьми.
Это должно стать для нашего общества дорогой к прогрессу. Каждый из нас найдет свой собственный способ внести вклад в более счастливую жизнь для других и для себя. Но, как и в случае с любым добрым намерением, нам придется преодолеть множество препятствий – недостаток информации, недостаток связей и недостаток личного упорства в достижении этой цели. Люди обычно с трудом находят практическое выражение своему идеализму – для реализации своей лучшей стороны.
Правильная структура может все облегчить. Вот почему наша группа решила основать массовое движение за более счастливое общество «За счастье» (Action for Happiness).. Это поможет находить информацию, а также объединиться единомышленникам и предпринять действия для улучшения своей жизни и жизни других людей.
Главная цель нашего движения – способствовать увеличению счастья и уменьшению несчастья. Центральная идея – личная приверженность членов движения цели увеличения счастья и уменьшения несчастья в мире. Это относится к тому, какую жизнь они ведут дома, на работе и как граждане. Для того чтобы общество было счастливо, индивиды должны извлекать счастье по большей части из помощи другим людям. От этого выиграют все – и те, кто отдает, и те, кто получает.
В основе движения будут стоять группы единомышленников, выступающих за достижение большего счастья теми способами, на которых они решат сосредоточить свое внимание. Таким образом, когда люди вступают в онлайн-движение, они смогут связаться с другими членами, объединить с ними свои усилия и получить от них поддержку. Они также найдут большой набор различных видов деятельности, которыми они могут заняться, – от улучшения собственного эмоционального баланса до деятельности на рабочем месте, в своем сообществе или лоббирования нашего дела среди тех, кто принимает политические решения. По нашему замыслу, движение сможет использовать фрустрированный идеализм, накопившийся во многих слоях нашего общества, особенно среди молодежи.
Интеллектуальная поддержка поступает от быстроразвивающейся науки о счастье, которая, как мы видели, подтверждает мудрость многовековых духовных и этических практик и предлагает новые идеи борьбы за счастье, будучи родителем, партнером, коллегой или гражданином. К самым лучшим из этих знаний легко можно будет получить доступ на сайте движения «За счастье».
За последнее десятилетие движение за благополучие сделало значительный шаг вперед. Более четкая цель может сейчас создать массовое движение. Вступив в это движение на www.actionforhappiness.org, люди найдут товарищескую поддержку, которую ищут, и знание, которое им потребуется, чтобы претворить свои идеалы в жизнь. Мы надеемся, что такое движение может в итоге стать мировой силой в борьбе за улучшение жизни.
Час настал. В значительной части общества образовался духовный вакуум, который раньше заполняла религиозная вера. Растет разочарование накоплением богатства как ответом на наши проблемы и появляется все больше свидетельств того, что молодежь становится несчастнее[552]. В то же время мы больше, чем когда-либо, знаем о том, как заложить основу счастливой жизни.
Когда разразился финансовый кризис, поначалу было неясно, окажется ли он полезным для подхода, ориентированного на благополучие, или нет. С одной стороны, это заставило людей больше беспокоиться о № 1 и о том, как оплатить счета. С другой стороны, кризис поднял вопрос о ценностях – и это будет иметь долгосрочное действие.
В настоящее время людей особенно волнует вопрос о том, нужно ли нам общество, которое так сильно полагается на эгоистический интерес, а не на приверженность благополучию других. Социальные тенденции не всегда однонаправленны, и это вполне может оказаться поворотным пунктом. И мы надеемся, что в завтрашнем мире нам удастся как можно обстоятельнее проявить наши лучшие качества и получить большее удовлетворение от жизни.
Я глубоко признателен: Эндрю Кларку, Роджеру Криспу, Парте Дасгупте, Полу Долану, Фелисии Хупперт, Алану Мэннингу, Нику Марксу, Джеффу Малгану, Эндрю Освальду, Стюарту Проффиту, Мэтью Рабину, Роберту Скидельски, Николасу Стерну, Лесли Тернберг и Марку Уильямсону – за замечания и обсуждение этой новой части книги.
См.: Bok, 2010. Бок был ректором Гарварда в 1971–1991 и 2006–2007 гг.
Прекрасное рассмотрение ключевой роли счастья в западной моральной философии см. в: McMahon, 2006.
Свидетельства того, что люди чувствуют боль других людей, см. в: Singer, 2004. Более жесткую позицию, согласно которой значение имеют только чувства, см. в: Gilbert, 2006, p. 71; Гилберт, 2008, с. 97; Schacter et al., 2009. См. также убедительное опровержение аргумента Нозика о «машине счастья» в: Gilbert, 2006, p. 71 [в русском издании книги Гилберта перевод соответствующего места опущен. – Примеч. ред.]. Защиту значения чувств современным философом см. в: Haybron, 2008.
В «Никомаховой этике» Аристотель применил похожий подход, хотя и использовал иное определение счастья (см. ниже). Сходство заключается в том, что он искал что-то, что является исключительно самоцелью.
Ниже я вернусь к вопросу о распределении счастья и относительной важности уменьшения несчастья и увеличения существующего счастья.
См., напр.: MacIntyre, 1981; Макинтайр, 2000.
Подробнее об этом см.: <a l:href="http://www.compassionineconomics.org/">www.compassionineconomics.org</a>.
См.: Seabright, 2010.
См.: Fehr and Fischbacher, 2002.
См.: Konow and Earley, 2008. Свидетельства подобного поведения в естественном окружении см. в: Dunn et al., 2008; Headey et al., 2010.
См.: Switzer et al., 1995.
См.: Dunn et al., 2008; Dunn et al., 2010.
Rilling et al., 2002.
Aristotle, Nicomachean Ethics, 1099a; Аристотель, Никомахова этика, 1099а.
Цит. по: Scruton, 2001, p. 83.
В экономике общественного сектора это стало уже давней традицией – см., напр.: Atkinson and Stiglitz, 1980, рart 2, p. 333–342; Аткинсон и Стиглиц, 1995, часть 2, с. 474–482. В принципе сообщество включает в себя всех разумных существ, но для большинства из нас диапазон влияния, которое мы можем оказывать, достаточно ограничен.
См.: Rawls, 1971; Ролз, 1995.
Амартия Сен подробно обсуждает вопрос о лишениях в: Sen, 2009, p. 272–276. На этих страницах он критикует мой подход за то, что я делаю слишком сильный акцент на «чувствах». Но в дальнейшем он вполне справедливо указывает на важность чувств при выработке политики в области здравоохранения (p. 285).
См.: Frederick and Loewenstein, 1999.
Одновременно относительный и абсолютный. Данные по богатым странам см. в: Layard et al., 2010, table 6.4.
См.: Headey et al., 2010.
См.: Brickman et al., 1978.
См.: Diener et al., 2010.
См.: Stern, 2006.
Wheen, 1999, p. 363.
См. также: Mill, 1861; Милль, 1900.
См.: Keyes et al., 2002.
Huppert and So, 2009; в этой работе отмечается, что менее 25 % «горячо согласились» с утверждением, с которым, как предполагалось, достаточно было просто согласиться. В результате около 12 % взрослых европейцев были сочтены процветающими. См. также: Clark and Senik, 2010.
Когда мы сравниваем разные виды деятельности, значение того или иного них не слишком соотнесено с качеством чувства, испытываемого во время него (см.: White and Dolan, 2009). Но этот вопрос отличается от вопроса о действии совокупного «смысла жизни» на совокупное счастье.
См.: Clark and Senik, 2010.
В своей новой книге Селигман (Seligman, 2011) различает четыре разных элемента: позитивная эмоция, отношения, смысл и достижение.
См.: Fredrickson, 2009; Lyubomirsky, 2008. Отличный обзор современной психологии счастья можно найти в: Huppert et al., 2005; Haidt, 2006; Diener and Biswas-Diener, 2008. О роли внимания и его действии на счастье см.: Schkade and Kahneman, 1998.
Freud, 1930; Фрейд, 1998.
Джон Стюарт Милль полагал, что счастье – это всеохватывающее благо, но ему также принадлежит знаменитое высказывание: «Спроси себя, счастлив ли ты, и сразу же перестанешь быть таковым» (Mill, 1873, oh. V, p. 142). Он думал, что не следует размышлять над своим счастьем – только над счастьем других. Как я покажу ниже, это слишком узкий взгляд.
См.: Csikszentmihalyi, 1990; Чиксентмихайи, 2010.
См. также: Ricard, 2007, 2010.
См.: Davidson and Harrington, 2001.
См.: Williams et al., 2007.
Бесплатные сайты включают в себя: Mood Gymи Living Life to the Full, оба посвящены депрессии. Среди платных сайтов Fear Fighter (тревога) и Beating the Blues (депрессия).
См.: <a l:href="http://www.authentichappiness.org/">www.authentichappiness.org</a> и <a l:href="http://www.positivepsychologynews.com/">www.positivepsychologynews.com</a>.
См.: Gilbert, 2009.
См.: Aked et al., 2008. Эти предложения были официально приняты в правительственном докладе о психическом капитале и благополучии: Foresight Report on Mental Capital and Well-Being, p. 81; см: Government Office for Science, 2008.
См.: Layard and Dunn, 2009.
См.: Greenberg et al., 2003; Payton et al., 2008. Лучшие из этих программ на английском языке, которые без труда могут быть осуществлены, описываются в: <a l:href="http://cep.lse.ac.uk/layard/annex.pdf">http://cep.lse.ac.uk/layard/annex.pdf</a>, annex 15.1.
Brunwasser et al., 2009; Challen et al., 2010.
Опрос 2005 г., проведенный для серии передач на ВВС «Формула счастья»: <a l:href="http://news.bbc.co.uk/nol/shared/bsp/hi/pdfs/29_03_06_happiness_gfkpoll.pdf">http://news.bbc.co.uk/nol/shared/bsp/hi/pdfs/29_03_06_happiness_gfkpoll.pdf</a>.
См.: Brittan, 2006.
Это было бы более вероятно при правительстве, озабоченном «объективными показателями» того или иного рода, такими как ВВП. В конце концов, именно такой была главная мотивация у Сталина.
Его выступление на конференции ОЭСР, посвященной измерению прогресса и проходившей в Бузане (Южная Корея) в октябре 2009 г.
Чтобы определить его общий бюджет, нужно в принципе сравнить счастье, доставленное «последним» потраченным фунтом, со счастьем, потерянным от последнего фунта дохода, – каждое оцененное по «этической» ценности, приписываемой каждой дополнительной единице счастья.
См., напр.: Di Tella et al., 2003.
Di Tella et al., 2003. Однако тезис о том, что в Британии не было тенденции к росту счастья, поскольку, начиная с 1950-х гг., произошло столько всего хорошего и столько изменений в политике, ставится под сомнение в работе: Johns and Ormerod, 2007. Авторы упускают из виду, что другие, негативные изменения могли свести на нет позитивные. См. также количественные данные, свидетельствующие о негативных последствиях упадка социального капитала в Соединенном Королевстве: Bartolini et al., 2008.
См.: Oswald and Wu, 2010.
См.: Steptoe and Wardle, 2005; Steptoe, Wardle and Marmot, 2005.
См: Diener and Chan, 2010.
См.: Urry et al., 2004.
См.: Coghill et al., 2003.
См.: Dolan and Layard, 2008.
Неудивительно, что различные причины счастья имеют различный относительный вес в зависимости от баланса между чистым аффектом и суждением в измерении счастья (см.: Kahneman and Deaton, 2010; Diener et al., 2010). Доход оказывает большее относительное воздействие на измерения, основанные на выносимых суждениях; психологические переменные оказывают большее воздействие на измерения, основанные на аффекте. Я бы сказал, что измерения, основанные на аффекте, более релевантны. Удовлетворенность жизнью лежит между чистым аффектом и суждением, но это исключительно хорошо обоснованное и хорошо задокументированное измерение – и, вероятно, наиболее приемлемое для целей публичной политики. (Отметим его очевидную связь с удовлетворенностью общественными услугами.)
Оценка одного дня может быть получена либо путем выбора фрагмента опыта, либо «методом реконструкции дня», см.: Krueger, 2009. Касательно надежности повторного тестирования различных измерений см.: Krueger and Schkade, 2008.
Layard et al., 2010.
В виде функции это будет выглядеть так: H = α logY, где Н – счастье, а Y – доход (закон Вебера о пропорциональном эффекте). См. также: Layard et al., 2008.
Wilkinson and Pickett, 2009. См. также: James, 2007, чьи рассуждения, хотя местами и преувеличенные, все же поднимают важные вопросы.
Книга подверглась сильной критике со стороны Питера Сондерса (см.: Saunders, 2010). Но Уилкинсон и Пикетт привели убедительные доводы в защиту своей позиции: <a l:href="http://www.equalitytrust.org.uk/saunders-response">www.equalitytrust.org.uk/saunders-response</a>.
Выступление 22 мая 2006 г.: <a l:href="http://www.conservatives.com/News/Speeches/2006/05/Cameron_Improving_societys_sense_of_well_being_is_challenge_of_our_times.aspx">www.conservatives.com/News/Speeches/2006/05/Cameron_Improving_societys_sense_of_well_being_is_challenge_of_our_times.aspx</a>.
Easterlin and Crimmins, 1991; а также последующие данные из доклада Института исследований высшего образования при Калифорнийском университете «Американские первокурсники: тенденции за сорок лет. 1966–2006 гг.».
Обследование старшеклассников называется «Мониторинг будущего» и ведется в научно-исследовательском центре Мичиганского университета. Обследование взрослых проводилось Центром изучения общественного мнения им. Роупера. Что касается изменения моральных оценок в американских женских журналах с 1948 по 1969 г., см. также: Zube, 1972.
Halpern, 1995, p. 351.
Некоторые факты можно найти в: Gorer, 1955, p. 293–297 и приложении к нему, посвященном преступности. Любопытно, что в течение десятка лет мы наблюдаем сокращение преступности в Великобритании и США.
BACP, 2010.
<a l:href="http://www.authentichappiness.sas.upenn.edu/">www.authentichappiness.sas.upenn.edu</a> и <a l:href="http://www.positivepsychology.org/">www.positivepsychology.org</a>.
Выступление 22 мая 2006 г. Идея, конечно, не новая. 18 марта 1968 г. Роберт Кеннеди заявил: «Однако валовой национальный продукт не включает в себя здоровье наших детей, качество их образования или радости от их игр. Он не включает в себя красоту нашей поэзии или силу нашего брака, интеллектуальность наших общественных дебатов или безупречность наших государственных служащих. Он не измеряет ни наше остроумие, ни нашу смелость, ни нашу мудрость, ни ученость, еще меньше сострадание или преданность своей стране; короче, он измеряет все, кроме того, что придает жизни смысл».
Старт этой инициативе был дан 25 ноября 2010 г. речью премьер-министра (см.: <a l:href="http://www.numberl0.gov.uk/news/speeches-and-transcripts/2010/11/pm-speechon-well-being-57569">www.numberl0.gov.uk/news/speeches-and-transcripts/2010/11/pm-speechon-well-being-57569</a>) и Джил Мэтесон, главы Национальной статистической службы. Измерения проводятся с апреля 2011 г. Впервые за систематические измерения благополучия выступили Дайнер и Селигман (см.: Diener and Seligman, 2004).
Включено в «Национальное исследование по использованию времени».
Stiglitz et al., 2009.
См.: <a l:href="http://www.wikiprogress.org/">www.wikiprogress.org</a>.
См.: Layard, 2006; о значительном вкладе, внесенном видным юристом Дереком Боком, см. в: Derek Bok, 2010, а также Дайнером и остальными в: Diener et al., 2009.
См. специальный выпуск Journal of Public Economicsо счастье и публичной политике (2008).
Замечательная книга бывшего инсайдера с Даунинг-стрит, 10, см.: Halpern, 2010.
Эта тенденция получила поддержку в недавнем «Проекте по развитию психического капитала и благополучия», подготовленном главным советником правительства по науке и главой Управления по науке и технике в целях выявления способов улучшения благополучия с помощью частных и правительственных мер. См.: UK Government Office for Science, 2008.
Moussavi et al., 2007.
Подробнее об IAPT см.: Layard et al., 2006; Clark et al., 2009; Clark, 2010; Silver, 2010. Касательно подобного подхода к психическому здоровью детей см: Layard, 2008.
Исходный анализ затрат и выгод показал, что экономия позволит полностью финансировать программу, см.: Layard et al., 2007. Дальнейший опыт это подтвердил.
Challen et al., 2010.
См.: Bonell et al., 2007.
Webster-Stratton et al., 1989.
См.: Beshears et al., 2008.
См.: Pensions Commission Report, 2006.
Thaler and Sunstein, 2008. О похожих идеях в Британии, но с более широким спектром применения см.: Dolan et al., 2010.
См.: Pensions Commission Report, 2006.
См.: Lucas, 2003. Лукас подчеркивает, что большой прирост ВВП связан с более высоким ростом. Однако мой тезис касается не межвременного выбора, который необязательно оказывается искаженным, даже если люди заботятся преимущественно об относительном доходе (см.: Layard, 1980; Arrow and Dasgupta, 2009). Моя идея состоит в том, что искажается уровень (а не рост) выпуска. Конечно, экономический рост будет продолжаться всегда, если мы сумеем справиться с климатическими изменениями – творческий дух человека будет продолжать находить способы делать вещи лучше.
См., напр.: Turner et al., 2010.
По этой причине я в 2007 г. прекратил поддерживать британское участие в еврозоне, которое повысило бы производительность, но при этом затруднило бы стабилизацию занятости. Кроме того, я стал гораздо более скептически относиться к миграции по сравнению с тем временем, когда я готовил первое издание книги, потому что появились дополнительные факты, подтверждающие негативное действие миграции на социальный капитал (см.: Putnam, 2007; Oishi et al., 2007).
См.: Deaton, 2008; Stevenson and Wolfers, 2008.
См. об этом: Layard et al., 2010; Easterlin, 2010, oh. 5. Последствия политики в области налогообложения, когда людей заботит относительный доход, обсуждаются в: Layard, 2006.
См.: Easterlin, 1974.
См. примеч. 31 на с. 372, а также: Fliessbach et al., 2007.
Исследования, включающие в себя ретроспективные отчеты, – самые надежные. Данные о британских подростках, начиная с 1970-х гг., можно найти в: Layard and Dunn, 2009, p. 3–4; Sweeting et al., 2009. Данные по американским студентам колледжа и старшеклассникам, начиная с 1950-х гг., см. в: Twenge et al., 2010. Об австралийцах см.: Eckersley, 2010.