Сардар-Рашид представил меня гостям с большой торжественностью.
- Этот господин - наш родственник. Это молодой человек, получивший образование в России. Однако, подобно некоторым, он не отрешился от религии и веры отцов, ибо фамилия бека принадлежит к числу благороднейших родов.
- А эти - ближайшие друзья нашего дома, - добавил Сардар-Рашид, представляя Гасан-агу и Тутунчи-оглы.
Присутствующие начали раскланиваться с нами. По правде говоря, эта церемония обмена поклонами была мне крайне смешна. В этих забавных поклонах и восклицаниях мне ни разу не удалось уловить слова "салам".
- Мы всецело к услугам господина!
- Снисходительность господина безмерна!
- Мы готовы стать жертвой господина!
- Счастливы вашим вниманием!
- Мы преисполнены благодарности к господину!
- Как чувствует себя господин?
Молчаливые поклоны были и того смешней. Некоторые, прижав руки к груди, склоняли голову в мою сторону, другие же, вытянув шею, приветствовали одними глазами.
Больше всего занимали меня приветствования глазами. Приветы такого рода и немой разговор глазами - характерная особенность Тавриза.
Я с большим вниманием разглядывал одного из специалистов по безмолвным поклонам. Он раскланивался одними глазами, причем, когда, повернув голову, он кланялся, зрачки его глаз исчезали. Были и такие, что, кланяясь, двигали носом и ушами.
Один из гостей кланялся на особый лад, вызывавший невольный смех. Кланяясь, он вытягивал шею вперед, и тогда один его ус опускался вниз, а другой поднимался вверх. Это рассмешило даже Сардар-Рашида. Короче говоря, созданная под именем траурного собрания комедия была смешнее всех виденных мною в жизни.
По окончании поклонов, мы в течение нескольких минут сидели молча, прислушиваясь к бульканию воды в кальянах и звону ложек в стаканах.
Марсиеханы*, приглашенные читать положенные молитвы и оды, начинали один за другим подниматься неустроенное для них возвышение. Я старался вникнуть в содержание их проповедей, в которых не было ни слова о событиях в Кербале. Один пел об одинокой кончине имама Кязима в Багдаде в подземельях Гарун-аль-Рашида, другой - об имаме Ризе, отравленном в городе Тусе халифом Мэмуном, третий - об убиенном на чужбине Муслиме-ибн-Эгиле, четвертый - о его детях, также погибших на чужбине вдали от родного племени и т.д. Я не сомневался, что тема этих проповедей была дана самим Сардар-Рашидом, который хотел, очевидно, связать их с судьбой свого зятя Смирнова, также "убиенного" на чужбине.
______________ * Певцы "од" на религиозные темы, главным образом, по случаю, траура.
Наконец, эти с умыслом подобранные проповеди и рассказы о мучениках были окончены. Получив по пяти кран и выразив по пяти тысяч благодарностей, марсиеханы и гости удалились. Зал опустел.
Ираида, Нина и девушки вышли к нам. По случаю траура Ираида также была одета во все черное и черная шаль покрывала ее голову.
Сардар-Рашид, взяв Нину и Ираиду за руки, заговорил, обращаясь ко мне, и в голосе его звучали безграничная гордость и торжественность:
- Вам и вашему покорному слуге не могло достаться в удел ничего более возвышенного, чем эти существа. Если говорить о мирских благах, они лучшие блага мира: по благородству они выше всех, по красоте - равных им не сыскать во всем мире. Что же касается судного дня, сударь, то добра, содеянного нами в этом мире, хватит на семьдесят последующих поколений. Одно то, что эти госпожи обращены в ислам, слава аллаху, полностью разрешает вопрос о нашем ответе перед страшным судом. Этот факт смоет все наши грехи перед лицом господа бога и, направив эти два существа на путь истины, избавит их от мук ада. Вы только поглядите, сударь, на неисповедимость путей господних. Подумайте, откуда только он не приводит человека и кого кому не обрекает в удел? Если вы услышите, как правильно произносит Ираида-ханум символ веры, вы будете поражены.
При этих словах Сардар-Рашид обратился к Ираиде:
- Госпожа, прочтите символ веры, пусть господин послушает вас.
Ираида смутилась и покраснела. Бросив взгляд на меня и Нину, она начала:
Эшхэди-энла илахэ иллаллах-вэхдэху лашарига лах*.
______________ * Сильно исковерканная арабская фраза из корана: нет бога, кроме бога, он един...
Выслушав эти слова, закреплявшие "мусульманство" Ираиды, я пожал Сардар-Рашиду руку и, стараясь скрыть иронию, заметил:
- От души вас поздравляю. Этого успеха вполне достаточно, чтобы обеспечить вас и в здешней и в загробной жизни.
Нина была бледна. Казалось, ударь ее ножом, и кровинки не покажется. Жалкая роль Ираиды вывела ее из душевного равновесия, и она готовилась напасть на нее с упреками. Заметив это, я быстро переменил тему.
- Весьма сожалею, - сказал я Сардар-Рашиду, - что Махру-ханум постигло такое несчастье. Не находите ли вы, что было бы лучше перевезти Махру-ханум из сада Шахзаде сюда?
- Ваш покорный слуга полагает, что пока несколько рано делать это. По нашему обычаю, Махру может оставить дом покойного Ага-Исмаила и перебраться сюда лишь по истечении сорока дней после смерти мужа. Насколько я знаю, такой обычай есть и у русских. Но мне не удалось убедить сестру. Она прислала сказать, что не может оставаться там. "Здесь, кроме солдат и офицеров, никого нет", - твердит она. Я был поставлен в безвыходное положение и послал за ней фаэтон, - печально закончил Сардар-Рашид.
Весть о переезде Махру сильно подействовала на меня и Нину. На самом деле, как отнесется ко мне Махру? Она раскрыла важную тайну, и в результате царская армия понесла серьезное поражение. С другой стороны, благодаря сообщениям, сделанным Махру, трагически погиб ее муж - Смирнов.
Пока я не знал, какое впечатление произвела на нее эта смерть. Я знал лишь одно: Махру безгранично любила Смирнова и ради этой любви попрала веру, обычаи и традиции.
О том, что Смирнов собирается разоружить революционное незмие, а значит и тавризскую революцию, Махру никому, кроме меня, не сообщала.
Моя участь зависела от этой женщины и от наличия у нее присущей героям силы воли и выдержки.
Я же еще не верил в существование в Тавризе такой героини. Оставим в стороне действительную реальную жизнь, даже в литературе Востока женщины с такой силой воли встречаются редко.
Раздумывая над этим, я старался успокоить себя, подыскивая различные доводы: возможно, что в восточной литературе я и смогу найти такую героиню.
И в одно мгновение я перебрал в уме самые значительные памятники восточной литературы: "Тысячу и одну ночь", "Четырех дервишей". Не вспомнив по этим произведениям ни одного женского образа, исполненного воли и энергии, я почувствовал к их авторам какую-то неприязнь. Кроме жены банщика, ежедневно продающейся одним и продающей других, и безвольных женщин типа Саиды-Шамсэ, не умеющих сдержать данное слово и таких же недостойных, как жена банщика, я там никого не нашел.
Я был охвачен унынием и безнадежностью и чувствовал свое бессилие познать женщину Востока и понять ее психологию Я смутно сознавал, что ошибаюсь, подходя к женщине Востока так, как я подходил к Нине, которую знал в течение ряда лет, или к мисс Ганне. Ошибка моя объяснялась, как я понимаю теперь, тем, что я не учитывал глубокой разницы между Махру и этими двумя женщинами.
"Может ли женщина Востока, оторванная от общества и лишенная возможности изучать особенности общественной и политической жизни, быть такой же, как европеянка? - спрашивал я себя. - Правильно ли, логично ли требовать от восточной женщины силы воли и свободомыслия?"
Я не знал, что пройдет немного времени, и я пойму свою ошибку, пойму, что находящаяся под чадрой женщина Востока также обладает огромной силой воли и выдержкой.
Отправленный за Махру фаэтон, наконец, прибыл. Через несколько минут здесь лицом к лицу должны были столкнуться виновники последних тавризских событий.
"Сейчас войдет Махру, - говорил я себе, - вспомнит при виде меня трагическую гибель мужа и начнет осыпать его убийцу горькими упреками!"
Вошли слуги и внесли вещи Махру. За ними показались Нина и Ираида. Они под руку вели Махру.
- Бедная Махру! - воскликнул Сардар-Рашид, гладя черные волосы сестры.
Тем временем я следил за выражением глаз Махру, стараясь определить ее душевное состояние. Мысли, которые Махру не хотела произнести вслух, можно было прочесть в линиях, залегших меж ее черных, сросшихся на переносице, бровей.
В ее взгляде ясно чувствовалось усилие мужественно противостоять большому горю, и вместе с тем этот взгляд выдавал страшную муку.
Вдруг обернувшись, она с ног до головы окинула Сардар-Рашида гневным взглядом, и тогда я понял, что в глубине души Махру питает к нему ненависть и презрение.
Я убедился в том, что эта восточная красавица является подлинной героиней. Страшен был взгляд этой отважной, закутанной в черные шелка героини, не скрывавшей своего отвращения к Сардар-Рашиду.