ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР
В этом году произошло невиданное на протяжении сотен лет событие. Обычно население Тавриза соблюдало траур "Махаррем" в течение сорока дней после ашуры, дня гибели имама Гусейна, но в этом году все траурные сборища, посвященные кончине имама, были прекращены на четырнадцатый день месяца махаррема и на четвертый день после ашуры, так как в этот день в город должен был вступить назначенный царским правительством генерал-губернатор Гаджи-Самед-хан.
Русское консульство и местные реакционеры готовились к торжественной встрече царского ставленника и, радуясь победе колонизаторов, спешно сбросив облегавшие их еще вчера траурные одежды, высыпали на улицы.
Вместо черных траурных флагов с надписью "О, Гусейн, мученик Кербалы!", над воротами домов, на площадях и перекрестках развевались праздничные знамена с лозунгом: "Да здравствует император!"
Из богатого дома, откуда еще вчера раздавались вопли "Ва, Гусейн", сегодня лились звуки кеманчи и певец пел:
Я спросил у эпохи, где Александр Великий?
Кто он? - ответила она, - теперь господство русского падишаха.
Аристократки доставали из-за благоухающего корсажа портрет малолетнего шаха* и, нежно целуя, пели.
______________ * Ахмед-шаха - сына Мамедали-шаха. (Примечание автора).
О, отец дервиш, приди, где твой пояс золотой?
О, отец дервиш, о, отец дервиш!..
Политические проститутки, ежедневно бросавшиеся в объятия то одной, то другой державы, облачившись в праздничные одежды, готовились к выезду на встречу.
Нина и я получили письмо от Сардар-Рашида. Он предлагал и нам отправиться встречать Гаджи-Самед-хана.
Независимо от этого Нину очень интересовала церемония встречи. Не решаясь отпустить ее одну, я собрался с ней. К нам присоединились Мешади-Кязим-ага и Алекпер, которые ехали в другом фаэтоне.
Вся дорога от Нэйматабада до будущей резиденции генерал-губернатора сада Низамуддовле охранялась кавалеристами Марагинского полка, находящегося в личном распоряжении Гаджи-Самед-хана. Этот полк, в течение ряда дней без устали грабивший и убивавший жителей Тавриза, был вооружен выданным накануне из русского консульства новым оружием. Для сопровождения Гаджи-Самед-хана консулом был снаряжен эскадрон казаков.
Ограждение особы генерал-губернатора от всяких неожиданностей и охрана дорог были поручены также казакам.
Триумфальная арка, воздвигнутая на могиле независимости Ирана, была разукрашена цветами и зеленью, выращенными в садах тавризских аристократов и контрреволюционеров.
Следовавший за экипажем Гаджи-Самед-хана казачий военный оркестр исполнял национальный гимн погибшего Ирана, и звуки труб, казалось, издевались над слушателями.
Личный же оркестр Гаджи-Самед-хана играл похоронный марш, посвященный траурным дням махаррема.
В первых рядах встречающих шествовали тавризские моллы. Кто пешком, а кто на белых ослах, в белых и зеленых чалмах и повязках; двигались они во главе процессии, то и дело оборачиваясь и кидая через плечо ответ на приветствия запрудившей всю дорогу толпы:
- Салам алейкум, ве алейкума-салам!
За духовенством - моллами, мучтеидами и сеидами - следовали дервиши. Многие из них в свое время частенько распевали хвалебные оды у ворот Саттар-хана. Присвоенные им по форме секиры образовывали целый лес Все эти величавые нищие в живописных одеждах с перекинутыми через плечо черепашьими чашами, пели самые разнообразные касиды, Нину сильно заинтересовали манеры дервишей, то кружившихся, то подпрыгивавших и производивших ряд смешных телодвижений. Поэтому я приказал кучеру держаться возможно ближе к группе дервишей
Дервиши распевали хвалебные гимны имаму Али, который считается их покровителем.
В пределах возможного я старался разъяснить Нине смысл религиозных песен дервишей.
- А создается ли у вас, в противовес этим религиозным стишкам, новая революционная поэзия? - спросила Нина - Есть ли у вас поэт или писатель, хотя бы отчасти отражающий сегодняшнюю борьбу?
Я не успел ответить на вопросы Нины, так как в этот момент Махмуд-хан заметил в экипаже меня и Нину и, пришпорив коня, подъехал к нам. Он поклонился Нине, но та отвернулась, не удостоив его ответом.
- Полюбуйся на этого наглеца! - раздраженно сказала она. - Под предлогом проверки удостоверений ворвался к нам и был выставлен за дверь, а теперь изволит кланяться, как хороший знакомый, да еще скалит зубы.
Я предвидел, что этот инцидент чреват для Нины неприятностями, но, не желая сейчас тревожить ее, ограничился словами:
- Не обращай внимания.
За дервишами шел "проклинатель" Мешади-Мухаммед и проклинал конституцию, но на этот раз никто не слышал его и не вторил его проклятиям. Гаджи-Самед-хан был близок.
- Осади назад! Посторонись! Берегись, берегись! - послышались окрики телохранителей Гаджи-Самед-хана, заглушавшие голос "проклинателя" Мешади-Мухаммеда.
"Проклинатель" заметался в поисках свободного места, чтобы пробиться вперед, поближе к Гаджи-Самед-хану, но тесно обступившие экипаж губернатора "шатыры"* отбросили его в сторону, и "проклинатель" очутился в группе нищих.
______________ * Слуги, бегущие впереди влиятельных особ и расчищающие ему дорогу.
Фаэтон Самед-хана проехал к саду Низамуддовле*.
______________ * Один из самых крупных и красивых садов Тавриза. Тавризский генерал-губернатор Самед-хан жил во дворце, находившемся в этом саду. (Примечание автора)
Сидевший на козлах слуга из медной чаши пригоршнями бросал в толпу нищих мелкие серебряные монеты. Сотни нищих и калек, толкая и топча друг друга, бросились подбирать монеты. Среди криков и воплей слышен был и голос "проклинателя" Мешади-Мухаммеда.
Позади всех шел Кер-Керим. Охотников до его памфлетов против конституции было мало. Льстивые голоса сотен подхалимов мешали этому.
Гаджи-Самед-хан въезжал в сад Низамуддовле.
Больше часа мы прогуливались вокруг сада Низамуддовле, наблюдая за толпой входивших туда лиц. Это были в большинстве духовные лица и сеиды, несшие губернатору списки подлежащих аресту лиц. В их толпе в сад проехал на белом осле Гаджи-Мехти Кузекунани*, спешивший встретиться со своим старым другом Гаджи-Самед-ханом.
______________ * Ввиду его происхождения из села, где все население занималось выделкой фаянса его прозвали "Кузекунани", т.е. делающий фаянс.
- Во времена конституции его именовали "отцом нации", - сказал я Нине Это Гаджи-Мехти Кузекунани. По болезни он не мог отправиться на встречу и теперь спешит повидаться со своим другом. Это весьма предусмотрительный купец. В свое время он примыкал к революции, теперь же перебрался в лагерь контрреволюции.
Мы только что вернулись с церемонии торжественной встречи Самед-хана.
- Ты много говорил мне о Рудеки, Фирдоуси, Хафизе и Саади, возобновила Нина прерванный в фаэтоне разговор. - О них я имею кое-какое представление. Теперь изволь сказать, в каком положении литература сегодня? Принялись ли у вас за создание новой, революционной литературы?
- Конечно, - воскликнул я. - Наряду с религиозной поэзией создается, хоть и в слабой, зачаточной форме, своя, революционная литература. Только наши революционные поэты не могут еще открыто выражать свою ненависть к шаху. Свои нападки на шаха они выражают аллегориями, намеками, символикой. Слова, которыми они хотят поразить шаха и деспотов, они обращают к жестокой возлюбленной, к ее поражающим сердца взглядам, ранящим подобно стрелам, ресницам. Вот что говорит, например, один из поэтов:
"Мое сердце запуталось в твоих черных волосах и обратилось в твоего подданного. Береги же его, заботься о нем. Чем лучше живется подданному, тем больше благоденствует страна".
Поэты-оппозиционеры пытаются в своих стихах критиковать окружающую их среду и быт. Вот что говорит в одном из своих стихотворений азербайджанский поэт Овхеди:
"Пьяницы всего мира успели очнуться, наши же продолжают спать".
Смелее других изобличает шаха поэт Эсади:
"У трона шаха можно найти две вещи: одна из них - надежда, другая страх,