Я перевел ее Нине, которая была очень польщена и жалела, что отпустила Мирзу-Давера без награды.
Газелла Мирзы-Давера была написана по всем требованиям старой классической школы.
- Его образы красивы и свежи, - сказала она. - Подобные сравнения в восточных стихах я встречаю впервые.
- Это не более, как подражание классическим образам. Что же ты скажешь, когда познакомишься с фарсидской классической поэзией?
- Германия, что гордится своей новейшей литературой, очень сильно интересуется классической поэзией Востока. Недавно мне попалось стихотворение современного немецкого поэта, у которого почти повторяются те же образы, что в этой газелле. Вот послушайте:
"Хотел бы птицей стать, чтобы опуститься на розу, цветущую у твоих окон. Хотел бы соловьем я стать, чтоб, пенью моему внимая, наслаждалась ты. Хотел бы горстью праха стать, чтоб по нему нога твоя ступала".
- Мы еще будем иметь случай подробнее поговорить об этом, - сказал я. Ювелирный магазин не совсем подходящее место для таких бесед. Отложим эту тему. Скажите лучше, что вам здесь нужно?
- Сегодня торжественный банкет. На нем будут все иностранные консулы, объяснила Нина, - Ольга готовится принять в нем участие, но у нее нет подходящих серег. Мы пришли выбрать сережки.
- Вы знаете толк в драгоценных камнях, - добавила Ольга - Это ваша специальность. Прошу вас выбрать мне пару хороших серег.
- Как жаль, что из-за этих событий мы временно приостановили торговые операции и наши товары сейчас в пути. Пока они прибудут, мы выберем что-нибудь здесь, и, если надо будет, после заменим. Для Нины мы получим заказанные в Италии особенные серьги. Там найдутся и достойные вас ценные вещички.
Ольга, тронутая моим вниманием, пожала мне руку и поблагодарила.
- Для ханум требуются изысканные серьги. Хорошо, если они будут итальянской работы, - сказал я хозяину магазина.
- Есть, есть! - ответил тот и достал пару великолепных серег.
- Дайте еще пару таких же.
- Нет, нет, не надо, - запротестовала Нина. - Ты же знаешь, что у меня есть серьги.
- Это ничего не значит, - возразил я. - Пусть на банкете у вас будут одинаковые серьги.
- Какой любезный! - проговорила Ольга. - Неужели ты не считаешь себя счастливой, Нина?
- Я счастлива! - ответила Нина.
Ольга справилась о цене.
- Последняя цена за обе пары три тысячи рублей русскими деньгами, ответил хозяин.
- Ой-ой-ой! - воскликнула Ольга. - Вот так "дешево!" Отец дал мне всего триста рублей.
- Подождите, ханум! - остановил я Ольгу, которая уже направилась было к выходу, и я сделал знак хозяину завернуть обе пары.
- Это должно остаться на память о нашем добром знакомстве, - сказал я.
Расплатившись с хозяином, я передал серьги девушкам, которые не знали, как благодарить меня. Особенно была взволнована Ольга. Она до самого экипажа продолжала благодарить меня.
Я проводил их до самого консульства. Ольга настойчиво приглашала меня зайти к ним, но я отказался: какой смысл было идти к ним днем?
- Вечером я пришлю за вами экипаж, - сказала Ольга, прощаясь у дверей.
Меня очень интересовало, пригласит ли меня консул на банкет, и правда ли, как обещала его дочь, за мной будет прислан фаэтон?
Я не верил этому. Я знал, что консул с большим уважением относится к Нине, но считал маловероятным, чтобы он пригласил простого купца на банкет, устраиваемый в честь генерал-губернатора.
Я только что вернулся домой, когда послышался цокот лошадиных копыт о мостовую, и мне показалось, что у ворот дома остановился фаэтон. Через несколько минут появился слуга консула и передал мне письмо.
"Уважаемый Абульгасан-бек! Прошу Вас пожаловать на банкет, устраиваемый в честь его превосходительства Гаджи-Самед-хана".
Я понял, что поднесенный дочери консула подарок не остался без оценки.
Как мне ни хотелось быть на этом банкете, но я чувствовал, что сидеть там лицом к лицу с убийцами тавризских революционеров будет мне очень тяжело.
В консульстве я встретил Нину и Ольгу еще на балконе, вместе с ними вошел в зал и был весьма тепло встречен консулом и его супругой Анной Семеновной.
Консул представил меня гостям как близкого его семье человека. Среди многих кровавых рук мне пришлось пожать и ту, что подписывала смертные приговоры тавризским революционерам - руку председателя военно-полевого суда. Гости продолжали еще прибывать. Среди них были и такие, что, соблюдая старинный иранский обычай, считали за честь появляться последними, заставляя при этом все общество, поднявшись на ноги, приветствовать их.
Присутствующие подходили к буфету выпить и закусить.
Я прогуливался по залу с Ниной и дочерьми консула Ольгой и Надеждой, когда жена консула с упреком сказала девушкам:
- Дайте же гостю подойти к буфету!
- Мы его не задерживаем, - отозвалась Нина. - Только Абульгасан-бек не пьет.
Мы подошли к фортепьяно. Пока собирались гости, дочери консула поочередно пели и играли. К нам подошел и консул.
- Я ценю иранскую музыку и глубоко уважаю народ, обладающий такой богатой музыкальной культурой, - сказал консул, опускаясь в кресло возле меня. - Только жаль, что этот народ не имеет понятия о счастье, которое несет ему император. Он слишком темен, и каждый, кому не лень, легко вводит его в заблуждение, обманывает, увлекает за собой и повергает в несчастья. Подумайте какие только катастрофы не пришлось пережить несчастным тавризцам с восстания Саттар-хана до последних дней! Если бы народ последовал нашим советам, Мамед-Али-шах давно вернулся бы в Иран, сел бы на свой трон, страна продолжала бы благоденствовать.
- Ваше превосходительство правы. Наш народ легко ввести в заблуждение, - подтвердил я.
- Конечно, легко, - продолжал консул. - И что за нелепость звать народные массы Ирана на путь русских социал-демократов! Какую долю уготовил себе русский рабочий класс, чтобы дать счастье иранцам? Мы рассчитались с ними по заслугам. Мы уничтожили русских социал-демократов не только в России, но и в Иране. Теперь в Тавризе не осталось ни одного их представителя. А тех, кто, действуя по их указке, затевает бунты и сеет беспорядки, уничтожили и будут дальше уничтожать все честные иранцы и их глава Гаджи-Самед-хан.
- Никак не могут успокоиться, - сказал я, пока консул закуривал папиросу, - отравляют людям жизнь. Народ не знает своих истинных вождей. Я решил покинуть Иран и навсегда переселиться в Россию. А эти прокламации, что выпустили против такого достойного человека, как Гаджи Шуджауддовле Самед-хан? Какое счастье могут принести отчизне подобные люди?
- Вопрос о прокламациях следует рассматривать несколько иначе, - начал консул. - Возможно, что тут замешана рука представителей иностранных держав. Об этом говорить нельзя. Что же касается дальнейшей судьбы Ирана, она разрешится только после возвращения Мамед-Али-шаха
- А разве его возвращение невозможно?
- Возможно, но требуется большая работа. В этом нам должны помочь такие интеллигентные иранцы, как вы, и влиятельные духовные особы. Страна гибнет, мятежи и смуты растут день ото дня. Мятежники нападают на войска соседней державы, стремящейся водворить в стране мир и порядок
- Всей душой я готов служить этой цели. Вы знаете, что я получил русское воспитание. Если его превосходительство господин Шуджауддовле за распространение в Иране русской культуры, я даю слово помочь ему и готовить народ к восприятию этой культуры.
В краткой беседе консул раскрыл свои намерения, высказал свой взгляд на происхождение прокламаций, дал понять, что он не отказался от мысли вернуть Мамед-Али в Иран.
Переходя затем к подарку, сделанному его дочери, консул заметил: