Действительно, Мешади-Кязим-ага устроил в честь девушки, невольно помогшей ему заработать миллионы - торжественный обед.
- Пусть маленькая ханум простит меня, - обратился к ней Мешади-Кязим-ага, - этот обед не достоин ее. Если б вы предупредили меня днем раньше, все было бы иначе, и я задал бы в честь ханум достойный ее пир.
Девушка не знала, куда ей смотреть. Больше всего привлекали ее пение и танцы Меджи-аги. Она видела впервые так хорошо описываемых в восточных книгах мютрибов.
- Какое замечательное мастерство! - заметила она.
- Пока с искусством Востока нам приходится встречаться только на свадьбах и уличных развлечениях. Подлинную красоту и величие богатейшего восточного искусства можно будет видеть только, когда оно перейдет на сцену.
- Но зачем этот мютриб одет женщиной?
- Потому, что женщине на Востоке запрещено показываться. Мужчины лишены возможности видеть их в обществе. Думаю, что после того, как восточные мужчины увидят на сцене открытых женщин, мютрибы потеряют свое значение. Что касается тех мютрибов, о которых говорится в восточных книгах и, в частности, в произведениях великих мастеров слова - Хафиза и Хайяма, то они многим отличаются от тех, которых ты видишь. Мютриб - происходит от слова "тэрэб", что значит радующий, показывающий высокие образцы искусства. Однако, постепенно искажая это слово, мютрибами стали называть лиц, ставших орудиями наслаждения.
- Хорошо, что ты не позволил мне отправиться на прогулку с другими. Иначе я лишилась бы возможности видеть эти красивые развлечения. Как хорошо видеть Восток и искусство Востока в оригинале.
В это время к нам подошла группа цыганок. Спев и протанцевав, они протянули руку за деньгами. К мисс Ганне подошла молодая, гибкая и стройная цыганка.
- Красавица-ханум, позолоти ручку, и я открою тебе твою судьбу.
Ганна достала два крана и бросила их в раскрытую ладонь цыганки. Взяв руку мисс Ганны, она начала рассматривать ее ладонь и заговорила скороговоркой:
- Девушка ты умная, пригожая, красивая, стоишь всех богатств мира, но есть у тебя на сердце горюшко черное и не можешь ты никому это горюшко открыть, никому доверить. Сама ты добрая, жалостливая, сердце у тебя мягкое и думаешь, что и все такие. Есть у тебя на сердце зазноба, и любит он тебя, не наглядится, не нарадуется. Но есть промеж вас враг злой. Говорит он за твоей спиной злые речи. И ждет тебя опасность, но ты от нее избавишься. Ты добрая, щедрая, каждому рада сделать добро, а тебе за него платят злом. А те люди, что пьют, едят у тебя в доме, выйдя за ворота, тебя же ругают. Сама ты красивая, да умная, а счастья у тебя нет... Бойся женщины с черными волосами и черными глазами. Красавица, разумница, если весь мир ты обратишь в мед и дашь людям вылизать, они все равно откусят тебе палец.
Цыганка продолжала в том же духе.
- Как будто она научилась всему этому у Шумшад-ханум! - звонко рассмеялась Ганна. - И та, когда гадает, говорит то же самое.
После гадания, мы пошли осматривать сад. Каждый раз, когда мы проходили около пирующих, нас вежливо приглашали:
- Пожалуйста, присядьте к нашей бедной суфре*.
______________ * Скатерть.
- Осчастливьте нас!
- Отведайте с нами кусочек хлеба с сыром.
- Можете стать нашими дорогими гостями!
- Проведите несколько минут с нами, бедняками!
- Вы наши братья, ханум же наша сестра, присядьте, окажите нам эту высокую честь!
Кто-то при виде меня, подняв голову, прочел следующее двустишие:
Сказал: наступит весна, мы насладимся.
Однако наступают сотни весен и проходят, проносятся без нас.
Кутившие встречали нас несколько иначе.
- Ты кавказец, а я готов отдать жизнь за доблесть!
- Вы настоящие мужчины, мы готовы служить вам!
- Пусть господь пошлет мне смерть в Баку!
- Моя жизнь принадлежит вам. Дайте, хотя бы на час забыться.
- Пью за вас и Саттар-хана, - сказал один из них, поднимая бокал. Отложив винтовку, я взялся за чашу; наступит время, и мы снова возьмемся за винтовки.
Мы поспешили отойти от этих людей. До восьми часов вечера мы прогуливались по саду. Затем, сев в экипаж, вернулись домой.
Шепнув Тутунчи-оглы, что мы завтра вечером отправимся в цыганский квартал выследить посетителей притона, я расстался с ним.
КУРИЛЬЩИКИ ОПИУМА
До самого квартала Гарачи-мэхлэ мы только и слышали оклики караульных:
- Кто идет?
- Ни с места, стреляю!
- Не прикасайся к замку!
- Не сплю!
Едва мы ступили в Гарачи-мэхлэ, как все изменилось. Здесь уже раздавались звуки кеманчи, бубен, тары и флейты.
Из каждого дома слышались разные напевы.
Я уезжаю в Багдад, Милую бросить я рад,
пели в одном.
Я до Сардашта хочу дойти,
Стал я бродягою без пути,
раздавалось в другом.
Ее я на улице встретил - она
Мне улыбнулась, сияньем полна,
пели в третьем.