______________ * Бадгир - приспособление, которое одевают на головку чубука. В переводе с фарсидского означает "ловящий ветер".
Присев в сторонке, я внимательно следил за этой процедурой, хотя давно привык к ней и наблюдал ее изо дня в день
Готовую трубку Гусейнали-ами хотел поставить у стены, но боясь, что она опрокинется и весь табак рассыплется (так случалось уже не раз), и бедному старику придется еще раз набивать ее, что его всегда ужасно злило, я взял у него чубук и держал его в руке, терпеливо ожидая продолжения процедуры закуривания. Гусейнали-ами достал из своей огромной папахи кусочек трута, потом, порывшись в кожаной сумке, висевшей у пояса, вытащил кремень и сталь, высек огонь и зажег трут. Положив на табак, он плотно прижал его железной пластинкой - необходимым атрибутом настоящего курильщика. После того, как все было готово, он жадно затянулся несколько раз и с наслаждением выпустил большой клуб дыма.
- Гусейнали-ами, - спросил я, - почему вы никогда не пользуетесь спичками?
- Да потому, что спички портят вкус табака и делают их не мусульмане, их касаются руки неправоверных.
Услышав наши голоса, Нина тоже спустилась вниз. Первым делом она спросила:
- А где же Салма-хала? Почему она сегодня не помогает вам?
Гусейнали-ами в ответ только улыбнулся и хитро посмотрел на меня. Старик был не лишен юмора, он любил и умел острить, но что на сей раз означали его взгляд и улыбка, я не понял. По-моему, на лице у меня отразилось крайнее недоумение.
Нина, видя, что старик замешкался, снова заговорила:
- Наверное, вы ее очень любите и потому хотите, чтобы она побольше отдыхала, не так ли?
- Да, я очень хочу, чтобы она спала как можно больше, но вовсе не потому, что жалею ее. Когда она начинает помогать мне, отдыхают мои руки, а когда она спит и я не слышу ее голоса, я отдыхаю полностью, отдыхают мысли мои, даже душа обретает покой. Вот поэтому-то я и говорю: пусть спит. Ведь для этого она и создана.
- Видно вы поспорили?
- А разве женщина способна на что-нибудь другое, кроме скандалов?
Но Нина не унималась:
- Почему между другими мужчинами и женщинами не бывает ссор?
- В таком случае они оба мужчины или обе женщины.
Гусейнали-ами самому пришелся по душе этот ответ, и он раскатисто засмеялся.
- Нет. Вы шутками не отделаетесь, - вмешался я в разговор. - Ответьте прямо: почему Салма-хала не выходит?
- Да так, немного повздорили. Кажется, я испортил ей настроение. Ну и пусть сидит дома, управлюсь и без нее.
- Но почему же вы поспорили? Вы ведь друг в друге души не чаете?
- Да видишь ли, показывает свое женское нутро. Она сама во всем виновата, вмешивается не в свое дело, злит меня, ну и... без скандала не обходится.
- В какие же дела вмешивается Салма-хала?
- Хочу в этом году уйти с этого места, думаю что так будет лучше.
- Значит вы хотите уйти от одного хозяина и перейти к другому, станете бегать с места на место? По-моему, это неразумно и не к лицу вам. Мешади-Кязим-ага относится к вам не как к слуге, а как к самому близкому человеку. Почему же вы решили перейти к другому хозяину?
- Нет, вы меня не поняли. Остаток своей жизни я хочу служить святому имаму Гусейну. Годы мои прошли. Кербала недалеко, рукой подать, а я ни разу там не был, не молился гробнице имама. Люди куда хуже меня и то посетили его мавзолей по нескольку раз. А сапожник Наджи четыре раза совершил туда паломничество, да кроме того, посетил гробницу имама Рзы в Хорасане. А другие... Служитель мечети Зульфугар, пекарь Кербалай Мухаммед-Али, водовоз Гулам, табачник Кафар... Каждый из них не один раз ездил к гробницам святых. А вот эта дура, моя жена, чинит мне препятствия. Подумаешь, беспокоится обо мне: "Простудишься, зима, с холодом шутить нельзя". Какая заботливая!
- Гусейнали-ами, я тоже не советую вам ехать так далеко в зимнюю пору. Салма-хала вполне права. Вы уже стары, простудитесь, заболеете воспалением легких, а кто за вами посмотрит в пути, кому охота ухаживать за чужим? Уж если так захотелось вам совершить паломничество в святые места и деньги есть, отложите это до теплых дней.
Старик усмехнулся.
- Откуда же я возьму весной двадцать туманов, чтобы отправиться в путь-дорогу?
- А где вы достанете их зимой?
- Я слышал, что тому, кто хочет ехать в Кербалу, выдают пособие.
- Быть не может!
- По светлейшей воле имама, все может быть.
- Это верно, по воле имама все возможно.
- Вот это другое дело. А если так, почему же вы меня отговариваете? Многие уже получили на дорогу, даже специальную обувь сшили, купили гумгуму* и готовы отправиться в путь.
______________ * Гумгума - железный сосуд. Паломники, повесив его через плечо, несут в нем питьевую воду.
- Где же дают эти деньги?
- Это уж я узнаю. Вчера был четверг. В молельне Сеид-Ибрагима я встретил корноухого Кербалая Новруза. Он мне рассказал, что его племянник Гусейнгулу своими глазами видел, как Курбан получил двадцать туманов на дорогу в Кербалу. Разве я менее достоин, чем он? Если ему дали двадцать, то мне дадут все тридцать туманов. Человек я набожный, не было случая, чтобы пропустил намаз, всегда совершал его вовремя, никогда не нарушал оруджа*. С восьми лет, насколько помню себя, ни разу не согрешил я перед богом.
______________ * Орудж - пост.
Я больше не стал спорить со стариком и, попрощавшись, вошел в дом. Из его слов я понял, что в Тавризе организовалось какое-то религиозное общество, цели которого были мне еще не совсем ясны. Однако беседа с Гусейнали-ами навела меня на след какой-то новой провокации.
Чай был уже готов. Стол был накрыт в моей комнате. Мешади-Кязим-ага с женой пришли к нам завтракать.
Не успели мы сесть, как постучали в дверь. Вошла Махру-ханум. Присутствие женщин подбодрило нас, усталость, вызванную бессонной ночью, как рукой сняло.
Махру-ханум рассказала, что прошлой ночью в доме Сардар-Рашида происходило какое-то тайное совещание, на котором присутствовали Солтануззакирин, Мисбахуззакирин, Молла-Мохаммед, Мискар-оглы, Гаджи-Молла Мехти и другие. Совещание это длилось очень долго.
Еще как следует не обдумав план действий, я обратился к Мешади-Кязим-аге:
- Завтра хорошенько убери и приведи в порядок весь, дом.
- Зачем?
- Начинаются траурные дни по имаму Гусейну.
Мешади-Кязим-ага с удивлением посмотрел на меня.
- Кажется, ты решил посмеяться надо мной?
- Вовсе нет. Я говорю совершенно серьезно. Этот ритуал у нас должен быть таким торжественным, какого до сих пор в Тавризе никто не видел. Все должно быть достойно Гаджи-Самед-хана и русского консула.