В это время вышла из дома высокая стройная женщина в белом покрывале. В руках у нее ничего не было. Она шла быстро, но какой-то мужчина, уцепившись за чадру, пытался удержать ее. Женщина повернулась и толкнула его. Тот упал, но быстро вскочил и опять ухватился за ее чадру. Я не мог понять причины их драки.
Увидав, что мужчина не отстает от нее, женщина вышла из себя. Она скинула чадру, открыв лицо, и, словно тигрица, набросилась на мужчину и принялась колотить его.
Эта женщина с перевязанным белым платком лбом, наклеенными к щекам подрезанными локонами, болтающимися в ушах крупными серьгами, была воплощением красоты и мужества. Избив своего преследователя, она опять накинула на себя чадру, еще раз повернулась к мужчине, уже не закрывая лица, и пригрозила пальцем:
- Сукин сын, сегодня же я прикажу отрезать тебе уши!
С этими словами она повернулась уходить.
- Дильбар, - завопил вслед ей мужчина, поднимая шапку с земли, - прости меня, ради праха Гани, я не узнал тебя.
Выяснилось, что женщина взяла дорогую шаль-тирме и обвязалась ею под чадрой, а мужчина хотел отнять добычу.
- Эта женщина известная Дильбар с улицы Лилавы, - начал объяснять мне Гасан-ага. - Она распоряжается судьбой всех женщин легкого поведения. Всевозможные плутни проходят через ее руки. У нее был любовник Гани, который был убит во время перестрелки с полицией Мамед-Али-шаха.
Ценные вещи были уже расхищены. Теперь выносили дрова, пустые банки и бутылки, хлеб, веники, детские игрушки и всякую мелочь.
Рядом с нами стоял какой-то мужчина. Он сам не участвовал в погроме, но все время повторял:
- Громите, громите этих безбожных, подлых сукиных детей!
- Кто это? - спросил я Гасан-агу.
- Это - известный Келляпез-оглы. Будучи мальчиком, он приглянулся главарю этого района Аскеру Даваткер-оглы, который всячески старался взять его к себе. Наконец, защищая свою честь от Аскера, он убежал к Мирза-Керим-аге. Но в ту же ночь сам мучтеид его обесчестил. Об этом известно всему Тавризу.
Пока Гасан-ага рассказывал мне эту позорную историю, Келляпез-оглы руководил уже погромом дома брата мучтеида, Мирза-Али.
Итак, мы оказались бессильны в прекращении мародерства. Вызвать новые воинские силы мы не могли; мы боялись, что вызванные части присоединятся к грабителям.
Около Стамбульских ворот ожесточенные бои продолжались. Нам передавали о больших успехах наших частей, овладевших многими районами.
Мы опасались, как бы и там муджахиды не увлеклись погромом жилищ контрреволюционеров.
Узнав о погромах в районе мучтеидов, неприятель поспешно пополнил свои ряды и начал наступление, чтобы вытеснить нас отсюда. Положение наше было серьезное; многие муджахиды разошлись по домам, унося награбленные вещи, а оставшиеся совершенно растерялись от неожиданного появления врага.
Враг наступал упорно. Остановить его было невозможно, Приходилось отступать, так как в революционных войсках конницы не было, и неприятельская конница в открытом бою могла растоптать нашу пехоту или захватить ее в плен.
Кончились и бомбы. Остались только две у меня и одна у Гасана-аги. Перед неожиданно появившимся врагом мы спрятались за дверьми ближайшего дома. Гасан-ага бросил свою бомбу, и под прикрытием пыли и дыма муджахиды бежали; за ними побежали и мы. Когда дым рассеялся, конница опять пустилась за нами, и когда она уже нагоняла нас, я вбежал в ворота какого-то дома. Гасан-ага, бывший уже безоружным, присоединился к бегущим муджахидам. Я бросил одну из своих бомб, которая разорвалась в самой гуще наступавших и нанесла им большой урон.
Я выскочил, побежал вперед и снова спрятался в воротах, так как дальнейшее бегство было невозможно, меня все равно бы настигли. У меня оставалась последняя бомба, которую я и собирался бросить, а затем оставался наган с десятью патронами.
Когда оправившаяся от взрыва неприятельская конница вновь поравнялась со мною, я бросил последнюю бомбу и, скрывшись за дымом, побежал вперед. Преследователи остановились, думая, что за каждой дверью спрятаны бомбометчики.
Таким образом мы совершенно очистили занятые у неприятеля места. В революционном лагере чувствовался упадок настроения, как если бы мы потерпели поражение, или готовились к постыдной сдаче.
Я встретил Тутунчи-оглы, который искал меня. Он был весь черный.
- Мы все проиграли, - сказал он. - У Стамбульских ворот тоже все рухнуло...
- Как рухнуло? - спросил я встревожено.
Тутунчи-оглы рассказал, что и там начался погром и в то время, когда громили дом Гаджи-Мир-Багнр-Саррафа, контрреволюционеры вновь перешли в наступление и выбили нас оттуда.
На другой день на улицах Тавриза были расклеены краткие, но вразумительные объявления:
"Каждый муджахид, замеченный в грабеже, будет расстрелян на месте преступления"
О БОЛЬШЕВИКАХ
- Несмотря на неорганизованность революционных войск, Эйнуддовле все еще не верит в свою победу, - говорила Нина. - Он решительно настаивает на выселении кавказцев из Тавриза. Открытое участие кавказцев в войне он приписывает хладнокровному отношению консула к интересам государства шахин-шаха. Поэтому сейчас в консульстве составляются списки кавказцев, проживающих в Тавризе. Особенно строго относятся к тем, кто прибыл недавно. Кстати, я давно собиралась спросить тебя...
- О чем?
- Не кавказец ли ты?
Я стал отшучиваться:
- Я еще не знаю своей родины.
- Как так? Почему?
- Потому что я еще не женат.
- Что это значит? - спросила Нина с недоумением.
- У тюрок есть поговорка: "Родина жены станет твоей родиной". А я еще не женат и, следовательно, не знаю своей родины.
Нина рассмеялась, а потом серьезно спросила:
- Неужели тюрки придают женщине такое значение?
- А почему нет?
- Если бы так, и я была бы довольна.
Сказав это, Нина опять перешла к прерванному вопросу.
- Мне интересно, откуда ты, так как они будут штрафовать, арестовывать, высылать...
Нина достала блокнот и стала читать список кавказцев:
- Мешади-Гаджи Кавказлы, Ага-Али Карабаглы, Гасан-ага, Мешади-Гасан, Мамед-Али, Фарадж-ага, Мирза-Алекбер*, Абдулла Кавказлы и другие. Я боюсь, что в этом списке имеется и твое имя.
______________ * Мирза-Алекбер - видный деятель иранской революции. Родной брат редактора нашумевшего в 1906-1912 годах сатирического журнала "Молла-Насреддин" и крупнейшего азербайджанского писателя Джалила Мамед-Кули-Заде.
- Нет, - ответил я смеясь. - Моего имени в списке нет, а если бы и было, ты не бойся - консул не посмеет арестовать нас, еще не настало то время. Что касается перечисленных тобой людей, то за малым исключением они все родились и постоянно живут здесь.