Попрощавшись со мной легким кивком головы, они вскоре встали и вышли. Был второй час ночи. Мне подали кусок только что появившейся на рынке дыни, но я не успел прикоснуться к ней, как в коридоре послышались невероятные крики и шум. То буянили царские офицеры.
Многие иранцы и местные жители поспешили удалиться. Женщины тоже выбежали, спасаясь в других гостиницах.
Оказалось, что офицеры, напившись, набросились на служащих гостиницы с кулаками, требуя женщин, но приведенных женщин оказалось недостаточно, и тогда заварилась каша.
Собранные с разных концов Джульфы пятнадцать женщин толпились в конце коридора. Офицеры, обнажив шашки, требовали, новых.
- Подай баб! - угрожающе кричали они служителям. Перепуганные женщины не знали, куда деваться. Хозяин гостиницы забрал жену и поспешно исчез.
- Здесь живет женщина, - орал один из офицеров, колотя шашкой в дверь четвертой комнаты.
- Это барышня, член американского благотворительного общества. Она направляется в Тавриз, - уверял служитель, но разошедшийся офицер ударом ноги выбил дверь.
Из комнаты послышались испуганный крик, и, немного спустя, в коридор была вытащена молодая девушка в ночном халате. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам. Дрожа мелкой дрожью, девушка обращалась к окружающим с трогательной мольбой то на немецком, то на английском языке, но никто не обращал внимания на ее призывы.
В головах царских офицеров нераздельно царили два начала: вино и похоть.
Один из офицеров начал держать перед несчастной жертвой, честь которой находилась в руках озверелых дикарей, длинную речь:
- Ради нашего царя мы идем на Восток. Кто знает, быть может, не вернемся. Мадмуазель, вы - культурная девица и должны понять, что мы забираем вас не навсегда. Проведем с вами только одну ночь и уедем. Не волнуйтесь, пожалуйста. Вы имеете дело с интеллигентными, воспитанными людьми. Мы офицеры его величества!..
Нужно было помочь девушке, но я не решался заступиться за нее; хоть у меня и был паспорт, я не хотел рисковать жизнью; обнаженные шашки и пустые бутылки ждали только повода, чтобы обрушиться на чью-нибудь голову.
Среди офицеров было несколько трезвых, но и они вторили пьяным, требуя женщин. Завидев среди военных облеченного высоким чином пожилого офицера, я решил обратиться к нему.
Окинув меня высокомерным взглядом и решив, что перед ним стоит европеец, офицер холодно спросил:
- Что вам угодно?
- Я хотел бы сказать вам пару слов, - ответил я.
- Пожалуйста.
- Вы идете на Восток, - начал я. - Здесь его преддверие. Вы вступаете в Иран, как носители культуры великой России, чтобы водворить в нем мир и спокойствие. Вот с какими намерениями вы вступаете в чужую страну. Согласитесь, что поведение ваших офицеров резко противоречит целям мирной политики, которые ставит перед вами император. Приняли ли вы это во внимание?
- Вы иранец? - спросил офицер.
- Нет, я - кавказец. Я русский подданный и потому мне стыдно видеть поступки, пятнающие честь русского оружия.
При этих словах офицер положил руку мне на плечо.
- Верно! Приветствую ваше благородство и честность, но... девушка так молода и прелестна, что они едва ли захотят от нее отказаться. Я попробую уговорить их, а вы постарайтесь тем временем удалить девушку. Очень вам признателен.
Заметя наши переговоры, девушка заплакала сильней и снова заговорила на незнакомом мне языке.
Не понимая ее слов, я чувствовал, как она молит о помощи. Быстро схватив ее за руку, я увлек ее в свою комнату. Забрав ручной чемодан, я вместе с девушкой пробрался через окно на террасу и оттуда через черный ход на улицу.
Усевшись в стоявший у входа фаэтон, мы поехали прямо в гостиницу "Ориант". Здесь я встретил товарища Алекбера и крайне обрадовался. И он, в свою очередь, узнав, что мне и моим товарищам удалось благополучно выбраться из Тавриза и ускользнуть из рук царских чиновников, был очень доволен.
Девушка была в одном халате. Я распорядился доставить ее багаж из "Франции".
Не зная языка, я не мог говорить с девушкой и успокоить ее; я только чувствовал, что она благодарит меня на различных европейских языках, однако, ни понять, ни сказать в ответ хотя бы одно слово я не умел.
- Говорите ли вы по-фарсидски? - спросила, наконец, девушка на чистейшем фарсидском языке.
Я удивленно взглянул на нее.
- Немного объясняюсь! - ответил я.
Как и где могла эта молодая девушка научиться в таком совершенстве фарсидскому языку?
Кто она? Откуда? Куда она едет?
Возможность объясняться с девушкой облегчило мое довольно затруднительное положение.
- Прежде всего, где вы научились фарсидскому языку? - спросил я.
- Я окончила факультет восточных языков в Нью-Йорке. Мой отец востоковед. Четыре года я работала в американских благотворительных обществах в Тегеране, Южном Ираке, Хорасане и Кирмане.
- Вы англичанка?
- Нет, я немка из Америки.
Девушка снова поблагодарила меня.
Я знал, что не сумею уснуть. Нервы были натянуты до крайности.
Алекбер, заказав ужин, сидел за маленьким столиком на балконе.
- Пожалуйте поужинать с нами, - предложили мы девушке.
- С большим удовольствием, - охотно согласилась она. - По правде говоря, сегодня весь вечер я не решалась даже открыть дверь и сидела без ужина, - рассказывала она, присаживаясь к столику.
- Зачем вы едете в Иран? - спросил я, пока нам подавали ужин.
- Нашу миссию и культурно-просветительное общество перебросили из южного Ирана в Тавриз. И я в качестве секретаря следую из Америки в Тавриз.
- А что делает ваше общество в Иране?
- Изучает обычаи и секты, оказывает помощь больным и нуждающимся.
- Наряду с этим будете ли вы изучать политические вопросы?
- Нет, вмешательство в политические дела не входит в круг наших обязанностей и целей. Мы преследуем узко научные и благотворительные цели.
- Великолепно... Как вы себя чувствуете после перенесенного потрясения? Я очень сожалею, что из-за распущенности офицеров вы пережили такие тяжелые минуты.