- Я никогда не жила в колониальных странах, возбужденно говорила мисс Ганна. - Читая о применяемых к жителям колониальных стран мерах наказаний, порой я считала колонизаторов правыми. Возможно, что великие и культурные нации не находят иных путей для воспитания дикарей, думалось мне, но теперь я должна заметить, что какое бы государство ни применяло подобные законы, подобную наглость - я к нему враждебна. Если даже моя родина, Америка, будет действовать такими методами, я стану ее врагом. Верьте мне. Верьте так, как я верю вам. Если бы я не верила вам, то не позволила бы себе в течение вот уже трех недель довериться вашей совести и чести. И хоть я и не желала вмешиваться в политические вопросы, но виденное здесь опрокидывает вверх дном все мои понятия и предположения. Верьте, что я воздаю должное революционерам. Я не враг им.
Я внимательно слушал мисс Ганну.
"Рано, - думал я про себя, - еще рано считать тебя революционеркой!"
- Милая Ганна, - заговорил я. - Первую часть того, что вы сказали, я считаю вполне правильной. Этот край нуждается в одном - во всеобщем вооруженном восстании. В этом я верю вам, и вы поверили мне. Но этого недостаточно, мы должны на деле доказать искренность и правоту своих идей. Мы едем в отчизну уже родившейся, но вынужденной на временное безмолвие революции. Если наши прямые обязанности и цели будут даже далеки от политики, один взгляд на действия оккупантов заставит нас проникнуться уважением и симпатией к революционерам. Но от голых чувств далеко до подлинной революционности. Здесь вы столкнулись лицом к лицу с царской колонизаторской политикой, но на дело надо посмотреть шире. Все капиталистические державы ведут политику захватов, у каждой из них есть свои методы колонизации. Возьмем, к примеру, Англию. Многие страны Востока являются английскими колониями, однако, во всех находящихся в руках Англии странах имеются свои султаны, падишахи, эмиры, раджи и магараджи. Англичане называют эти страны "дружескими". На самом же деле - это самая тонкая, самая деспотическая, самая тяжелая форма колонизации. Англичане эксплуатируют народы колониальных стран руками их же собственных властелинов. Народы этих стран изнывают под двойным бременем. Их кровь сосут, с одной стороны, свои отечественные господа, а с другой - английские империалисты. Таким путем англичане достигают больших результатов, чем русские колонизаторы, и вырваться из их лап еще труднее. В колонизаторской политике Франции и Италии - иные приемы. Так обстоит дело и в вашей Америке. Политика Америки в отношении местных негров еще более жестокая, еще нетерпимей, чем политика России. Гнет и тирания империализма требуют восстания не только в Иране, но и во всем мире. И если есть причина, задерживающая его, то это несознательность, неорганизованность эксплуатируемых народов. Вы можете взять, для примера, сегодняшнего лавочника с разбитой головой или городскую аристократию. Такие не только не способны на восстание, но предадут восставших. Что касается нас с вами, то мы питаем сочувствие к революции, которая добивается свободы для бедных и угнетенных. Но такие, как я, купцы и либеральные интеллигенты, хотя и могут, отчасти, присоединиться к революции, но стоит революции чуть затронуть их интересы, как они тотчас же охладеют к ней.
Мисс Ганна, кивком головы подтвердившая правильность моих слов, погрузилась в раздумье.
Вечером хан получил через посыльного закрытое письмо. Распечатав его, хан задумался.
- О чем вы задумались? - спросил я. - Случилось что-нибудь неприятное?
- Губернатор снова пристает ко мне, приглашает в клуб, - растерянно пробормотал хан.
- Не беда, пойдите.
- Он пишет, чтобы я взял и гостей. Не знаю, как быть. Бесстыдник, он собирает для себя общество.
- А в клубе чисто?
- Очень. Но мне не нравятся посетители. Туда собираются царские офицеры и городские подхалимы.
Отказ от приглашения мог возбудить подозрения губернатора и причинить Мугеймуддовле служебные неприятности. Из этих соображений мы решили отправиться в клуб.
Мы застали губернатора за игрой с офицерами в вист. При виде нас, он поднялся навстречу. Офицеры тоже привстали, представились сначала мисс Ганне, а потом познакомились со мной.
Карты были отложены. Мы сели вокруг стола. Губернатор был в русском военном мундире, на голове красовалась фуражка с малиновым околышем.
"Ваше сиятельство!" - то и дело обращались к нему русские офицеры, переглядываясь с усмешкой.
- Да, мы удостоились великого счастья. Каждое несчастье приводит, наконец, к благополучию. Императорская армия принесла в страну светоч новой культуры. Мы должны воспринять русскую культуру. Вот почему я приглашаю нашу интеллигенцию ближе познакомиться с нашими русскими друзьями.
Эту мысль в различных формах губернатор повторил за вечер несколько раз.
- Посмотрите на сидящего третьим от губернатора офицера. Это не тот, что разбил лавочнику голову? - шепнула, нагнувшись ко мне, мисс Ганна.
Я посмотрел в указанном направлении. Это был он.
- Вы изволили жениться в Америке? - обратился ко мне губернатор.
- Нет, в России, - ответил я.
Он еще раз с ног до головы осмотрел мисс Ганну.
- Путь, выбранный иранской интеллигенцией, верен. Более правильного пути для создания культурного поколения нет. Желаю вам счастья.
Разговор был вял и бессодержателен. Каждый говорил о чем попало, а губернатор был занят исключительно нами. Он не мог отвести глаз от мисс Ганны. Многие офицеры должны были отправиться в расположенные на окраине города казармы, и потому ужин подали к полночи.
- Ежедневно здесь задаются такие пиры, - шепнул мне Мугеймуддовле. - И все за счет губернатора. Именитая интеллигенция питается крохами с этого стола, а губернатор тысячью способов выколачивает эти расходы с лавочников и городского населения.
Из городской знати присутствовали за столом Риза-Кули, Рашид Низам, Гаджи-Ахмед-хан Мирпенж, Гаджи-Муса-хан и другие. Сперва выпили за здоровье мисс Ганны и мое, а потом и других гостей.
В час ночи, отговорившись нездоровьем мисс Ганны и тысячью разных причин, мы с трудом вырвались из клуба.
Алекбер, которого мы не видели с самого утра, вернувшись, ожидал нас дома. Не очень-то доверяя обществу губернатора, он сильно тревожился за нас.
Вскоре явился фаэтонщик, и мы велели подать экипаж к шести часам утра. Все было готово. От радости, что наконец-то едем в Тавриз, мисс Ганна не хотела ложиться спать. Мы сели на террасе. Достав блокнот, я стал записывать для памяти некоторые фразы губернатора.
ТАВРИЗ ТУМАННЫЙ
По обе стороны Маранд-Тавризской дороги можно было видеть только палатки царской армии. Дорога эта имела огромное значение. Весь иранский Азербайджан жил ею; все едущие из Карадага, Маку, Хоя и Кавказа должны были следовать этим путем.
На мосту Аджикерпи наши паспорта были проверены и зарегистрированы.
На этом мосту, где так недавно развевалось красное знамя революции, теперь был поднят трехцветный русский флаг. Далее наш фаэтон проследовал мимо Эмир-карвансараси, где был размещен обоз царской армии. Всюду попадались конные и пешие казачьи части. Наряду с местным населением перед чайными можно было видеть и казаков, попивавших чай. Увидя нескольких казаков, тянувших кальян, мы не могли удержаться от смеха.
- Как местное население попадает под влияние царской армии, так и царские казаки попадают под влияние местного населения, - сказал Алекбер. Скоро они начнут курить и опий.
- А как мы теперь встретимся? - спросила мисс Ганна, предчувствуя скорую разлуку.
- Это не трудно. Ведь вы остановитесь в американском консульстве, не правда ли? А я дам вам свой адрес, - сказал я и, написав на листочке из блокнота: "Раста-кюче. Сеид Гусейн Дербенди. Дом Мешади-Кязим-аги", протянул ей.
Когда наш экипаж подъезжал к иранской почтово-телеграфной конторе, мы и тут заметили поднятый над крышей трехцветный флаг.
Был будний день, но развешанные повсюду над воротами флаги придавали городу праздничный вид.
Чтобы подвезти мисс Ганну к зданию американского консульства, мы удлинили свой путь и, таким образом, сворачивая с улицы на улицу, объехали большую часть города. Город значительно изменился. И на самом деле он мало отличался от прочих городов Эриванской губернии, находившейся в руках царя, как писало "Новое время".
При виде украшавшего двери стамбульца Гаджи-Габибуллы шелкового трехцветного флага, я еще раз вспомнил его болтливые заверения о том, что он революционер. Такие же флаги, сшитые из дорогих шелковых материй, можно было видеть на дверях домов Гаджи-Ибрагима Серрафа, Гаджи-Фараджа Серрафа, его сына Мирза-аги и многих других.
Сын Гаджи-Мирза-Гасан-аги мучтеида, Мирза-Масуд-ага, подняв над своим домом любезное его сердцу царское знамя, сидел на лавочке перед домом и, покуривая кальян, любовался развеваемой тавризским ветром кистью флага.
Недавно принявшие царское подданство и находившиеся под особым покровительством его величества, Мир-Курбан и Мир-Мохаммед постарались, в отличие от других, придать своим воротам особенно торжественный вид. На дверях этих сеидов красовались цветные фотографии царской семьи, портреты наследника-цесаревича Алексея, Татьяны, снятой в детстве с куклой, и многие другие. Весьма знаменательно было и то, что царские флаги красовались и на крышах курилен опиума, расположенных на площади Шешгилан, Саманмейданы, Гарыкерпи. Трехцветный флаг, поднятый над крышей курильни опиума Ибрагима, брата Наиб-Гасана, был еще роскошнее флагов, украшавших крыши Гаджи-Фараджа Серрафа и других.
Небольшой базар, известный под именем Гаджи-Алек-бера, и прилегающие к нему дома, в том числе и дом Мир-Манафа Серрафа, нежились под сенью царских флагов.
При виде этой картины, я невольно вздохнул.
- Бедный Тавриз!..
У дверей американского консульства мы помогли мисс Ганне сойти с экипажа. На прощанье она трогательно и крепко пожала нам руки.
Расстроенный всем виденным в Тавризе, я рассеянно простился с девушкой.
Возведенные в свое время на улицах укрепления и баррикады были снесены. На местах их расположения были расставлены караульные посты. По улицам проведены полевые телефоны. Там, где еще недавно шагали вооруженные революционные войска, сегодня прогуливались конные и пешие казаки.