К л о ц. Ну, почему же?..
П р о ф е с с о р. Он издает эти... как их... народные листки и уже сидел в тюрьме.
(Входят Бенедикт и другие студенты-немцы.)
9.
Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, музыканты, Бенедикт и др. студенты-немцы.
П е р в ы й с т у д е н т (оглядывая потолки и стены, поет):
"Когда случится нам заехать
На грязный постоялый двор..."
(Грунерт обретает необыкновенную подвижность: расшаркивается перед каждым студентом, подкатывает стулья к среднему большому столу. Улыбка готовности не сходит с его лица.
Кельнерши оживают и прихорашиваются.)
Г р у н е р т. Очень, очень рад, господа. Прикажите-с!
Б е н е д и к т (театрально). Скажи, старик, приплыли ль из-за моря суда голландские с товаром на борту? Твой славный погреб получил ли мехи с вином из дальних стран? Какою редкостью похвастать готов почтенный твой кабак? Чем потчевать гостей ты будешь, дай ответ...
П е р в ы й с т у д е н т. Друзья, наш Бенедикт - талантливый поэт!
(Студенты рукоплещут.)
Б е н е д и к т. Увы, я так редко слагаю вирши!
В т о р о й с т у д е н т. Тебя не посещают музы?
Б е н е д и к т. Только тогда, когда я выпью...
П е р в ы й с т у д е н т. Но, ведь, ты вечно пьян!
(Хохот.)
В т о р о й с т у д е н т (к Грунерту). Монастырские ликеры есть? Старый Доппелькюммель? Мозельвейн?
Г р у н е р т. Что изволите, господин доктор.
В т о р о й с т у д е н т. Значит, все в порядке?
Г р у н е р т. Так точно, господин доктор.
Б е н е д и к т. В таком случае, во-первых - пива, во-вторых - пива, в-третьих - пива... Словом, сколько ртов, столько литров пива.
П р о ф е с с о р (любуясь студентами). Когда я смотрю на молодежь, вера в великую будущность немецких государств вспыхивает во мне с новой и новой силой.
К л о ц. Золотая пора!
П р о ф е с с о р. Юность! Помните ли вы, сударь, наши годы, старый Гейдельберг, незабвенная Иена...
К л о ц. Такие умы, как Лессинг, сердца, как Шиллер...
П р о ф е с с о р. И этот величайший из немцев - Фридрих. Его дух был еще жив среди нас. Вот, сударь, в чем надо искать спасение немецкого единства - в просвещенном абсолютизме.
К л о ц. Абсолютизм устарел, доктор.
Б е н е д и к т. Silentium!
П е р в ы й с т у д е н т. По уставу корпорации...
В т о р о й с т у д е н т. Нельзя ли без устава: я умру от жажды!
Б е н е д и к т. Silentium!
В т о р о й с т у д е н т. Коллега, смилуйся.
Б е н е д и к т. Согласны ли сделать исключение для жаждущего коллеги?
С т у д е н т ы. Согласны! Пусть!
Б е н е д и к т. Прошу встать.
(Встают, поднимают пивные кружки, образуя из них сплошное кольцо над серединою стола, кричат почти в одно слово "Prosit!", потом дружно подносят кружки к губам и, как по команде, начинают пить.
Головы посетителей обращены в сторону студентов.
Входят Бакунин, Вагнер и Рекель.)
10.
Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, музыканты, Бенедикт и др. студенты-немцы, Бакунин, Вагнер, Рекель.
(Взоры всех устремляются на вошедших. Они останавливаются в дверях: Вагнер и Рекель по сторонам Бакунина. Бакунин держит подмышкой толстый сверток газет.)
Б а к у н и н (сняв шляпу, вытирает большим платком лицо и шею. Громко). У-фф, чорт, жарко!
(Посетители начинают переглядываться.)
К л о ц. Вот это тот самый, о котором я говорил...
П р о ф е с с о р. Баррикадософ?
К л о ц. Да, это он.