-- Согласен. Это великий и славный эксперимент, отвечающий превосходным качествам вашей державы, сэр. Но он подходит не для всех стран. Кажется, еще древние греки пришли к выводу, что наиболее совершенной формой правления является благонамеренная диктатура, нет? Власть одного человека?
-- Благонамеренная, да. Но при этом выборная. Не диктатура по божественному праву.
-- Кто возьмется утверждать, с абсолютной уверенностью, что божественного права не существует?
-- О, ваше высочество, -- ответил Лонгстафф, -- никто не ставит под сомнение существование Бога. Речь идет лишь о праве короля делать, что он пожелает и когда пожелает, не спросив мнения народа. История Англии знает длинную череду "божественных" монархов, которые, как выяснилось впоследствии, отнюдь не были непогрешимы. Народу очень трудно переносить ошибки правителей. Вы не находите? Столь многим приходится расплачиваться за них своей кровью.
Сергеев весело хмыкнул.
-- Мне очень нравится юмор англичан. -- Он взглянул на Струана: -- Вы, кажется, шотландец, мистер Струан?
-- Да. Британец. В наши времена уже не существует разницы между шотландцами и англичанами. -- Он сделал глоток вина. -- Мы устали красть их коров и овец. Решили, что уж лучше сразу украсть всю страну. Поэтому оставили Шотландию и перебрались на юг.
Все дружно рассмеялись и выпили еще. Лонгсгаффа забавляло то, что Монсей, выбитый из колеи грубоватым добродушием Струана, не проронил за столом ни слова.
-- А что думаете по этому поводу вы, мистер Струан? -- спросил Сергеев. -- Могли бы вы управлять "Благородным Домом", имея под рукой "парламент", с которым постоянно приходится бороться?
-- Нет, ваше высочество. Но я вовлекаю в конфликт -- в соперничество -с другими торговцами только компанию. Я рискую только собой и своим торговым домом. А не жизнью других людей.
-- И, однако, сейчас у вас война с Китаем. Именно потому, что язычники набрались безрассудства мешать вашей торговле. Разве это не так?
-- Отчасти. Разумеется, решение объявить войну едва ли было моим.
-- О, конечно. Я говорю о том, что вы один имеете исключительное право управлять крупным торговым концерном и что это действенный способ добиться успеха. Власть одного. Это разумно для компании, флота, страны.
-- Пожалуй. При условии, что вы действительно добиваетесь успеха, -ответил Струан, сводя все к шутке. Затем добавил уже серьезно: -- Возможно, в настоящем парламентская система и не подходит для России -- и некоторых других стран, -- но я убежден, что земля никогда не будет жить в мире, пока все народы не примут английскую парламентскую систему, пока каждый человек не получит право голоса и пока кто-то один будет распоряжаться судьбой целого государства -- по божественному ли праву или по праву, дарованному ему глупым голосованием глупых избирателей.
-- Согласен, -- кивнул Сергеев. -- Ваше предположение верно. Но в нем есть один большой недостаток. Вы подразумеваете просвещенное население земли, когда каждый получает образование наравне со всеми и, как и все, преуспевает, что, конечно же, невозможно, не так ли? Вам следовало бы проехать по России, чтобы увидеть своими глазами, насколько это невозможно. И вы совершенно не принимаете в расчет национальные чувства и различия в вере. Если бы вы добавили "пока все народы не станут христианскими", тогда, возможно, вы. были бы правы. Но как вы представляете себе французского католика, живущего в согласии с английским протестантом? Или русскую ортодоксальную церковь -- с испанскими иезуитами? Или всех их вместе взятых -- с ордами мусульманских нехристей, а тех в свою очередь -- с несчастными евреями, а тех -- с идолопоклонниками и язычниками?
Струан сделал глубокий вдох.
-- Я рад, что вы задали этот вопрос, -- сказал он и решительно умолк.
-- Я вижу, впереди нас ждет много интересных бесед, -- с легкостью подхватил разговор Лонгстафф. -- Чай, ваше высочество? Через час назначен боксерский поединок. Если вы не слишком утомлены дорогой, возможно вы захотите посмотреть его. Бой обещает быть весьма захватывающим. Флот против армии.
-- О, с большой охотой, ваше превосходительство. На кого вы ставите в этой схватке? Я поставлю на противную сторону.
-- Гинея -- на флот.
-- Идет.
После обеда был подан чай и сигары, и через некоторое время Монсей проводил великого князя на пакетбот. Лонг-стафф отпустил стюардов.
-- Я думаю, один из наших фрегатов должен немедленно нанести "случайный" визит в Сингапур, -- сказал он Струану.
-- Я подумал о том же, Уилл. Он моряк, я в этом уверен.
-- Да. Это вы тонко разыграли, Дирк. -- Лонгстафф покрутил в руках чашку. -- И он производит впечатление на редкость хитрого и осмотрительного человека. Такой, вероятно, будет крайне осторожен в отношении всякого рода официальных бумаг.
-- Я пришел к тому же выводу.
-- Я с удовольствием вспоминаю о времени, проведенном в Санкт-Петербурге. За исключением долгих часов учебы. Мне пришлось учиться читать и писать по-русски, помимо, разумеется, занятий французским. Русский -- очень трудный язык.
Струан налил чаю им обоим.
-- Вас ведь никогда не привлекали боксерские поединки, не правда ли, Уилл?
-- Нет, не привлекали. Думаю, я просто провожу его на берег и вернусь назад. Спокойно вздремну в одиночестве. -- Лонгстафф сухо рассмеялся: -Подготовлюсь к вечерним празднествам, ну?
Струан поднялся.
-- А я должен поразмыслить над тем, как мне со своей стороны вернее заронить в его душу семена обеспокоенности, чтобы увидеть потом дружные всходы.
Пока стюарды убирали со стола, Лонгстафф лениво разглядывал темные чайные листья на дне своей чашки.
-- Нет, -- произнес он, показывая жестом, чтобы и чашку, и чайник ему оставили. -- И проследите, чтобы меня не беспокоили. Зайдите ко мне через час.
-- Слушаюсь, сэр.
Он подавил зевок, в каюте стало тихо, и приятные мысли неспешной чередой потянулись в его голове. Чес-с-слово, эго замечательно, что Сергеев здесь. Теперь можно немного насладиться жизнью. Поупражняться в парировании и нанесении уколов в тонкой дипломатической беседе. Исследовать ум этого русского -- вот чем непременно следует заняться. Забыть на время нескончаемые заботы колонии, этих чертовых торговцев и проклятого императора с его языческим отребьем, черт бы побрал всю эту шайку разбойников.
Он прошел в свою личную каюту и удобно улегся на постель, закинув руки за голову. Как это там Дирк сказал? Ах да, семена обеспокоенности. Это он удачно выразился. Какие же семена можем мы посеять? Сдержанно-мрачные намеки на могущество Китая? На неисчислимость его жителей? На то, что правительство Ее Величества может аннексировать всю страну в случае вмешательства любой из держав? На сложности торговли опиумом? Чаем?
Над его головой раздался топот ног: сменялась вахта; на палубе начал репетицию оркестр морской пехоты. Он снова зевнул и удовлетворенно закрыл глаза. Нет ничего лучше, чем короткий сон после обеда, сказал он себе. Благодарение Господу, я джентльмен -- не приходится ковыряться в земле, сажая настоящие семена, как какому-нибудь вонючему крестьянину или грязному фермеру. Черт, ты только вообрази себе -- работать руками весь день! Сажать всякую всячину, потом выращивать. Кругом навоз хлюпает. От одной мысли обо всем этом в дрожь бросает. Сеять семена в дипломатии не в пример важнее, и это действительно работа для джентльмена Так, на чем я там остановился? Ах да. Чай. Жизнь, наверное, была просто невыносимой до того, как у нас появился чай. Абсолютно несносной. Не могу понять, как люди вообще могли существовать без чая. Жаль, что он не растет в Англии. Это избавило бы нас от многих хлопот.
-- Господи милосердный! -- вырвалось у него, и он, выпрямившись, сел на постели. -- Чай! Ну конечно же, чай! Сколько лет он был у тебя под самым носом, а ты даже не замечал его! Ты гений! -- Он пришел в такое возбуждение от только что зародившейся мысли, что вскочил с койки и станцевал джигу. Облегчившись в ночную вазу, он вернулся в главную каюту и сел за рабочий стол, чувствуя, как колотится сердце. Теперь ты знаешь способ, как положить конец этому британо-китайскому кошмару, заключавшемуся в шаткости сложившегося баланса чай-серебро-опиум. Ты знаешь, говорил он себе, потрясенный и изумленный простотой и гениальностью той идеи, которую подсказала ему прощальная шутка Струана.
-- О Боже мой, Дирк, -- произнес он вслух, фыркнув от смеха, -- если бы ты только знал. Ты своими руками перерубил сук, на котором сидишь вместе со всеми Китайскими торговцами. Подарив Британии славу, а мне -- Бессмертие!
Да, именно так. Однако тебе лучше держать язык за зубами, предостерег он себя. У стен есть уши.
Идея была удивительно проста: уничтожить монополию Китая на чай. Купить, выпросить или украсть -- разумеется, под большим секретом -- тонну семян чайного куста. Тайком перевезти их в Индию. Там можно найти десятки районов, где чай будет прекрасно расти. Десятки. И еще при моей жизни у нас появятся богатейшие плантации -- мы станем выращивать свой собственный чай на своей земле. Обеспечив себя чаем, мы больше не будем нуждаться ни в серебре, ни в опиуме, чтобы расплатиться за него с китайцами. Прибыль, от торговли индийским чаем быстро уравняется, а потом превысит и вдвое, и втрое прибыль от продажи индийского опиума, так что тут мы ничего не теряем. Мы будем выращивать лучший чай в мире и будем продавать его всему миру. Короне от этого прямая выгода, ибо доходы от чая возрастут фантастически: ведь мы, вне всякого сомнения, будем выращивать его и дешевле, и лучше -- британский подход, сметка и все такое! -- а цена у нашего чая будет ниже, чем у китайских сортов. И, кроме этого, мы поднимем свой моральный престиж в глазах всего мира, положив конец торговле опиумом. Проклятые контрабандисты окажутся не у дел, ибо, лишив их этого чертова зелья, какой пользы можно от них ожидать; поэтому опиум мы сможем объявить вне закона. Индия от этого выигрывает невероятно. Китай тоже выигрывает, потому что прекратится контрабандный ввоз опиума, а свой чай китайцы и так прекрасно потребляют.
А ты, Уильям Лонгстафф -- единственный человек, который в состоянии осуществить этот план -- ты удостоишься великих почестей. При самом скромном везении -- герцогский титул, предложенный благодарным парламентом, ибо ты и только ты разрешишь неразрешимое.
Но кому я могу доверять настолько, чтобы поручить достать семена чая? И как уговорить китайцев продать их? Они, разумеется, сразу же догадаются о последствиях. И кому доверить перевозку семян? Ни к одному торговцу обратиться нельзя -- стоит им только заподозрить что-нибудь подобное, как они тут же мне все испортят! И как теперь привлечь на свою сторону вице-короля Индии, чтобы он не присвоил себе всю заслугу в этом деле?
Глава 5
Когда два соперника и их секунданты поднялись на ринг, устроенный рядом с флагштоком на Глессинг Пойнте, вся огромная масса зрителей замолчала, затаив дыхание.
Оба бойца были шести футов роста -- огромные парни немногим старше двадцати лет с суровыми лицами. Голова у каждого была гладко выбрита, чтобы противники не смогли схватить друг друга за волосы. И когда они сняли свои грубые рубахи, все увидели одинаково могучие торсы с буграми стальных мускулов и на спинах у обоих старые шрамы, оставленные плеткой-девятихвосткой. Противники были достойны друг друга, и каждый понимал, что ставка высока. Адмирал и генерал лично проследили за отбором бойцов и предупредили их, что ждут только победы. Честь целого вида вооруженных сил легла на их плечи и вместе с нею все сбережения их товарищей. Победитель мог рассчитывать на завидное будущее. Для побежденного будущего не будет вообще.
Генри Харди Хиббс пролез под единственным канатом и встал в центре ринга, где мелом был отмечен квадратный ярд.
-- Ваше превосходительство, ваше высочество, милорды и ваши милости, -начал он. -- Бой до победы. В этом углу -- боцман Джем Грам от королевского флота...