Скользит по гребню золотой волны.
У губ застыла с чаркою рука,
И, глядя вверх, я говорю с луною:
«Чан Э, скажи, как быть мне с сединою,
Что мучит и терзает старика?»
Если б с ветром вспорхнуть,
И на тысячи ли
Оторваться я мог от земли,
И, свершая свой путь,
Мог на горы взглянуть
И на реки в безбрежной дали;
Если б мог я срубить
На луне гуйхуа
С беззаботной звенящей листвой,
Чтобы радостно люди
Воскликнуть могли:
«Как светло нам теперь под луной!»
Главное лакомство и лучший подарок в этот день — идеально круглые печатные пряники, выпеченные из сдобной муки с разнообразной начинкой. Прежде на них сверху изображали персонажей только что рассказанной легенды, и иероглифы «благоприятного содержания», а сейчас кулинары, как правило, с помощью иероглифов сообщают покупателям об основных ингредиентах начинки.
Такая информация имеет исключительно важное значение, поскольку сладким пряником со специфической соевой начинкой, зернами лотоса и желтком куриного яйца, сваренным вкрутую (классическое исполнение), российскому потребителю трудно закусывать даже самогон. Хочу сразу оговориться, что это не только мое личное мнение. Кроме того, в фирменных ресторанах и пекарнях ныне модно класть в пряник по два желтка, как бы еще раз напоминая о чудесном празднике и изысканно круглой форме луны в этот день, совершенно забывая о состоянии печени и количестве холестерина в человеческом организме.
Однако, говоря выше о «роскошных пряниках», я отнюдь не грешил против истины. В последнее десятилетие их стали делать с ананасовой, клубничной, вишневой, банановой, кокосовой, виноградной, апельсиновой и другими фруктово-ягодными начинками. Особенно вкусны свежие пряники с хамийской дыней, они тают во рту. К сожалению, данная продукция не так дешева, как хотелось бы, но есть маленькая хитрость: если покупать те же самые пряники на следующий после праздника день, то расходы будут минимальными.
С лунными пряниками связано древнее предание на историческую тему, которое, правда, не имеет ничего общего с реальными событиями. В XIV веке монгольские правители Китая, опасавшиеся массовых выступлений, усилили контроль за населением и резко увеличили количество платных осведомителей. Долгое время китайцы никак не могли обмануть их бдительность. Неожиданно кто-то предложил разослать призывы к восстанию с помощью пряников, поскольку их принято дарить накануне и в день праздника Середины осени. Когда наступило 15 августа по лунному календарю, на борьбу с врагом поднялся народ всей страны и в конце концов изгнал ненавистных захватчиков.
Во время вечерней трапезы в Куче мы неоднократно вспоминали о празднике, поднимая рюмки с синьцзянской водкой и призывая друг друга полюбоваться поистине сказочной луной. Однако назавтра нам предстоял не менее сложный и насыщенный день, поэтому веселье было скоротечным.
В соответствии с достигнутой накануне договоренностью к гостинице ранним утром подъехала красная «Сантана» шанхайского производства, на которой нам предстояло объездить наиболее интересные и доступные места в окрестностях Кучи. Энергичный и толковый водитель-ханец предложил сначала направиться по северному маршруту— в Большой каньон у южных склонов Тянь-Шаня, о существовании которого я раньше даже не подозревал. Он расположен в 64 км от города. Дорога здесь хорошая (трасса национального значения № 217) и весьма живописная: значительную часть пути мы ехали по берегу реки Куча.
О каньоне следует сказать несколько слов, поскольку в путеводителях о Срединном государстве, опубликованных на Западе, информации о нем почти нет. Он находится на высоте 1600 м над уровнем моря, длина около 5 км, максимальная ширина прохода 53 м, минимальная—0,4 м. Под воздействием ветровой эрозии и погодных аномалий многие камни (в основном красный песчаник) приобрели причудливые очертания, и китайцы дали им эффектные названия: «Девичьи слезы», «Пещера холодного ветра», «Пик ангела», «Сунь Укун играет с Чжу Бацзе» и др. Наибольшее впечатление произвел нависший прямо над головой внушительных размеров камень — «Мост тигриного зуба». В какой-то момент, передвигаясь по резко сузившемуся ущелью, я остановился, — не мог найти дорогу среди завалов. Аукаться было бессмысленно, так как поблизости никого не было. Кое-как смог протиснуться между камней и продолжил знакомство с экзотическими красотами каньона.
На отвесной скале примерно в трех километрах от входа, на высоте 35 метров вырублена пещера Тысячи будд. Чтобы посмотреть фрески VIII века (эпоха Тан), необходимо подняться по металлической лестнице, которая при передвижении по ней подозрительно колышется. Мне она сразу напомнила голливудские боевики на шпионскую, ковбойскую, историческую и прочие темы. Если бы рядом был кто-то из родных, то никогда не разрешил бы ему или ей забираться наверх, но в сложившейся ситуации никто не мог запретить мне сделать это самому.
Выудив из памяти очередную американскую чушь с 70-летним Шоном О'Коннери, где он с длинноногой красоткой карабкается по похожей лестнице, я решил: в свои почти 50 вполне могу подняться без какой-либо страховки на 30 с лишним метров и дать достойный «наш ответ Чемберлену». Промелькнула, правда, мысль, что знаменитый актер, сыгравший неуловимого и импозантного Джеймса Бонда, а также не менее сотни иных ролей, имеет огромный опыт, но, с другой стороны, за несколько лет, прожитых в Пекине, я тоже снялся в дюжине китайских художественных фильмов и телевизионных сериалов.
Неожиданный и столь весомый аргумент переполнил меня гордостью и убедил окончательно: надо лезть. К счастью, все обошлось, хотя временами было страшновато. Добравшись до пещеры, по понятным причинам, вначале никак не мог сосредоточиться на фресках. Они там в очень приличном состоянии, однако из-за отсутствия нормального освещения фотографии не получились.
После экскурсии в каньон мы отправились в знаменитый монастырь около Кызыла, что примерно в 75 км к северо-западу от Кучи. В этом уединенном и тихом месте первые художественно оформленные пещеры буддийской обители появились еще в III веке, они остаются самыми древними на территории Китая. Строительство монастыря продолжалось до IX века. Спустя пять столетий монахи его покинули.
К настоящему времени сохранилось 236 пещер. Билет за 35 юаней (более 4 долларов) дает право на посещение 8 пещер в западном секторе комплекса в сопровождении экскурсовода. Еще один билет за аналогичную цену предоставляет возможность увидеть столько же пещер в восточной его части. Можно сказать, что цены сносные. Например, стоимость билета в дуньхуанские пещеры (Могаоку) (совр. провинция Ганьсу) значительно выше. Там за 80 юаней (чуть меньше 10 долларов) покажут лишь 10 пещер. Справедливости ради следует признать, что в Могаоку большинство скульптур и фресок находится в довольно хорошем состоянии, чего никак не скажешь о комплексе близ Кызыла. Со слов нашего водителя, несколько неплохо сохранившихся здесь пещер можно посмотреть за 500 юаней (каждая).
Разговор о степени сохранности возник не случайно. Древним буддийским монастырям на территории Синьцзяна явно не повезло. Во-первых, многочисленные изображения божеств в мусульманском регионе вызывали очевидную неприязнь уместного населения, резко усиливавшуюся в годы вооруженных мятежей. Они участились во второй половине XIX — первой половине XX века. В результате прежде всего пострадали скульптурные композиции и лики святых на фресковой живописи. Скульптур в пещерах сейчас почти нет, а у немногих оставшихся изображений на стенах и потолках очень часто выщерблены глаза или даже зачищен красочный слой в том месте, где должна быть голова. Кроме того, по свидетельствам иностранцев, посещавших эти места в начале XX века, крестьяне нередко использовали фрески в качестве удобрения.
Свою лепту в процесс разрушения внесли хунвэйбины и цзаофани «великой пролетарской культурной революции», развязанной по инициативе Мао Цзэдуна его ближайшим окружением в середине 60-х годов прошлого века. Следы относительно недавнего вандализма видны повсюду. Кстати, упоминавшиеся выше пещеры в Дуньхуане не подверглись осквернениям в те годы лишь благодаря своевременному вмешательству премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая.
Во-вторых, значительная часть пещер была разграблена зарубежными специалистами, в том числе крупными и уважаемыми во всем мире учеными. Особенно «отличился» тут немец Альберт фон Ле Кок (1860–1930 гг.). Никто не отрицает его больших заслуг в изучении Западного края, но нельзя закрывать глаза и на то, как он со своим подручным Теодором Бартусом «обрабатывал» местные культурно — исторические памятники. Подробнее об этом читатель узнает в следующей главе, а пока стоит, пожалуй, привести несколько цифр только по комплексу в Кызыле.
Согласно официальным данным, в Музее индийского искусства в Берлине хранятся 395 фрагментов настенной живописи из указанного монастыря. Так, в пещере 207 А. фон Ле Кок и Т. Бартус срезали и вывезли сразу 12 таких фрагментов. Ученые ФРГ утверждают, что в настоящее время в музее в общей сложности 32 8 квадратных метров фресок из Кызыла, хотя китайские специалисты полагают, что там должно быть около 470 квадратных метров. В любом случае, размах «деятельности» участников немецких научных экспедиций производит ошеломляющее впечатление. Частыми рассуждениями о «спасении древних шедевров» фон Ле Кок в действительности прикрывал свои амбиции и откровенное желание привлечь внимание политической элиты Германии к собственной персоне.
Однако вернемся к буддийскому монастырю. Перед входом установлен красивый памятник уже знакомому читателю Кумарадживе. К пещерам ведут удобные лестницы. Из-за них, вернее их отсутствия, до сих пор закрыт для туристов расположенный неподалеку пещерный комплекс в Кумтуре (112 пещер), где также весьма основательно «поработали» фон Ле Кок и Бартус.
Сохранившиеся фрагменты фресок сильно отличаются от всего ранее увиденного на территории Китая. Чувствуется мощное влияние индийского искусства. Специалисты определяют его как «гандхарский стиль», имея в виду древнюю историко-культурную область, что занимала соответственно северо-запад и юго-восток современных Пакистана и Афганистана. Художники прошлого активно использовали очень сочные темные тона, в их живописи много сочетаний голубого и черного цветов. На редкость выразительны фигуры небожителей.
В пещере 17 меня заинтересовал оригинальный авторский прием. Вся фреска на потолке состоит из отдельных ромбов (всего около 40), в каждом из которых отражен самостоятельный эпизод некоей легенды или истории. К сожалению, все разъяснения, в том числе и к конкретным сюжетам, даны исключительно на китайском языке, а разобраться в иероглифической записи индийских имен и названий буддийских сутр достаточно сложно. Кроме того, нигде не указан (хотя бы ориентировочно) период создания той или иной сохранившейся фрески. Представляется, что работникам музейного комплекса в ближайшие годы есть над чем потрудиться.
На обратном пути мы остановились у старинной сигнальной башни и около городища Субаши. Как известно, в древности воины, находившиеся в дозоре, разжигали костер, сообщая главным силам о приближении врага. В качестве топлива они использовали волчий помет, который, в отличие от экскрементов других животных, дает устойчивый вертикальный огонь, выдерживающий мощные порывы ветра и хорошо видимый на большом расстоянии.
Руины Субаши находятся по обеим берегам реки Куча, в 23 км к северу от города. В эпоху династий Вэй (III в.), Цзинь (III–V вв.) и Тан (VII–X вв.) это был крупный центр буддийской культуры. Существует точка зрения, что именно здесь находились два монастыря с одинаковым названием Чжаохули, о которых в первой половине VII века писал Сюаньцзан. Он утверждал, что обители располагались на склонах гор в 40 ли (20 км) к северу от города, между ними протекала река. По свидетельству паломника, в Чжаохули была установлена выполненная «с большим искусством, превосходящим человеческие способности», и богато украшенная статуя Будды. В зале восточного монастыря (павильон Будды) хранился крупный нефрит, по форме напоминавший морскую раковину. На поверхности минерала якобы можно было увидеть отпечаток ступни основоположника учения.
Внимательный читатель обратил, надеюсь, внимание на эпизоды, связанные с утратой Китаем уникальных культур-но-исторических памятников на северо-западе страны. Происходило это в силу различных обстоятельств: регион сотрясали и сотрясают вызывающие катастрофические разрушения подземные толчки, подобные тем, что произошли, в частности, в 1916 и 2003 годах; многие культовые сооружения и древние погребения были разграблены и разрушены во время довольно частых массовых волнений на этнической и религиозной почве; на протяжении веков местные жители весьма потребительски или с явным безразличием, а порой и резко негативно относились к окружавшим их сокровищам; свои уродливые шрамы оставила пресловутая «культурная революции» с ее погромами и бесчинствами.
Однако самое сильное впечатление на человека, отправившегося в далекое странствие по Синьцзяну, производит учиненное иностранцами, по определению английского путешественника Бэзила Дэвидсона, «археологическое воровство». От себя могу добавить, что в большинстве случаев имел место скорее откровенный грабеж, поскольку хищение раритетов происходило не тайно и, скажем, глубокой ночью, а совершенно открыто и средь белого дня.
В конце XIX— начале XX века сюда наряду с путешественниками, предпринимателями, военными и чиновниками устремились авторитетные ученые. Нередко и те и другие выполняли задачи, поставленные различными ведомствами. Кучинская рукопись Увека, приобретенная британским офицером Бауэром, всколыхнула интеллектуалов и подтолкнула европейцев к активным действиям. Любопытное признание в этой связи сделал еще один англичанин — Фрэнсис Янгхасбэнд. Путешествуя по Китаю, он познакомился с неким предприимчивым мусульманином, который всеми силами стремился побывать в Лондоне и предлагал организовать «перспективный бизнес» — поставку белых верблюдов на берега туманного Альбиона, которые, как ему казалось, должны были произвести там настоящую сенсацию.
Вместо этого Ф. Янгхасбэнд предложил внимательно покопаться в развалинах городов, находившихся когда-то на караванных маршрутах Шелкового пути и давно засыпанных песком, отыскать интересные древности и переправить их на его родину. Британец гарантировал в таком случае солидные заработки. Перед тем как расстаться, он даже написал от своего имени рекомендательные письма директорам Британского музея и соответствующих учреждений в Калькутте и Бомбее.
Трудно, наверное, дать сейчас сбалансированную и достаточно объективную оценку всему тому, что произошло в Синьцзяне и прилегающих к нему районах в последующие 20–30 лет: слишком разными по интеллектуальному потенциалу и морально-этическим качествам были люди, приезжавшие в эти места со всего света; о некоторых важных событиях того периода сохранилась очень скудная либо на редкость тенденциозная информация; существенную роль играла национальная принадлежность исследователей, представлявших ту или иную научную школу и находившихся в большой зависимости по вопросам финансирования от правительственных структур либо специальных фондов своих стран, которые нередко таким образом решали собственные задачи, и т. д. Тем не менее, побывав в пустынях Гоби и Такла-Макан, посетив многие музеи и древние памятники, ознакомившись с обширной литературой, можно сделать некоторые выводы.
Весомый вклад в изучение региона внес шведский путешественник Свен Гедин (1865–1952 гг.), которого Ю. Н. Рерих называл великим ученым, создавшим себе «бессмертное имя в анналах географии». С точки зрения классической археологии, его изыскания в Центральной Азии в конце XIX— начале XX века, носили весьма поверхностный характер. В частности, абсолютно ненаучной принято считать его методику работы на культурно-исторических памятниках: в поиске интересных находок швед временами предоставлял полную свободу действий своим подчиненным, и те, согласно его собственному признанию, «соблазненные обещанной за какие-нибудь документы наградой, шатались с лопатами и рылись в самых невозможных местах». Путешественник, между прочим, не скрывал, что интерес к этой отрасли науки у него вызвала увиденная в Кашгаре коллекция раритетов, которую собрал русский консул Н. Ф. Петровский.
Однако именно экспедиция С. Гедина в марте 1900 года смогла в районе озера Лобнор отыскать древний и легендарный Лоулань. Выдающемуся открытию способствовало счастливое стечение обстоятельств. Попытка выкопать в пустыне колодец оказалась безуспешной, поскольку единственную лопату нанятый рабочий Эрдек забыл примерно в 20 км от места ночевки. За крайне необходимым для дальнейших поисков орудием труда его отпустили одного с инструкцией идти строго по следам, оставленным экспедицией, но ночью налетела сильная буря, которая замела все следы и породила серьезное беспокойство за судьбу Эрдека. Тот появился с лопатой лишь ближе к вечеру и рассказал потрясающую историю.
Заблудившись во время бури, он наткнулся на холм, где увидел выступившие из-под слоя песка развалины нескольких домов. Вокруг валялись топоры, куски металла, керамическая посуда и старинные монеты; их рабочий счел необходимым захватить с собой. Кроме того, он подобрал две резные доски, но был вынужден бросить их, так как очень устал и торопился догнать товарищей. Эта информация мгновенно изменила планы С. Гедина на следующий год. Испытывая в тот момент трудности с водой и ввиду быстро приближающегося жаркого сезона, исследователь решил провести лето все-таки в Тибете, а зимой вернуться к Лобнору.
Спустя почти год удалось определить место находок Эрдека. Из 8 построек 3 были в сравнительно хорошем состоянии и располагались как «присутственное место»: одно главное здание и два громадных флигеля, между ними двор, ограниченный забором. Основное сооружение, по мнению шведа, представляло собой буддийский храм, там же нашли деревянное изображение Будды, медные монеты, глиняные чашки, образцы резьбы по дереву, фрагменты материи, обуви и т. д. Особую ценность представляли несколько сот бумажных обрывков и 42 деревянные («в виде линеек») дощечки с надписями. Они и должны были дать достоверные сведения об открытом поселении и живших когда-то там людях.
Собранный материал впоследствии был передан работавшему в Висбадене немецкому синологу Карлу Гимли, который в итоге датировал китайские документы концом III — началом IV века. По его мнению, место, где они были выявлены, с большой долей вероятности принадлежало богатому китайскому купцу, занимавшемуся извозом и пересылкой писем в Дуньхуан (совр. провинция Ганьсу). Это обстоятельство доказывало наличие регулярного почтового сообщения между двумя населенными пунктами. К. Гимли же установил, что обнаруженный С. Гедином город — хорошо известный в истории Лоулань, жители которого таинственным образом покинули свои дома.
Среди интересных находок экспедиции швед выделил два бревна с вырезанными на них стоящими и сидящими изображениями Будды. На одном из орнаментов между листьями и вьющимися растениями была хорошо видна рыба. Как справедливо заметил С. Гедин, художнику, наверное, не пришло бы в голову ее запечатлеть, если бы она не имела особого значения в данной местности и «не составляла важную часть пропитания народонаселения». Путешественник утверждал, что административный центр древней страны находился около открытых им башен, а рыбацкие хижины располагались вдоль берегов и «исчезли в гораздо более короткий промежуток времени».