Море упорно хранило тайну. День за днем исследовалось дно бухты, но все было безрезультатным. И вдруг однажды была найдена затопленная пещера. Уже беглый осмотр превзошел ожидания ученых: здесь были грудами свалены кубки, чаши, фигурки идолов, копья, мечи, щиты...
Танаис был вновь отстроен в I-II веках н. э. За это время город не раз подвергался разрушениям, следы которых видны на всех участках раскопок. К концу IV века жители окончательно покидают его. Это было связано с грандиозным пожаром. Под грудами обгоревших балок и камня остались погребенные жилища горожан. Здесь бушевал огонь такой силы, что сырцовые стены внутренних помещений прокалились на большую толщину. В огне плавились даже металлические вещи и стеклянные сосуды.
Катастрофа в цветущем и некогда многолюдном Танаисе напоминает по своим масштабам гибель Помпеи. Разница лишь в том, что Танаис не был засыпан раскаленным вулканическим пеплом, Этот форпост Боспорского царства разрушили и сожгли завоеватели. Ими могли быть готы.
Раскопки Танаиса в 1858 году начал известный русский археолог П. И. Леонтьев. Правда, он неверно датировал обнаруженные находки, отнеся их к первому веку нашей эры. Древнегреческий же географ Страбон сообщал, что Танаис был разрушен Полемоном раньше — в I веке до н. э. Леонтьев считал поэтому, что нашел другой Танаис, возникший якобы после гибели старого города.
Раскопки советских археологов опровергли миф о двух Танаисах, который держался в науке больше века. Теперь уже определенно доказано, что Танаис не менял адреса с момента своего возникновения и всегда находился на одном и том же месте — между современным Таганрогом и Ростовом-на-Дону. Даже после карательной экспедиции Полемона жизнь в городе продолжалась. При раскопках и в самом деле обнаружены следы разрушений: Полемон для острастки уничтожил не весь город, а лишь часть оборонительных стен. Вероятно, это и помогло впоследствии готам овладеть городом и стереть его с лица земли.
А еще много лет спустя сюда пришли хазары и печенеги. В 965 году Святослав, оттеснив их, завоевал развалины Танаиса. Может быть, дружинники Святослава даже пировали на этом холме, празднуя победу. Киевский князь Владимир в конце X века отдал Танаис вместе с Тмутараканью в удел своему сыну Мстиславу. Но это — уже события куда более близкие к нам по времени. О них расскажет вам сейчас каждый школьник.
О курганах, больших и малых, разбросанных в бесчисленном множестве по всей донской степи, сложено немало легенд. Их слушал, путешествуя по лукоморью, Пушкин. Оглядывал их проездом на Кавказ Лермонтов — кто знает, какие думы вызывали они у опального поручика, до боли сердечной влюбленного в родную землю. Чехов, хорошо знавший нашу степь, жалел, что такой замечательный поэтический материал, как легенды и предания о донских курганах, не нашел еще своего описателя.
Не так просто разгадать эти легенды: степные курганы упорно хранят свои тайны и с трудом даются в руки ученым-археологам.
Я рассказывал о Танаисе — городе, вставшем из небытия. Далеко не все еще загадки этого удивительного и, как свидетельствую летописцы, неповторимого по красоте города, известны людям. А ведь каждый курган — это тоже целая эпоха, нам неведомая. Кто-то назвал их донскими пирамидами. Случайно ли? Вовсе нет. Недаром же и в Эрмитаже, и в Государственном историческом музее в Москве, и в местных музеях бережно хранятся многие уникальные памятники седой старины, найденные археологами в степных курганах. Они по праву соперничают с тем, что найдено при раскопках пирамид в Древнем Египте.
Сто с лишним лет назад заступы археологов открыли миру сокровища Танаиса. По тому времени это было почти сенсацией. Но еще более изумились археологи, когда вслед за Танаисом на западной окраине Новочеркасска был случайно открыт богатейший клад в кургане Хохлач. То были сокровища сарматской царицы, правившей в I веке н. э. Еще и сейчас посетители Эрмитажа восхищаются этими искусными изделиями древних мастеров-ювелиров.
После того курганы радовали ученых-археологов все новыми и новыми находками. У станицы Мигулинской нашли золотой сосуд с резной ручкой в виде оскалившегося хищного зверя. По резьбе надпись: «Тарулис — сын Ксеванока делал». Когда прокладывали железную дорогу из Таганрога в Ростов, выкопали у реки Мокрого Чулека богатый женский убор из семи крупных золотых блях, украшенных цветным стеклом и смальтой, перстни, усыпанные драгоценными камнями, и золотые браслеты.
Но, пожалуй, самыми удивительными оказались находки в кургане Пяти братьев, что неподалеку от хутора Колузаево. Если приходилось вам плыть теплоходом из Ростова в Азов, вы, наверное, видели с палубы эти громадные с плоскими шапками сторожевые холмы у крутоярья.
Археологи пришли сюда еще в прошлом веке, одна экспедиция сменяла другую, но каждую постигала неудача: почти все погребения оказывались ограбленными. На курганы Пяти братьев уже совсем махнули бы рукой, если бы не открытие Валерия Петровича Шилова, сделанное в 1959 году.
Впрочем, и Шилов едва не потерял надежду что-нибудь здесь найти, хотя в его распоряжении была отличная техника — скреперы и бульдозеры. Уже начиналась осень, зачастили дожди, низовка нагнала с Азовского моря много воды, оставались незатопленными лишь сами курганы да небольшой участок суши. Шилов не отступал, продолжая работы даже ночью при фонарях и факелах, он торопился узнать истину до наступления холодов. А узнать было нелегко. Как-то на самой глубине пробитого рабочими шурфа нашли монету с изображением... Николая I. Значит, кто-то уже побывал здесь. Стоит ли копать дальше? Может быть, прекратить работы и вернуться в Ростов?
И вдруг на глубине почти девяти метров нашли то, что искали — каменную кладку склепа с длинным, тоже каменным, коридором. Одно из погребений оказалось ограбленным (как обычно — еще в незапамятные времена), а другое, к счастью, было нетронутым. Находка была редчайшей и могла сравниться лишь с той, что обнаружили в знаменитом Чертомлыцком кургане на Украине сотню лет назад. И дата та же — примерно IV век до н. э.
В склепе нашли не только замечательные ювелирные изделия, но и оружие погребенных, посуду, утварь. Поразила красотой, тончайшей филигранностью золотая обкладка футляра для стрел. Древний мастер изобразил на золотых ножнах сцены из жизни известного героя греческой мифологии Ахилла с юных лет до самой смерти. А в ларце у изголовья погребенного было золотое ожерелье, золотые бусы и около тысячи маленьких золотых пластинок с изображениями грифонов, сфинксов и даже богини Артемиды.
Почти четыре килограмма золота было в склепе. Так еще раз подтвердилась гипотеза о тесных экономических связях скифской родо-племенной аристократии со столицей Боспорского царства — городом Пантикапеем[6]. Эти драгоценности чеканились в мастерских боспорской столицы, а оттуда ввозились на Дон и на Украину.
Но не только золото было в курганах. В одной из ям, выложенных камышом, наткнулись на скелет лошади, украшенной когда-то роскошной уздечкой. В соседних со склепом нишах взорам археологов открылись десятки амфор самой причудливой формы с остатками еды — покойника обряжали в дальнюю дорогу всем, что окружало его в земной жизни. Не забыли положить ему в склеп даже обломок домашнего очага — пусть он и в потустороннем мире приобщится к теплу и уюту.
На амфорах, найденных в курганах Пяти братьев, на золотой обкладке ножен археологи увидели сюжеты из древней мифологии.
Но человек древности отдавал дань не только мифологии. Когда три года назад у Новочеркасска раскопали курганы, соседствовавшие со знаменитым Хохлачом, нашли большой медальон с вполне реалистической картиной сбора винограда: обнаженный сборщик взобрался на дерево, обвитое лозой, а товарищ его, стоя на земле, подставляет корзину.
По времени — это тот же IV век до н. э.
И уже совсем недавно, поблизости с Танаисом, археологи нашли в старом кургане клад, который, как показали исследования, на двадцать тысяч лет старше самого города. Не за два века, а за целых двести веков до рождения Танаиса человек, живший в этой степи, отправил письмо в грядущее! Знал ли, ведал он, что прочесть его будет суждено далеким потомкам, которые не только перестанут бояться темных сил природы, но и пошлют своих полпредов в космическое пространство.
Человеку древности доставляли много забот поиски кремня — сырья для изготовления оружия. Охотники-кроманьонцы, жившие в низовьях Дона, тоже искали этот кремень в долинах Миуса и Тузлова. Именно здесь археологи и обнаружили древние мастерские, в которых с желваков кремня скалывались пластины и отщепы. На охотничьих стойбищах эти своеобразные «заготовки» обрабатывались, превращаясь в ножи, резцы, пилки, наконечники копий.
Орудия эти были зарыты глубоко в землю. Вряд ли охотник, заполучивший такое ценное для него сырье, стал бы прятать его от друзей.
Вероятнее всего, он встретился с «чужеземцами» и, предвидя опасность, укрыл пластины в пещере, а потом не смог их найти, если не сложил голову в кровавой схватке.
Об этом поведало нам «письмо», попавшее в руки археологов.
Рассказ о сокровищах лукоморья будет далеко не полным, если я не скажу об ископаемых южных слонах — предшественниках мамонтов. В одном только ростовском карьере собраны останки более двухсот пятидесяти этих животных-гигантов, обитавших задолго до появления человека на земле. Правда, как правило, находили лишь разрозненные кости — челюсти, зубы. Полных же скелетов на Дону не было найдено ни разу (да и всего-то на юге страны нашли лишь три).
Но четвертый скелет все-таки был обнаружен в низовьях Дона. Нашел его старожил лукоморья Гаврила Петрович Игнатов — в высоком обрыве, подмытом паводком. Когда палеонтологи начали раскопки, обнаружили рядом со скелетом взрослого слона еще один — молодого.
Южные слоны не были редкостью в придонских и приазовских степях миллион лет назад. Жили они в густых пойменных лесах, порядком оскудевших за многие тысячелетия. Судя по найденным останкам, такой слон достигал четырех с половиной метров высоты. Это куда солиднее нынешних индийских и африканских слонов. Но хищниками южные слоны не были. Массивные резцы-бивни лишь помогали исполину прокладывать себе дорогу в придонских джунглях. Питались они зеленью и листвой.
Между прочим, в одном из залов краеведческого музея в Ростове вы можете увидеть череп этого ископаемого великана.
Книга седого лукоморья — удивительная книга, и перелистать все ее страницы — задача, непосильная для любого из нас. Но даже те немногие страницы, которые удается одолеть, — неповторимы. Наверное, потому, что каждая строчка на любой странице приносит радость открытия, делает тебя богаче.
Это то, что именуют открытием мира.
А первая страница в книге все-таки была прочитана Пушкиным.
Поэт увидел лукоморье-легенду. Но лукоморье-быль не уступит волшебной сказке.
Лучше пасть в бою, чем быть в полоне,
Сядем, братья, на коней на борзых
Да посмотрим синего мы Дону...
Милая, родная донецкая степь... Я видел Кавказ и Карпаты, дунайскую равнину и волжский Плес, отроги Урала и ишимскую степь, Золотые пески Болгарии и озерный край Моравии, но ничего не встретил ближе и дороже, чем эти неоглядные, изрезанные косыми балками, вздыбленные крутыми холмами, вроде бы и совсем неприглядные места, где родился и рос. Уезжая за тридевять земель от родных мест, я всегда вспоминал степное разнотравье с пряным ароматом чебреца (его не спутаешь ни с чем другим на свете) и скупые краски этой степи, линявшие вместе с капризами не очень-то уютного для тех, кому степь вновину, климата.
Помню, однажды видел я эту степь в грозу, рвавшую в клочья низкое и темное небо, буйно гулявшую над Сокольими горами. В сущности, это вовсе и не горы, а куцая гряда холмов, протянувшихся в междуречье Донца и Быстрой. А в народе все-таки их зовут горами — для степи они и впрямь сойдут за великанов.
В краю этом грозы не редкость, но та, что мне запомнилась, не походила на другие. Было мгновение, когда вместе с ослепительной вспышкой молнии, с грозовыми раскатами, невзначай пригрезилось давнее, читанное про Сокольи горы в старых-престарых книгах: жестокая сеча Игоря Святославича с половецким ханом. Наверное, и тогда вот так же сверкала страшная молния в этой степи, и зарницы вырывали из темноты окрашенный кровью дикий ковыль да горький типчак. И, наверное, когда утихла стихия, сеча была уже позади, а луна, пробившись сквозь тучи, озарила бледные, полные сурового величия лица погибших витязей да орлов-стервятников, что бились за добычу.
Так рассказывается о финале битвы на реке Каяле в «Слове о полку Игореве» — могучем и дивном творении, которое по праву называют Песнью песен русской земли.
Одно поколение приходило на смену другому, немало гроз прошумело над землей, и уже почти восемь веков минуло с той поры, как вещий Боян рассказал о ратных походах Игоря, а поэма эта по-прежнему остается молодой, и не меркнут ее волнующие строки. Когда школьник, познав азбуку, принимается изучать родную литературу, он прежде всего знакомится со «Словом о полку Игореве». Поэт, историк, художник видят для себя в «Слове» тот животворный источник, который указывает ему дорогу в творческих поисках. Пушкин на смертном одре жалел не о собственной жизни, а о том, что не успел перевести «Слово» на язык своего времени. Творением всей своей жизни называл композитор Бородин оперу о походе Игоря, а Васнецов три десятилетия потратил на то, чтобы воплотить мечту своего детства — написать могучей силы полотно о павшем в битве, но не побежденном воинстве Игоря. Об этом и пойдет рассказ.
Автор «Слова» вполне определенно называет полем битвы долину реки Каялы. Но где она, эта «быстрая Каяла»?
По-разному отвечали на этот вопрос ученые. Одни считали, что это один из притоков Дона — Кагальник. Другие утверждали, что это река Кальмиус, впадающая в Азовское море. Третьи именовали Каялой речушку Макатиху — приток реки Голой Долины. Один из наиболее достоверных вариантов выдвинул ученый — историк В. Афанасьев. Тщательно изучив текст «Слова» и летописные источники — памятники, взаимно дополняющие друг друга, он пришел к выводу, что Каяла — это нынешняя река Быстрая, левый приток Северского Донца. В междуречье Быстрой и Калитвы (к юго-западу от нынешнего города Морозовска) и произошла битва Игоря с половцами...
Так ли это было на самом деле, покажет время. Но доводы В. Афанасьева представляются нам очень убедительными. И вот почему.
В «Ипатьевской летописи» запись о походе Игоря начинается с указания о том, что «Игорь, внук Ольгов, поеха из Новгорода месяца Априля в 23 день, во вторник, поимя с собой брата Всеволода». Случилось это, стало быть, 23 апреля 1185 года. В Путивле войско Игоря объединилось с дружиной Владимира и двинулось на юго-запад, через те места, где расположены ныне Сумы, Белгород, Волчанск, Изюм. В среду, 1 мая 1185 года, войско было свидетелем солнечного затмения, встревожившего ратников как дурное предзнаменование. Упоминание об этом есть в другой летописи — «Лаврентьевской», где сказано: «Месяца Мая в 1-й день, на память св. пророка Еремия, в среду на вечерни, бысть знамение на солнце, темно бысть вельми и сие бысть больше часа, яко и звезды видети... и бе видети зело страшно и ужаса исполнено знамение».
Если верить летописным источникам, от Новгорода-Северского до Изюма войско Игоря шло девять дней. Примерное расстояние этого пути — 360 верст. На дневной переход выпадает по сорок верст. Значит, полк Игоря был конным, имел небольшой обоз. У Изюма войско задержалось на два дня, пока подошли куряне. Столь длительный привал вовсе не был вызван замешательством, связанным с затмением (как полагают некоторые). Дурное предзнаменование не испугало Игоря:
Соединившись с курянами, «вступил тут Игорь-князь в злат стремень и поехал он широким полем». В ту пору близ Изюма действительно кончались дремучие леса и начинались степи. Даже приток Донца и селение у его устья с незапамятных времен и поныне названы Голой Долиной. Маршрут же похода и в «Слове» и в летописных источниках указан довольно определенно: «позрить синего Дона», а затем «поискать града Тмутороканя», находившегося в самом конце половецких степей.
За Изюмским курганом уже начинались владения кочевников: