Существует одна проблема, которая касается всех нас, что живут под небесами: израильтянин-на-улице, стоящий на углу и обменивающийся парой слов с другим израильтянином-на-улице. Как дела, спасибо, как всегда, рад вас видеть, ни с кем невозможно поговорить, отвратительная погода, а как вам политическое положение, и цены снова повышаются, падает только общественная мораль, как поживает семейство, ваша уважаемая супруга, такова жизнь, другого я и не ожидал, и не говорите, а что вы скажете о Паваротти, и кто бы мог подумать, и так далее, и тому подобное, пока мы оба, мой собеседник и я, не поговорим обо всем, что действует нам на нервы дома и в мире, внутри и снаружи, сверху донизу, а потом мы истощаем все темы, так что едва можем стоять рядом и прощаемся крепким рукопожатием, пробормотав предлог, что мы снова скоро увидимся, и передаем привет домашним, и что я вам перезвоню, и тут, хотя не о чем больше говорить, ну, действительно, не о чем, собеседник, продолжая держать мою руку, спрашивает: "Ну, а в остальном как дела?".
Именно так он и спрашивает. Теми же словами. Он хочет выяснить, как у меня дела в остальном. Что я должен на это ответить? Ведь я ему только что вдоль и поперек объяснял, как у меня дела, я ничего не упустил, он знает все в мельчайших деталях, и спрашивает, как у меня дела в остальном.
В каком "остальном"?
Что он имеет в виду под "остальным"?
Есть только один ответ на этот вопрос: молча повернуться и уйти. Но кому это понравится? Мне нет. Я стою тут, расшаркиваясь и все еще держа руку собеседника, и обдумываю подходящий ответ. "Да так" будет недостаточно.
"Хорошо" будет неправдой. "Как обычно" уже было. Что остается?
Предположим, что я пробормочу нечто бессвязное, скажем, что я в последнее время толком никого не видел. Тогда собеседник немедленно начнет обсуждать развод Авизохаров, о котором мы только что поговорили, Авизохар в полном отчаянии, подождите, я вам должен это рассказать, я вас провожу до дому, в общем, адвокаты обо всем договорились, но перед решающим разговором его жена с этим архитектором сорвалась в Австралию, Авигдор в полном отчаянии, ничего удивительного, вы только это представьте, — и поскольку Авигдор в полном отчаянии уже в четвертый раз, мы стоим уже, наконец, перед моим домом, но едва я пытаюсь напоследок пожать руку собеседнику, я говорю — невозможно поверить, но я слышу себя совершенно отчетливо: "Ну, а у вас в остальном как дела?".
Об этом собеседника не нужно спрашивать дважды. Разве это дело профсоюза, он тут ему помочь не сможет, ему нет, но он не тряпка, и прежде, чем я все это выслушаю еще раз, я успеваю снова спросить об Авигдоре. Может быть, его жена вернется после Австралии обратно, или появились какие-нибудь новости… Нет, никаких.
Я вспоминаю о трагическом примере моего соседа Феликса Зелига, который простоял со своим собеседником перед домом девять часов и все никак не мог прийти к концу, поскольку они постоянно после обсуждения прочих событий спрашивали друг друга, как дела у Авигдора и как дела у профсоюза, и обсуждали это по пять раз, и уже задыхаясь, опирались на стену дома, хватали ртами воздух и расстались только тогда, когда Феликс без сознания рухнул на землю. Его последними словами, как утверждал собеседник, был едва слышимый шепот "а… в остальном…".
Вчера собеседник спросил меня, как у меня дела в остальном. Я сообщил ему, что отвечу ему в письменном виде. Что сейчас и делаю.