— Тогда я буду чувствовать себя дураком, которому нечего делать.
У Насреддина был лучший яблоневый сад в стране, и всякий раз, когда созревали яблоки, соседские дети прокрадывались в сад и таскали их. И с тем же постоянством Насреддин выбегал из дома, размахивая ружьем и кляня разбегающихся детей.
Многолетний свидетель этого безуспешного преследования, сосед муллы, как-то сказал ему: "Я не понимаю тебя, Насреддин, ты ведь спокойный и великодушный человек, урожай твой в десять раз больше, чем тебе нужно, почему бы тебе ни уступить часть его детям?"
"Хо, — ухмыльнулся Насреддин, — я хочу, чтобы они брали яблоки, но я сам был мальчишкой и знаю: если бы я не кричал и не гонялся за ними, они не стали бы приходить".
Старый пес, увидев щенка, гоняющегося за своим хвостом, спросил:
— Что ты так гоняешься за хвостом?
— Я изучил философию, — ответил щенок, — я решил проблемы мироздания, которые не решила ни одна собака до меня, я узнал, что лучшее для собаки — это счастье, и что счастье в моем хвосте, поэтому я гоняюсь за ним, а когда поймаю, он будет мой.
— Сынок, — сказал пес, — я тоже интересовался мировыми проблемами и составил свое мнение об этом. Я тоже понял, что счастье в моем хвосте, но я заметил, что куда бы я ни пошел, что бы ни делал, он следует за мной, мне не нужно за ним гоняться.
Одному путешественнику по Югу пришлось остановиться в гостинице, где комнаты гудели от полчищ огромных комаров, к тому же здесь невозможно было достать противомоскитную сетку.
— Вам остается только последовать примеру хозяина гостиницы, полковника, — сказал ему портье.
— Как же ваш проклятый полковник умудряется спать без сетки?
— Дело в том, что полковник, с вашего позволения, убежденный алкоголик, он ложится, так хорошо пропитавшись, что полночи не замечает комаров, а потом комары так нализываются, что утром не замечают полковника.
Здоровенный верзила вваливается в бар и рявкает:
— Есть здесь Донован?" Молчание. Снова рявкает: "Есть здесь Донован?"
Минута молчания, затем вперед протискивается человечек:
— Это я.
Ударом в челюсть верзила швыряет его через стойку, снова сбивает с ног, пинает ногами, завязывает узлом, вышвыривает на улицу и уходит. Через четверть часа человечек приходит в себя и говорит:
— Щенок! Как я его одурачил, ведь я же — не Донован.
У мальчика была уже масса историй с женщинами, и старик отец решил послать его к ведущему психиатру. Курс анализа продолжается необычайно долго, счет возрос неимоверно, но родитель ничего не жалел в надежде, что лечение будет успешным. Когда же сын, наконец, вернулся, отцу не терпелось узнать, что же обнаружилось в ходе лечения.
— Сказал ли ты докторам, как мы накрыли тебя со служанкой, когда тебе было десять?
Сын кивнул.
— Сказал ли ты им, что мы уже вот десять лет не можем из-за тебя держать стряпуху? У нас сменилось уже двадцать три поварихи!
Сын кивнул.
— Сказал ли ты им о тех пяти натурщицах, о тридцати трех однокурсницах и о том, что случилось с женой суперинтенданта?
Сын снова кивнул.
— Ну, так скажи, что они тебе ответили?
— Они сказали, что у меня гомосексуальные тенденции!
Придя домой, Веня видит на кухне груды битой посуды.
— Что случилось? — спрашивает он жену.
— Странная у нас поваренная книга. Там сказано, что в качестве мерки можно взять старую чашку с отбитой ручкой. Мне только на двенадцатый раз удалось отбить ручку, не разбив чашки.
Промышленник ожидал визита члена правительства; от этой встречи зависело многое. Услышав звонок, слуга поспешил к двери. Узнав посетителя, впустил в прихожую.
— Оставьте зонтик у двери.
— У меня нет зонтика.
— Тогда вернитесь домой за зонтиком. Хозяин велел мне, чтобы все оставляли зонтики у двери. Иначе я вас не пущу.
Майк предложил Пэту зайти к приятелю. По дороге они прилично нализались. После этого Майк не смог вспомнить адрес приятеля:
"Номер я не помню, но дом на этой улице". Они заходят в дом, показавшийся Майку знакомым. В прихожей тесно, темно в зале, только в подсвечниках рояля горят свечи. Они подходят к роялю, преклоняют колена и молятся. Вот Пэт замолчал, задумался, глядя на рояль. "Не знаю я, Майк, твоего приятеля, но зубы у него, что надо".
Женщина, замужняя женщина, влюбилась в юношу, и тот хотел заняться с ней любовью.
— Но так нельзя, — воскликнула она. Она была еврейка. — Это не по закону, мы нарушим заповедь.
— Ну и что? — ответил юноша. — Останутся еще девять.
«Были два брата. Один придерживался всех правил и стал юристом, другой все нарушал и стал преступником. Теперь он осужден на пожизненное заключение. Что ты об этом скажешь?»
«Только одно: второго поймали, первого еще нет».
Кто-то захрапел, сидя в опере.
— Прошу вас, прекратите, — обратился к нему билетер, — вы мешаете другим.
— Послушай, детка, я заплатил за это кресло и делаю, что хочу.
— Да, сэр, но вы всех перебудите.
Большой писатель сошел с ума, но вот появилась надежда на его выздоровление. На три месяца он засел в своей комнате за машинкой, сочиняя роман. Наконец он объявил, что книга закончена, и понес ее ведущему психиатру. Тот с жадностью схватил рукопись и принялся читать: — Генерал Джонс вскочил на свою лошадь и закричал: Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но!
Доктор торопливо перевернул страницу, другую, третью, пролистал всю книгу.
— Но здесь же ничего нет, целых пятьсот страниц и все: Но! Но! Но!"
— Да, — согласился писатель, — тупая кобыла.