— Вы не беспокойтесь! — сказал рыжий, тряхнув огненным своим чубом (милиционер от чуба с опаской отстранился). — Он сейчас на такси сядет и в гостиницу сразу, он смирный и стеснительный. Показать документы?
Документы милиционер смотреть не стал, но опять взял под козырек и присоветовал тем двоим спятиться куда-нибудь в уголок. Они спятились, но разговаривали по-прежнему громко, привлекая внимание. Рыжий упорно звал приятеля в гости для того, чтобы поохотиться на медведя, может, даже с рогатиной, — по старинному русскому обычаю и для проверки на мужскую прочность. Смуглый, от медвежьей охоты деликатно отказывался, ссылаясь на то, что не умеет и не любит убивать.
— Стенку арабскую хочешь?
— Как это — стенка?
— Ну, мебель такая. Она даже с музыкой. Дверцу открываешь халат, допустим, вешать. У тебя дома есть халат?
— Обязательно!
— Так вешаешь ты, допустим, халат, а тебе музыка наигрывает. Приятно! К нам поступили такие стенки. Хочешь?
Курбан Курбанович скороговорку Зорина понимал с трудом и, склонив голову, стал над последним предложением основательно думать, и тут для многосотенной аудитории развернулся стремительный финал недюжинных событий, проистекавших до самого отлета рыжего: многие через окна наблюдали, как к порту подкатило такси, из него вылез мужчина в стеганом халате до пят с маленьким лицом лимонного цвета и, взвалив на себя разом два рогожных мешка, которые мужчину сильно пригнули, скорым и мелким шагом побежал к дверям. Из зала ему уже махал рукой приятель рыжего. Мешки, спустя немного, стояли на полу, и Курбан Курбанович с медленным поклоном варяжского гостя из оперы сказал, блестя раскосыми глазами:
— Тэбэ, Олег. Урук, вино сладкое. Яблоки.
— Да вы что, ребятки! Куда я с этой дерюгой?
— Обидышь, Олег! Оч нехорошу будет!
— Да кто меня пустит в самолет? И денег у меня нет уже багаж оплачивать, вы что, ребятки!?
— Ты — мине, я тибе, Олег!
— Так я же от чистого сердца, Курбан Курбанович! Я видел, как ты мучился.
— И я от сэрса!
— Ну вас, ребятки!
Второй туркмен в стеганом халате стоял с прижатой к груди ладонью и молчал с выражением холодного отчуждения. Тут весь зал всколыхнулся потому, что багаж сердитая дама в аэрофлотовской форме взвешивать отказалась, ссылаясь на то, что билет уже зарегистрирован. Молодой полковник от имени общественности громко заявил, что поступок аэрофлотовской женщины — чистейшей воды самоуправство и что, если потребуется, он сейчас же пойдет дальше, вплоть до министра. Тут объявили посадку на сибирский рейс (вылет, как всегда, задержался), и Зорин было отступился от затеи привезти злосчастные мешки домой, но упомянутый уже полковник заставил власти отступить. Нелегкая ноша была подхвачена присутствующими и доставлена к самолету вполне законно.
Аким Бублик заметил, что теперь лужи не замерзают и ночью, что теперь весна настоящая. Утро было серое, тучи бежали чередой, точно стадо овец. Невзрачное утро, однако, не портило настроения, потому как озороватый ветерок нес запахи дальних странствий в теплых краях и в синих морях. Воробьи на деревьях собирались компаниями, были оживлены и крикливы. По улицам понуро бродили мокрые собаки.
Аким Бублик насвистывал песню Аллы Пугачевой «То ли еще будет» и выбирал дорогу посуху, чтобы не запачкать чешских ботинок на высоком каблуке и стоимостью в шестьдесят целковых. Аким был в немецкой синтетической курточке, пронзительно голубой, коричневом берете и нес в руке плоский чемоданчик. Чемоданчик был пустой, но модный. Бублик думал о том, что обстоятельства складываются как нельзя удачно: заместитель председателя Зорин почти что капитулировал и арабская стенка почти что в квартире стоит. У жены Шурки талант на эти дела, богом данный. Наталье Кирилловне Быковой Шурочка подсунула французский трикотаж, старухе Зориной спроворила дефицитное лекарство то ли от почечной, то ли от печеночной болезни. Ну, и конечно, городские новости изложила в интригующей манере. Это она умеет. Со своей стороны Аким тоже поддал парку, уломал егеря Мясоедова брякнуть в Москву. И егерь, по слухам, слово сдержал — парень он, видать, самостоятельный, несмотря на бороду и варначий облик. Определенно Мясоедову что-нибудь понадобится в ближайшее время по строительной части, не иначе.
В этот час навстречу попадался все больше чиновный пюд, поспешающий в свои конторы, тресты и заводоуправления. До начала работы или заседательских мук оставались считанные минуты. Аким Никифорович Бублик тоже озаботился лицом и тоже заспешил.
На подоконнике в коридоре уже сидел Боря Силкин, светлая трестовская головушка, и болтал ногами. Боря был в джинсовом костюме местного пошива и нечищеных ботинках. Он не поздоровался и сказал:
— А у нас высокая комиссия.
— Что еще за комиссия? — равнодушно осведомился Бублик, прилаживаясь открывать свою дверь. Ключи на его связке тонко позванивали. — Мне все эти комиссии — до Фени.
— Вам — конечно, вам все до Фени.
— Ты правильно это усек, Боренька, мы люди маленькие, и спрос с нас, значит, маленький. Кто же во главе комиссии, если не секрет?
— Иванов Василий Данилович из главка. Я его уважаю.
— И я уважаю, я с ним учился. И позавчера, нет, в субботу, встретил его на улице, записную книжку крокодиловой кожи показывал — в Африке, грит, подарили. Заходи, Боря, потреплемся, пока начальство в мыле, сегодня не до нас начальству.
— Сегодня не до нас, — сказал Боря, садясь на стул возле сейфа. — Но в случае чего меня знают, где искать. Я ведь вас ждал.
— Зачем это?
— Вы же мне книжку обещали?
— Да, обещал, но на данный момент ее читает один человек, так что придется погодить.
— Погожу, чего уж. Вы во мне интерес заронили, честное слово!
— К чему я интерес заронил?
— Насчет рыжих.
— А, это точно — рыжих больше было. Голову даю на отсечение.
— Голова, даже ваша, Аким Никифорович, пригодится.
— Это — верно.
— Хотя бы щи хлебать: в вашей голове, как и во всякой другой, рот имеется.
Сперва Бублик не понял, к чему Боря брякнул насчет щей и головы, потом до него намек дошел, и он, осерчав, сказал:
— Я, чтобы ты знал, таких шуток не уважаю!
— А кто их уважает, покажите мне пальцем? — Боря слегка подергал себя за волосы и вздохнул с печалью. — Насчет альбиносов я в литературе кое-что нашел, а про рыжих нет пока ничего.
— Что еще за альбинос?
Глаза Бори весело заискрились, и он отчеканил:
— Альбинос — от латинского слова «альбус», что значит — белый. Появление белых особей объясняется тем, что в организме не хватает красящего вещества — пигмента.
— Я что-то таких сроду не видывал — белых? У нас в школе таких не попадалось…
— Среди людей альбиносы тоже встречаются, но весьма редко, Аким Никифорович. Так, значит, книгу не дадите?
— А что я буду с тебя иметь?
— Обязательно иметь?
— Обязательно!