Деловой, которому выпала роль докладчика в телефонной пресс-конференции, ознакомил коллег с повесткой дня. Заслушав его, воры, не покидая машин, наскоро обменялись мнениями и, учитывая остроту обстановки, на сей раз обошлись без обычных прений, приняв почти единогласное решение – не хватило только голоса Гнилого, у которого в самый ответственный момент села батарейка мобильного телефона. Согласно общему решению, из двенадцати машин выбрались двенадцать представителей авторитетов и, одинаковыми движениями запустив руки под пиджаки, осторожно двинулись к воротам. Первым на всегда дружественную, но сейчас вдруг ставшую опасной территорию, ступил телохранитель Кудрявого – Гвоздь, худой, с огромной головой мужчина лет тридцати, с восемью классами образования и таким же количеством судимостей. Равнодушно скользнув глазами по тому, что совсем недавно являлось Черепом, он цепким взглядом ухватил панораму огромного двора – всю, разом, и, не обнаружив ничего, что могло бы угрожать его жизни, мотнул головой: пока чисто. За ним, так же осторожно, пригибаясь, мелкими шажками, словно ступая по раскаленным углям, за ворота нехотя потянулись остальные...
– Подведем итоги, господа? – Желчный потеребил край скатерти, поднял голову, обвел взглядом мрачным гостей, протяжно вздохнул...
Все было почти как всегда. Гости привычно сидели за хлебосольным столом согласно разложенным на нем карточкам, многие, как делали это раньше, сняли пиджаки и ослабили поясные ремни, только вот кусок никому не лез в глотку – перед глазами каждого стояла картина, избавиться от которой было очень и очень трудно: навеки застывший на своем передвижном стульчаке Сатана, из глаза которого торчит вязальная спица... Единственным отличием от предшествующих нынешнему сходняков, было наличие сейчас в особняке лишних людей – телохранителей прибывших. В целях обеспечения безопасности они рассредоточились по залу, взяв под контроль ключевые точки – окна, дверные проемы без наличия самих дверей, кто-то дежурил в коридоре, на крыльце.
– Подведем... – мрачно поддакнул Сутулый. Желая протереть лоб, он взял лежащую перед ним салфетку, но внезапно раздумал – на краешке белоснежной ткани он вдруг разглядел подозрительное фиолетовое пятно. – Тьфу, гадость какая... – Он осторожно понюхал плесень и брезгливо отбросил салфетку обратно. – Нам всем сейчас не хватает нашего уважаемого, всеми горячо любимого пахана... – голосом, лишенным эмоций начал он и тут же замолчал, не зная, что говорить дальше. Подыскивая какие-нибудь подобающие случаю слова, он на всякий случай строго посмотрел на дежурившего возле окна телохранителя Дырявого и солидно, по-лекторски откашлялся. – Да... Нам будет не хватать также его литературных вечеров, во время которых мы имели возможность робко, одними только дактилоскопическими подушечками, прикоснуться к такому светлому и многогранному миру, в котором царят добрососедские отношения, а соседями являются такие гении, как Гомер и Марина Рубальская, бомжеватый Леонардо да Винчи и оскароносный Никита Михалков... – Опять потеряв нить упрямо ускользающей мысли, которой, возможно, и не было вовсе, он опять замолчал. Затем строго посмотрел теперь на телохранителя Стреляного, контролировавшего вход, и опять негромко покашлял. – В общем, я хочу сказать, что, хотя мы и выберем, конечно, главного хранителя общака, но такого как Сатана... такого... такого, который бы столь тонко разбирался в пятистопном ямбе... – Он схватил недавно выбракованную салфетку и не стесняясь протер заслезившиеся глаза. Многие последовали его примеру, а кто-то даже негромко всхлипнул. – Он погиб на боевом посту... Он погиб на... на...
– На параше, – подсказал Гнилой.
– Да-да, именно! – Сутулый посмотрел на него благодарно. – Какая благородная смерть! Любой позавидует такой чистой и благородной кончине...
Услышав чей-то топот, воры тревожно переглянулись, а телохранители приготовились к обороне, обратив оружие на проем двери.
– Сцапали голубчиков! – обнажив сияющую фиксу, радостно доложил телохранитель Лысого, дежуривший у ворот в паре с человеком Гнилого.
– Кого? – с неудовольствием прервав речь, спросил Сутулый. Он на всякий случай отодвинулся на стуле, чтобы в любой момент можно было нырнуть под спасительную крышу массивного деревянного стола, и его примеру последовали многие.
– Двух ореликов Сатаны! Возможно, они причастны.
– Ага. Хорошо...
Послышался характерный звук передвигаемых волоком тяжелых мягких предметов, и в зал затащили двух парней с красивыми шрамами на грани высокого дизайнерского искусства.
– Что с ними? – недовольно бросил Стреляный. – Они должны быть в кондиции, чтобы шевелить языками.
– Они в порядке, – заверили воров довольные своей работой телохранители. Отдуваясь, они протащили скрипящих обувью о пол пленников в центр зала и бросили, подобно ветоши, на всеобщее обозрение, как раз на то место, где некогда возвышался трон Сатаны. – Сейчас оклемаются. Им и врезали-то – всего ничего.
– Знаем мы ваше «ничего»... – пробурчал кто-то.
Когда прошло минут пять, а никаких перемен в позах излишне настойчиво приглашенных в зал двоих не произошло, ворам надоело глазеть на валяющихся без движения ребят в кожаных куртках, и они начали проявлять первые признаки раздражения.
– Оживите их, – велел Гнилой, и похожий на жердь парень с перекошенным ртом плеснул в лица двоих морсом из позаимствованного с обеденного стола графина.
Парни наконец зашевелились, протяжно, почти в унисон, застонали, затем, словно пародируя раскоординированные движения пребывающих в невесомости и неподготовленных к ней людей, присели, опираясь руками на паркет.
– Очухались? – весело поинтересовался Деловой. – Тогда рассказывайте.
– О чем? – спросил парень со шрамом на лбу.
– Мы ни в чем не виноваты, – на всякий случай поторопился вставить парень со шрамом на щеке.
Моментально последовали две оплеухи и двое вновь завалились на паркет.
– Твою мать! – разъярился Ржавый, когда прошло еще пять минут, а рассказывать что-либо по-прежнему было некому. – Почему без приказа! Если кто-то дернется еще раз... А ну, оживите их по новой.
Спустя минуту графин с морсом опустел окончательно, зато двое, продемонстрировав уже народившиеся навыки двигаться в невесомости, вскоре опять сидели, опираясь руками о паркет.
– Рассказывайте!
– Мы не виноваты, – повторил один.
– О чем? – одновременно спросил другой.
– О том, за сколько сребреников продали своего хозяина! – угрожающе процедил Сутулый. – И кто вам заплатил, конечно, тоже не забудьте упомянуть. Время пошло.
– Да о чем вы? – вскрикнул ничего не понимающий парень с меткой на лбу.
– Мы по приказу пахана ездили в магазин! – подтвердил второй.
Воры переглянулись. Опытные в подобных вещах, они склонялись к мысли, что парни не врут.
– Вы что же, не знаете, что хозяина завалили? – вкрадчиво подкинул Деловой. На лицах двоих проступил такой ужас, что ворам окончательно стало все ясно. – Его завалили, а вас нет на месте, – все же продолжил на всякий случай Деловой. – Не слишком ли все одно к одному сложилось? Ваше дело круглосуточно его охранять, а вы неизвестно где шляетесь. Черепа вон тоже кончили, а вы целехоньки. Как прикажете все это понимать?
– Хозяин нас с самого утра выгнал, – в один голос повторили двое. – Мы пробовали было сопротивляться, да куда ему перечить. Разве ж он послушает...
– Да уж. Перечить Сатане – себе дороже. Твою мать... Но тогда кто же? – Сутулый ударил кулаком по столу с такой силой, что с противоположной стороны основания буквы «П» упала чья-то вилка. – А это еще что такое? – Он удивленно воззрился на ввалившегося в зал здоровенного гориллообразного парня. Тяжело дыша, с огромными клетчатыми сумками в руках, тот прошествовал в центр зала. По тому, как пружинили его мощные ноги, было ясно, что эти практичные, излюбленные челноками вместилища наполнены чем-то неимоверно тяжелым. Грохнув сумками оземь, парень, отдуваясь, отер рукавом кожаной куртки взмокший лоб. – Что это за хрень, я спрашиваю! – уже взвизгнул от негодования Сутулый. – Что вообще происходит!
– Это было при них. – Втащивший сумки парень кивнул на почти пришедших в себя подручных Сатаны, взгляды которых уже стали более-менее осмысленными. – Когда мы их брали, они вцепились в эти сумки подобно клещам – не оторвать.
– Ага... – Воры оживились, стали переглядываться – кажется, в таинственном деле наконец появилась какая-то интересная деталь, возможно – первая зацепка. – Может, это их сребреники?
– За это вы продали Сатану? – кивнув на сумки, грозно пробасил Деловой. Отрицая, двое яростно замотали головами, намереваясь что-то сказать, но их никто не слушал. – Вскрыть! – приказал Деловой и воры вытянули шеи, привставая, чтобы не пропустить ни малейшей детали из столь интересно повернувшихся событий.
Руки телохранителей сноровисто потянули замки молний, натужно приподняли клетчатые вместилища неизвестно чего, еще более натужно перевернули... Раздалось озадаченное кряканье, удивленные возгласы, смех...
– Что это за хуйня? – недоверчиво вылупив глаза, озвучил общий немой вопрос Гнилой.
– Это... это... – Руки телохранителей гостей принялись лихорадочно рыться в огромной груде рассыпавшихся по паркету книг, брошюрок, журналов.
– Тут Евтушенки какие-то! – выкрикнул один, перебирая серию карманного формата, но довольно толстых брошюр.
– А у меня Михалков, – с трудом, по слогам прочитал фамилию на обложке увесистой книги второй, – «Стихи о советской родине», что ли.
– У меня Ахматова! – радостно заявил третий. – А здесь... как его... Агния Барто какой-то, во. Тут все стерлось, слишком книжка потрепанная. Из комиссионки, наверное.
– Что это значит? – стараясь, чтобы голос звучал строго, спросил Ржавый, хотя все и так было ясно.
– Это мы в городе купили, – сказал парень со шрамом на щеке.
– Целый день по магазинам как кони носились, – подтвердил парень со шрамом на лбу. – Хозяин наказал, если не набьем сумки доверху, назад не возвращаться. А поэзию нынче хрена где найдешь. Вот и колесили аж с шести утра.
– Ладно... – после продолжительного молчания обескураженно просипел Гнилой. – С этим поэтическим дерьмом все ясно. Что дальше-то?
– Э-э-э, не скажи, – дружно возразили Стеклянный, Оловянный, Деревянный, – Агния Барто совсем даже неплоха. У нее про Любочку одна забойная вещица имеется. Про ту, что с ленточкой в косе.
– Ага, только еще троих ценителей поэзии нам и не хватало! – окрысился Гнилой. – Я спрашиваю, дальше-то что! Кто Сатану завалил?