– Изменяет сознание, – солидно пояснила Петровна.
– Как это?
– А так. Как ЛСД примерно. А может и того похлеще.
Кузьминична пораженно ахнула и на какое-то время даже прекратила размахивать спицами.
– Неужто как ЛСД? – недоверчиво переспросила она.
– Точно. Так сразу два профессора в один голос говорят. Прям криком кричат. Наш, русский, который Шрайбер, и ихний, американский, который засекреченный. Не могут они оба врать. Чтоб одновременно. Они по разным сторонам океана, им сговориться трудно.
– Ска-а-ажите пожалуйста... – Кузьминична опять принялась шевелить спицами, но теперь делала это словно в замедленных кинокадрах, хотя минутой назад те кадры были ускоренными. – Глупости это, – после непродолжительного раздумья выдала она и, расслабившись, заработала спицами быстрее.
– Насчет чего?
– А насчет ЛСД.
– Почему? – вскинулась Петровна.
– А потому. ЛСД – это такие марки красивые, а плесень – она плесень и есть. Вот почему.
– Так ведь ЛСД – тоже плесень, – возразила Петровна.
– Какая такая плесень! – Кузьминична опять прекратила вязать. – Говорю же, это марки красивые. Дорогие, между прочим, марки. Каждая на две наши пенсии тянет. И никакой тебе на них плесени.
– Но ведь в газете пишут... – начала было Петровна, но подруга раздраженно отмахнулась от нее вязанием:
– На заборах тоже пишут. Не всему верить надо. Ты скажи мне лучше, почему этот, который русский, который Натан, предупреждает об опасности этой вредной для человечества плесени, а тот, который американец, он вроде бы как спокоен?
– А потому, что ты слушать меня не хочешь! – Петровна победно потрясла в воздухе газетой. – Тут же все подробно прописано! Тот, что американец, он говорит, что его нации потому та фараоновская плесень не страшна, что у них в головах давно своя плесень поселилась. Всерьез и надолго прописалась. И никакая другая плесень с той ихней плесенью не уживается.
– Как это? – Кузьминична нахмурилась. – Что у них за плесень такая своя?
– А вот так это. – Петровна пошелестела газетой, отыскивая нужные строчки. – Американец говорит, что нация, которая разговаривает с рисованными бобрами, обращаясь к ним «Господин Бобер» в надежде выпытать секрет, отчего у тех хвостатых господ такие здоровые белые зубы, не подвержена влиянию извне. И тем гордится. Так-то вот.
Некоторое время Кузьминична сидела молча, обдумывая слова подруги.
– Все равно не верю, – в итоге резюмировала она. – Врет он все, этот американец. И Натан наш врет, который Шрайбер. Сговорились они, хоть и живут порознь. И газета твоя врет. Все! Не желаю больше ничего слушать.
Какое-то время Петровна сидела, насупившись, подчеркнуто отвернувшись от подруги, а та, не прерывая вязания, изредка бросала на нее короткие испытующие взгляды.
– Ладно, Петровна, кончай дуться. Давай замиряться, – не выдержав, вскоре предложила она. Не дождавшись ответа, Кузьминична вздохнула, аккуратно положила вязание на скамейку, осторожно потрясла подругу за плечо. – Ну извиняй, Петровна, извиняй. Погорячилась я. Что там, в твоей газете, еще интересного пишут?
– А много чего еще, – мгновенно оживилась, оттаивая, Петровна. – Хочешь, про воров в законе сейчас прочитаю? Тут про них много чего интересного понаписано.
– А ну их к бесу, – поморщившись, отказалась Кузьминична. – Воры, они еще вреднее байкеров. Вон, вишь, покатил! – Она проводила неодобрительным взглядом кожано-клепаного бородача со средних размеров пивным животом – тот, явно нарочно, без надобности, громко взревел мотором и скрылся за углом соседнего дома. – Эх, и повезло же нам, что эти нехристи свое кафе возле самого нашего двора открыли! Век бы глаза таких не видали. Что их самих, что их мотоциклетов пакостных, бензиновых. Я б на такой ни в жисть не села б, даже если б опять молодой стала, а мне за это еще и деньги предлагали б. Ни в жисть!
– Так ты меня слушаешь? – нетерпеливо спросила подруга. – Все-таки надо бы нам проблему воров в законе обсудить. Это важно.
– А ну их, как и тех пивных байкеров, к бесу, – повторила Кузьминична. – Хотя, нет, не права я. Байкеры для нас, пенсионеров, все же повреднее будут, – заметила она. – Воры нам ничего не сделали, а байкеры весь воздух бензином провоняли. Дышать нечем.
– Как это ничего нам не сделали! – возмутилась Петровна. – А у кого давеча кошелек на базаре умыкнули? Иль не слыхала, как те воры нашу Семеновну половины пенсии подло лишили?
– То другие воры, беззаконные. Которые в законе, они по мелочам не озоруют, – авторитетно выдала Кузьминична. Заметив, что подруга, теряя терпение, вновь пождала губы, она поспешила согласиться: – Ладно, давай про своих воров. Читай. Хотя, лучше не в газетах про них писать, а к стенке прислонить, иродов проклятущих. Что одних, которые в законе, что других, беззаконных. Как мудрый Иосиф Виссарионович, царствие ему небесное, когда-то сделал. Жаль, что в то время байкеров не было. Им бы тоже лбы зеленкой пометить не мешало. – Она вновь взяла в руки кусок пестровязаной шерсти. – Ну, начинай, что ли.
– Кто правит бал в нашем городе? – откашлявшись, замогильным голосом прочитала заголовок Петровна. – Имеются веские основания предполагать, что наш город давно находится во власти криминальных структур, а конкретно – группировки, возглавляемой вором в законе, неким Иваном Васильевичем Терещенко по кличке Сатана, который, как и положено истинному сатане, правит бал, в то время как люди гибнут за некую субстанцию, обозначенную в таблице великого ученого Менделеева как «аурум», субстанцию, которая испокон веков притягивала своим зловещим желтым цветом неустойчивые души погрязших во зле людишек, что готовы за кусок этого аурума перегрызть глотку не только себе подобному, но и...
Слушая вполуха, Кузьминична двигала спицами. Как всегда сноровисто, отчего те размеренно поблескивали на солнце...
Глава 4. Старые ведьмы
– Ну вот, накаркала ты, Петровна! – внезапно прекратив вязать, возмущенно произнесла Кузьминична. Она недоверчиво пригляделась к нижнему краю вязаного куска неизвестно чего, что было очень пестрым и очень нужным внучке к завтрашнему дню, поднесла его к стеклам своих не менее старомодных, чем у подруги, роговых очков. – Откуда ж эта гадость взялась? Ведь и до середины не успела довязать... – Она полезла в целлофановый пакет с надписью «Пепси-Кола», из которого веселыми цветными змейками струились шерстяные нитки, покопалась в нем, поочередно доставая и внимательно рассматривая клубки, выругалась вполголоса...
– Чего там у тебя? – с неохотой прекратив интересное чтение, спросила Петровна.
– Плесень твоя заграничная, вот чего. – Кузьминична побросала клубки обратно в пакет, сунула товарке под нос кусок вязаного изделия. – На-ка вон, полюбуйся, что эти твои Шрайберы понаделали!
– Ну и дела... – пробормотала заинтригованная Петровна, осторожно трогая пальцем красивый, зеленовато-фиолетовый налет. – И впрямь, плесень... – Не удержавшись, она склонилась к шерстяной поверхности, потянула заостренным носом, принюхиваясь. – А пахнет приятно! – с несвойственной для нее громкостью вдруг сказала – почти выкрикнула – она и, встретившись взглядом с недоверчивыми глазами Кузьминичны, выпученность которых подчеркивали-увеличивали мощные линзы, предложила: – А ты понюхай сама! Понюхай, если не веришь... Да нюхай же, кому говорят! – И неожиданно сильной хваткой вцепившись в шею оторопевшей подруги, пригнула ее голову к ее же собственному изделию.
– Ты чего, Петровна, обалдела? – сдавленно, с возмущением вскрикнула та, коснувшись красивой на вид, но неприятной для рецепторов кожи – если ткнуться в нее носом – осклизлости. – Да пусти же, говорю!.. – Через секунду, перестав сопротивляться оказавшейся неожиданно сильной руке подруги, она уже жадно вбирала ноздрями оказавшийся весьма притягательным аромат настоянной веками затхлости. – А ведь и вправду, приятно...
– А ну-ка, дай теперь опять мне! – Спустя минуту голова обалдевшей Кузьминичны была отброшена все той же сильной, хотя и сухой, морщинистой рукой, и к плесени опять склонилась подруга.
Некоторое время они поочередно прислонялись носами к зеленовато-фиолетовым разводам, дожидаясь этого момента с нетерпением, и все втягивали, втягивали в себя незнакомый аромат.
– Сколько времени? – опомнившись первой, поинтересовалась Петровна. Она поежилась от неизвестно откуда появившейся прохлады.
– Ой! Половина десятого уже! Стемнело давно, – ахнула Петровна. – Мы уже третий час эту дрянь нюхаем. И не оторваться ж никак... – Она не утерпела, опять склонилась к притягательному вязанию.
– Воры, говоришь, в законе, – задумчиво пробормотала Кузьминична. Наскоро нюхнув вслед за Петровной, она внимательно посмотрела той в глаза. – А?
– Говорю, – подтвердила та.
– Правят, говоришь, бал...
– Говорю.
– Иосифа, говоришь, на них нет, который Виссарионович...