На следующий день, едва степь осветили первые лучи еще не набравшего жара солнца, в лагере монголов затрубили в рога. Пока рядовые бойцы, опасливо косясь в его сторону, совершали последние приготовления, размечая с помощью огромного деревянного циркуля огромный круг на участке перед стулом, заполняя оставляемую острым концом циркуля канавку белым порошком, пока раскатывали ковровую дорожку от штабной фуры до этого круга, делали еще множество работ, все это время трубили рога. Через несколько часов непрерывного заунывного звука у человека-медведя разболелась голова. Он позвал пробегающего мимо монгола, потребовал принести ему ушные затычки и добрых полчаса дожидался, пока монголы, поглядывая в его сторону, совещались между собой. Очевидно, они спорили, можно ли принести затычки без указа Повелителя, однако спросить об этом самого Повелителя не решались. В конце концов перед человеком возник маленького роста лопоухий монгол, который, явно остерегаясь подойти на длину руки, бросил ему на колени небольшой легкий пакетик и тут же отбежал на безопасное расстояние. Человек-медведь надорвал пакетик, вынул ватные шарики и, заткнув ими уши, погрузился в безмятежный сон…
– Батыр, вставай. Пора… – Человек-медведь проснулся от осторожного прикосновения к плечу. Он открыл глаза и увидел отпрыгнувшего от него монгола. – Пора, – повторил монгол и убежал на безопасное расстояние.
Человек встал во весь рост и потянулся, чем вызвал уважительные возгласы собравшихся вокруг воинов. Они громко залопотали по-монгольски и опять среди других преобладало слово «батыр». Подкативший на мотоцикле человек в портупее выкрикнул что-то гортанное, и воины стремительно бросились врассыпную. Некоторое время человек-медведь бродил, разминая кости, вокруг стула, и бурчал что-то себе под нос, затем по наступившей тишине понял, что момент настал. Монгольское войско образовало гигантский круг, в центре которого оказался круг, недавно вычерченный циркулем, и стул человека, преградившего Великой Орде дорогу на Свердловск. Ближе к месту предстоящего действа оказались хорошо одетые монголы в портупеях, с офицерскими полевым сумками по бокам – очевидно, сотники и тысячники, – дальше расположился народ чином пониже.
Опять затрубили умолкшие было рога, и общее внимание переместилось с русского богатыря на штабную фуру, в которой обосновался Повелитель.
– Ты хорошо подумал, Великий? – почтительно склонив голову, в последний раз спросил Бастурхана его ближайший на данный момент соратник, комкор по имени Бигимбет. Все утро он прилагал старания, чтобы отговорить Повелителя от столь опрометчивого шага. Ведь если, – что, разумеется, невозможно изначально, в принципе, – Повелитель проиграет схватку, это окажет на дух монгольских воинов деморализующее воздействие. Победа же не принесет ему особых преимуществ, ибо Повелитель непобедим – и непобедим опять-таки изначально, в принципе.
– Ты опять за свое, Бигимбет? – спросил Бастурхан, перекосившись лицом, словно у него внезапно разболелся зуб. – Я хочу бороться с русским богатырем – и я буду с ним бороться! Небо послало его мне для проверки, Небо хочет убедиться, что избрало для осуществления своих целей самого достойного из всех смертных, и через пять минут я докажу это на деле. Не думаю, что русский богатырь продержится против меня более трех минут. Его лопатки коснутся земли раньше, чем успеет чирикнуть самый быстрый на свете воробей.
– Как знаешь, Великий, – смирился Бигимбет. Он опустил голову в почтительном поклоне, пропуская Повелителя к выходу, и нажал сигнальную кнопку, чтобы специальные люди снаружи с подобающей случаю торжественностью распахнули перед ним двери.
Через минуту колесо золотого мотоцикла Повелителя вселенной коснулось ковровой дорожки и раздался такой громкий крик воинов непобедимой армии, что впоследствии оказалось, оглохло как минимум десять человек – именно такое количество пострадавших зафиксировали в полковых медицинских тетрадях военные врачи.
Великий Потрясатель вселенной остановил свой отлитый из золота мотоцикл примерно в десятке метров от круга и ловко спрыгнул на землю. Воины опять закричали, вверх взмыли зэковские кепки и противогазные сумки. Не отрывая взгляда от русского богатыря, Бастурхан походил взад-вперед, сделал несколько разминочных движений руками и приблизился к кругу. С другой стороны к кругу подошел человек-медведь, который тоже не отрывал от своего противника маленьких свирепых глаз. Теперь воинство, наоборот, притихло, наступила такая тишина, что стало отчетливо слышно даже хриплое дыхание уруса, а когда он вдруг выпустил газы, это прозвучало подобно средней силы громовому раскату. Раздались робкие смешки, но стоило Повелителю слегка приподнять брови, как над полем воцарилась мертвая тишина.
Бастурхан скинул халат с вышитой на спине кириллической надписью «Номер один во вселенной», который тут же, на лету подхватила свита, а человек-медведь, схватившийся было за лямки комбинезона, вдруг передумал и не глядя высвободил грязные ноги из своих рваных кроссовок. Оба оказались примерно одного роста, но если Повелитель был сух и жилист, то человек-медведь кряжист и отягощен значительно выступающим вперед животом. Двое одновременно вступили в круг и принялись ходить вдоль очерчивающей его линии. Постепенно они сблизились до расстояния броска. Движения их были спокойны, как движения уверенных в своей силе людей, и только глаза выдавали страшное, овладевшее ими напряжение. Наконец двое сблизились на расстояние вытянутой руки и Бастурхан крепко, двумя узловатыми кистями, ухватил русского богатыря за плетеный веревочный пояс. Богатырь, раздумчиво посопев, вцепился в пояс своего противника. Монгольский предводитель напрягся для броска, на его лбу вздулись вены, последовал страшной силы рывок, но русский богатырь оказался словно вросшим в землю – его массивное тело даже не шелохнулось, только раскраснелась перекосившаяся от напряжения физиономия. Соперники тяжело задышали, некоторое время они стояли, тужась в стремлении пересилить друг друга, затем одновременно ослабили захваты и отступили. Около минуты топтались они на месте, набираясь сил для новой атаки, не отпуская при этом пояса соперника. Внезапно человек-медведь напрягся и рванул монгола с такой страшной силой, что у того затрещал прочнейший пояс, способный без малейшего для себя ущерба удержать тысячу бешеных быков, выпивших по тысяче бутылок хмельного кумыса. Тело Повелителя взмыло в воздух, толпа пораженно ахнула, кто-то пронзительно закричал, а многие закрыли ладонями глаза, чтобы не увидеть позора великого Потрясателя вселенной. Сухое тело описало в воздухе почти правильный круг, подобно тому, как если бы он вертел на турнике «Солнце», и секундой позже опустилось точнехонько на обутые в короткие шнурованные сапоги ступни. Сухие сильные ноги мощно спружинили, и через секунду Повелитель уверенно стоял на земле, словно и не летал только что в воздух, подобно запущенной с космодрома ракете. Монголы пронзительно закричали, раздались хлопки в ладони, и опять воцарилась тишина…
Пот лил с соперников градом, оба смертельно устали, но никто не думал уступать. Они продолжали топтаться в центре круга, а руки каждого словно вросли в пояс соперника. Иногда кто-то, собравшись с силами, решался на проведение очередного броска, и опять все происходило по словно утвержденному кем-то сценарию. Богатырь не отрывался от земли, словно врос в нее раз и навсегда, а монгол, совершив очередной полет, через секунду стоял как ни в чем не бывало на своих сильных жилистых ногах.
Первым заговорил со своим соперником Бастурхан:
– Ты отважный воин, – сказал он, задыхаясь. – Я тебе уже об этом говорил.
– Я тоже тебя уважаю, – прохрипел русский богатырь.
– Ты должен освободить мне путь, – сказал Бастурхан.
– Стоял на русской земле, и стоять буду, – сказал богатырь…
Они топтались еще около десяти минут, пока не стали виснуть друг на друге подобно вошедшим в клинч последнего раунда, до смерти избитым боксерам.
– Пропустишь… – прохрипел Повелитель.
– Ни хрена… – прохрипел богатырь.
Монголы улюлюкали не умолкая, подбадривая своего Повелителя, но двое, не слыша ничего вокруг, стояли в центре круга и удерживались на ногах только за счет своего соперника каждый. Внезапно только что нещадно палившее, пребывавшее в зените солнце куда-то исчезло, поле окутала тьма, раздались раскаты грома, и черноту неба прорезали первые молнии. Не успели монголы отреагировать на столь неожиданное природное явление, как ударил такой силы дождь, что, казалось, кто-то наверху включил сотни и тысячи Ниагарских водопадов разом. Мгновенно смыло палатки, мотоциклы и даже кого-то из воинов полегче, и только тяжелая бронированная техника не поддалась напору стихии. Еще осталась недвижимой штабная фура Повелителя, стул богатыря и очерченный круг, который странным образом не потерял своей белой ограничительной линии.
– Я бы с легкостью положил тебя на лопатки, да вот, видишь… – сказал, выплевывая воду, Бастурхан.
– Взаимно… – прохлюпал полным воды ртом богатырь.
– Извини, мне нужно командовать своим войском, – с сожалением сказал Бастурхан. – Не иначе, само Небо ополчилось против меня…
– Мне тоже пора к своему стулу, – согласился богатырь. – Буду сидеть.
Каждый отпустил пояс соперника и несколько минут двое стояли друг напротив друга, задыхаясь и меряясь силой взглядов. Потом почти синхронно повернулись друг к другу спинами и разошлись в плотные потоки хлещущей сверху воды…
«И тогда вышли два великих богатыря, монгольский и русский, в чистое поле. Долго ходили они друг вокруг друга, примеряясь глазами к противнику, отмечая сильные и слабые его стороны. Первым в атаку пошел неустрашимый Бастурхан. Как коршун, пикирующий на горлицу, бросился он на уруса, но тот быстро надел шапку-невидимку и хитростью своей избежал верной гибели. Взревел обманутый Бастурхан, и от страшного крика его упали замертво два клина пролетающих на юг журавлей. Обратился он тогда за помощью к Небу, и то, сжалившись, подсказало ему верное заклинание. Выкрикнул Великий монгольский воитель заклинание, и возвратился к русскому богатырю его видимый облик. Поняв, что разоблачен и далее хитростью уклоняться от боя невозможно, бросился он с ревом на Бастурхана, но ловкий Воитель, молниеносно отступив, выставил вперед ногу, о которую споткнулся урус. От силы, с которой ударился русский богатырь о землю, задрожала ее твердь, вызвав на другом конце света сотрясение, от которого множество чернокожего народа погибло под обрушившимися на него стенами своих глинобитных пристанищ.
Не смог русский богатырь сразу встать на ноги, и еще долго ворочался на земле, осыпая проклятиями отвернувшихся от него богов. От мощи, с которой он в бессильной ярости кидал в пыли свое могучее тело, земля гудела на много километров вокруг, и от дрожи ее падали, не в силах устоять, целые стада крепконогих коров вместе со своими пастухами.
На второй день схватки, когда силы богатырей истощились, а траву они вытоптали на многие десятки фарсахов* (фарсах – 7 километров) вокруг, после чего та трава не росла в том месте еще семь долгих лет, решили богатыри устроить передышку. Сидя друг напротив друга и продумывая дальнейший ход поединка, они съели по семь баранов, по семь караваев хлеба, и выпили по семь бурдюков свежайшего, еще теплого кумыса. Наконец, пришло время продолжить свою смертельную схватку.
Бросились богатыри друг на друга и столкнулись грудью с такой свирепой силой, что между ними сверкнула молния, а на дальнем конце света прогремел гром и пролился невиданный доселе дождь, от которого смыло в море прибрежный город, населенный чернокожими людьми.
В течение дня опять никто не смог одержать верха, и тогда богатыри решили взять вторую передышку для подкрепления. Они съели по дюжине баранов, по дюжине караваев хлеба, и выпили по дюжине бурдюков только что надоенного кумыса.
Опять бросились богатыри навстречу друг другу, но такова была сила ярости их и желания победить, что промахнулись они и упали на землю. На месте, где упал русский богатырь, бурно забил водяной ключ, который быстро набрал силу и превратился в полноводную реку. На месте, где упал богатырь монгольский, треснула земля и открылась огромная земляная пещера, населенная гномами, которые охраняли несметные сокровища глубинных недр, и засверкали те сокровища ярче самого яркого солнца с такой свирепой силой, что на другом конце света ослепло величайшее множество черных людей.
Поняли богатыри, что это само Небо вмешалось в схватку и подало знак, желая мирного исхода их поединка, и хлопнули тогда они друг друга по плечу, и ударили ладонь о ладонь, тем самым признавая чужую силу и давая клятву, что отныне станут братьями и никогда более не повернут силу своих могучих рук брат против брата.
И удалились они пировать, и перебывало на том пиру множество самого разного народа самых разных рас и вероисповеданий. И длился тот пир семь долгих недель, и было на том пиру съедено несметное количество баранов и птицы, а хлебопекам не успевали подвозить муку, ибо трудно было найти такое количество муки на всем белом свете, чтобы удовлетворить нужды всех собравшихся на великое пиршество гостей…
И только когда прошло семь долгих недель и кончился пир, подошел к монгольскому богатырю его русский брат. И приложил руку к сердцу, и склонил свою голову, и молвил: «Ты победил меня, брат, ведь только благодаря хитрости моей, и поддержке и воле Небес смог я противостоять тебе семь долгих недель». И расчувствовался тогда монгольский богатырь, и прижал к своей груди грудь своего брата, и молвил: «Ты хорошо бился, брат, ты смелый воин и поэтому будем считать, что мы равны по силе, и на том и порешим окончательно»…
После такого великодушия, проявленного к нему монгольским братом, разрыдался русский богатырь. Затем, не выдержав трогательного зрелища, к нему присоединился богатырь монгольский, и рыдали братья взахлеб семь долгих недель, не стыдясь своих благородных слез, и ничто в мире не могло заставить их ослабить свои крепкие мужские объятья»…
Из летописи летописца Фридмана. Россия, лето, 20… год.
Глава 39. Милиция. Монгольские сподручные
Кабинет главы милиции уездного города «Н» ничем не отличался от подобных кабинетов данной организации в других городах. Он был оформлен еще в советское время и с тех пор не подвергался ремонтам и перепланировкам, был прокурен до такой степени, что даже после тщательного проветривания любой заглянувший в него поневоле становился пассивным курильщиком за счет въевшегося в стены и мебель табачного дыма, а любой мало-мальски дотошный судмедэксперт мог бы собрать с поверхностей пола и обстановки сотни и сотни не видимых невооруженному глазу проб крови для исследований – как когда-то допрошенных, так и сотрудников учреждения, попавших под начальственный разнос.
Однако, допрашивать с пристрастием в этот день никого не предполагалось, посещение кабинета судмедэкспертами не планировалось, а курильщики, числом двое, были активные, так что пичкать табаком принудительно тоже никто никого не собирался.
Полковник Степан Михайлович Гордеев не глядя ткнул в переполненную пепельницу докуренную до фильтра сигарету и, не отрывая тяжелого милицейского взгляда от разместившегося по другую сторону стола майора Василия Спиридоновича Зинченко, немедленно прикурил новую. Пусть и не допрос, просто разговор – он тоже не был легким. Ему трудно было разочаровываться в майоре и как в заместителе, с которым проработал уже двадцать пять лет и пережил многое, от совместных задержаний вооруженных бандитов, до честного дележа честно заработанной двухсоттысячной долларовой взятки, и трудно было разочаровываться в нем как в человеке, которого можно было всегда попросить о чем угодно, даже о лжесвидетельстве перед женой – тот не только ни разу не отказался от оказания помощи, но, запоминая надлежащую версию якобы имевшего место события, даже не спрашивал, где, вместо рыболовных посиделок, его друг провел время на самом деле.
– Ладно, Михалыч, не тяни, – попросил майор. Он тоже не глядя ткнул докуренной сигаретой в переполненную пепельницу, и тоже немедленно прикурил очередную. Только на визави он не смотрел, хотя специально взгляда не прятал – просто задумчиво глядел в окно, на проплывающие медленно облака. – Делай, что должен, не надо меня покрывать.
– И что, по-твоему, я должен делать? – глухо поинтересовался полковник. – Что, Спиридоныч! – теперь выкрикнул он и ударил кулаком по столу так, что увесистая стеклянная пепельница подпрыгнула как минимум в полтора своих роста.
– Заводи на меня, как положено, дело, и докладывай по инстанции о поимке оборотня в погонах, вот что.
– Как у тебя все просто, – горько сказал полковник. Он перевел взгляд на окно и тоже некоторое время следил за перемещением облаков. – Но для меня куда важнее понять, как такое могло произойти. Понять, как мой заместитель, честнейший милиционер, опытнейший сотрудник, друг, в конце концов… как такой человек мог связаться с бандитами! – Он все же не сдержался, выкрикнул последнюю фразу, хотя хотел сказать это спокойно.