Двое поднялись по ступенькам и президент с любопытством взглянул на блеснувшую в лучах закатного солнца латунную табличку: «Секретный институт физиологии млекопитающих имени академика Павлова». Пять других президентов поднялись вслед, тоже с интересом уставились на табличку.
– Позвольте вам представить... – Подберезовский кивнул в сторону человека в халате, – академик Павлов, директор института... Президент Владимир Владимирович Подпутин. – И легким направленным поклоном обозначил местонахождение и чин президента.
– Очень, очень рад... – Научный человек, во все глаза глядя на живого президента, по-восточному схватил его кисть обеими руками, осторожно потряс, при этом мелко, но без подобострастия, кланяясь.
– Неужели тот самый? – подивился президент, указав подбородком на табличку.
– Что вы! Я его внук... – смутившись, пояснил академик Павлов.
– Светило ничуть не меньшее, – встрял Подберезовский, – а кое в чем, заверяю вас, он своего деда даже превзошел. Однако же, господа, не будем терять времени. Прошу, Владимир Владимирович.
Он предупредительно открыл дверь, пропуская Подпутина вперед, но первым в нее решительно прошел невесть откуда возникший охранник. Войдя в вестибюль, он огляделся, затем повернулся к боссу:
– Все чисто.
Теперь порог переступил президент, затем Подберезовский, и за ним академик Павлов. По широкой лестнице с красным ковром, закрепленным на ступеньках прутками цветного металла, к ним поспешно спускались еще трое в белых, от науки, халатах. Они остановились в нескольких метрах от президента, не решаясь приблизиться. Все трое не отрывали от него глаз, их лица несли на себе отпечаток благоговения. Затем они увидели еще пятерых вошедших в вестибюль президентов и, ошарашенные, недоверчиво закрутили головами, сравнивая их с первым.
– Здравствуйте, – дружелюбно, без малейшего проявления чувства превосходства, поприветствовал работников института Подпутин номер один, и сделал в их сторону шаг. – Не надо меня бояться, я такой же, как вы. Нет, даже, пожалуй, пониже рангом, ведь я без ученой степени, – засмеялся он и трижды протянул руку, представляясь: – Володя... Володя... Можете называть меня просто Володей... А сейчас, пока мы с вашим директором уладим одно небольшое дельце, будьте добры, займите моих коллег, покажите им что-нибудь интересное, наподобие колб с гомункулами или что тут у вас еще имеется. – Он весело подмигнул. – Устройте им что-то вроде небольшой экскурсии. Договорились?
– Владимир Владимирович! – прижав руку к сердцу, заверил его один. Двое его коллег тоже прочувствованно приложились ладонями к своим сердцам. – Конечно-конечно! О чем речь, мы все устроим...
Они поспешили к группе гостей и вскоре, с интересом осматриваясь, пять президентов в сопровождении охранников и научных сотрудников разбрелись по просторному вестибюлю, увешанному огромными, в рост, рисованными маслом изображениями великих ученых древности и современности.
Подпутин что-то шепнул своему личному охраннику, тот, протестуя, покачал головой; Подпутин, очевидно, повторил то же решительней, у охранника исказилось отчаянием лицо, но больше перечить он не посмел.
– Я весь в вашем распоряжении, господа, – сказал, повернувшись к Подберезовскому и Павлову, Подпутин.
Оставив растерянного телохранителя в вестибюле, трое с сосредоточенными лицами пересекли открытое пространство, подошли к служебным лифтам, академик нажал кнопку крайнего из четырех, слева, и вскоре роскошный и бесшумный, как в гостиницах экстракласса, подъемный механизм доставил их вниз, на минус первый этаж. Этот этаж выглядел уже не так празднично, как первый, встретивший гостей светлым, чистым, с некоторыми элементами роскоши, вестибюлем. Выкрашенные серым стены, отсутствие окон, полумрак, словно здесь экономили на электричестве – все было будто специально сделано именно так и должно было служить неким переходом во что-то еще более серое, мрачное...
Трое опять подошли к лифту – теперь с железными, имеющими круглые смотровые окошечки, дверцами. В этот лифт попасть оказалось уже не так просто. Академик Павлов отворил крышечку небольшого щитка на стене, обнажив панель с цифрами, нажал четыре кнопки, очевидно, служившие кодом, после чего послышался мягкий щелчок, и на потолке мигнула красного тона лампочка – можно входить. Процессия зашла в просторную кабину, академик Павлов закрыл дверь, задвинул предохранительную решетку, нажал кнопку «-4» на панели с цифрами, и лифт, дернувшись, с неприятным скрежетом устремился вниз, на секретный минус четвертый этаж.
– Прошу вас...
Трое вступили в длинный, опять ярко освещенный коридор со множеством серых металлических дверей по бокам. Свет в коридоре, как отметил Подпутин, автоматически загорелся при их выходе из лифта.
– Здесь находятся лаборатории, – пояснил академик, поймав заинтересованный взгляд президента.
– И что в них? – спросил тот.
– Разное, – вступил в разговор сосредоточенно молчавший до этого Подберезовский. Он заметно волновался, что проявлялось в покусывании ногтей на подрагивающих пальцах. Периодически спохватываясь, он отнимал руку ото рта, но, забывшись, тут же прикладывался к ней вновь. – Здесь мы с академиком проводим различные опыты.
– Вот как? – подивился президент. – Мы?
– То есть, я хотел сказать... – отрывисто зачастил Подберезовский, – конечно же, опыты проводит академик Павлов, а я его лишь, так сказать, направляю, ассистирую и поддерживаю научные изыскания некоторыми суммами, которые...
– Которые вам удалось вытянуть из государственной казны в виде аванса за несделанное пока дело, – сухо закончил за него Подпутин. – Что ж, сейчас посмотрим, на что пошли народные денежки... – Он внезапно остановился перед очередной массивной дверью с квадратным прозрачным окошечком из толстого оргстекла и табличкой, оповещающей, что данная лаборатория имеет порядковый номер 14. – А ну-ка, покажите, что здесь находится.
– Владимир Владимирович, здесь вы не найдете ничего интересного, совершенно ничего, – принялся уверять его Подберезовский. – У нас мало времени, может быть, мы не станем задерживаться? Осталось пройти совсем немного, нам нужна лаборатория номер 19, она в торце, в конце коридора, в ней как раз то, что...
– Это у вас мало времени, – сузив зазор между бровями, поправил его Подпутин. – Кажется, вы обещали закончить оговоренное нами предприятие к определенному сроку. Сверх этого, жестко установленного времени, прошла целая неделя. Результата я пока не вижу...
– Сейчас вы его увидите, – с нездоровой лихорадочностью поблескивая глазами, заверил его Подберезовский, – сейчас. Осталось совсем немного. Нам нужно лишь дойти до камеры 19 и тогда...
– Но этого времени у вас вскоре может оказаться очень и очень много, – как бы нехотя и почти неуловимо для слуха повысил голос президент, недовольный тем, что его перебили. – Вполне предостаточно для того, чтобы хорошенечко подумать о многом и многом, сидя в такой вот, – он кивнул на железную дверь, – лаборатории. Уж не знаю, какой у нее окажется порядковый номер, ну да, впрочем, это и неважно...
– Откройте дверь, – голосом, ставшим вдруг хриплым, приказал Подберезовский. Павлов сунул руку в карман халата, металлически забренчал извлеченной оттуда связкой ключей, а Подберезовский протер платком мгновенно повлажневший лоб.
– Прошу... – Открыв обычный навесной замок, академик сделал приглашающий жест рукой.
Президент пружинистым шагом первым ступил в лабораторию и тут же, отшатнувшись, навалился спиной на не успевшего среагировать Павлова.
– Что это? – задал Подпутин вопрос неровным голосом чем-то напуганного человека.
В выложенном белым кафелем, немалых размеров зале, примерно двадцать на двадцать метров, не было практически ничего, кроме гигантской, в два человеческих роста, колбы. В ширину она была примерно такой же. Стояла эта колба на металлической подставке; наверх, к ее горловине, уходила металлическая лестница, рядом с подставкой находился электронасос, от которого к той же горловине уходил резиновый шланг, имеющий внизу, на своем входе, большую жестяную воронку. Колба была заполнена какой-то жидкостью, а в жидкости... Сначала президенту показалось, что там плавает, покачиваясь, как в невесомости, огромный кусок мяса. Приглядевшись, он заметил, что у этого, на первый взгляд бесформенного, куска мяса имеются руки, ноги, голова, но главным телесным компонентом был огромных габаритов живот. Гигантский, по меньшей мере двухметровый ребенок в классической позе эмбриона плавно покачивался в жидкости. Приглядевшись внимательней, президент понял, что первое впечатление было ошибочным: у младенцев не бывает заросших недельной щетиной щек. Однако из живота абсолютно лысого пучеглазого уродца толстой змеей струилась пуповина – вне всяческих сомнений.
Не дождавшись ответа, Подпутин сформулировал вопрос точнее.
– Кто это?
– Гомункул, – пояснил академик.
– Простите, Владимир Владимирович, а почему вы так удивляетесь? – в свою очередь удивился Подберезовский. – Вы же в вестибюле сами упомянули про гомункулов. Когда просили научных сотрудников развлечь ваших двойников.
– Я... – Президент почему-то не решился сказать, что он всего лишь пошутил. – И что же, им сейчас показывают такую вот... штуковину? – подобрал он определение увиденному.
– Им найдут что показать, не сомневайтесь, – вставил Подберезовский почему-то многозначительно. – Надолго запомнят, я вам обещаю.
– Нет, этот у нас в единственном экземпляре, – гордо ответил академик. – Красавец, правда?
– А... зачем он?
– Ну как... – Академик вдруг замялся и в поиске поддержки неуверенно посмотрел на Подберезовского.
– Ну как! – немедленно вступил тот. – Это же гомункул! Ему обязательно найдется применение, обязательно! Это вам не какой-то обычный клон, которых навострились делать все, включая самые, что ни на есть захудалые, лаборатории стран третьего мира. Вы же видите, какой он красивый. И полезный, – подумав секунду, добавил Подберезовский. – В конце концов, это престижно, иметь своего гомункула! Уверен, что скоро это станет модно, а государство, не умеющее вырастить такого вот красавца, не посмеет называть себя развитым. Вот увидите!
Некоторое время президент молча смотрел на здоровенного мужика без кожи, плавающего в физиологическом растворе, а мужик смотрел на него. Не выдержав его немигающего и строгого, как показалось президенту, взгляда, он первым отвел глаза.
– А зачем воронка? – поинтересовался он.
– Жратву засыпать, – коротко ответил академик. – Сыплешь ему жратву, включаешь насос, жратва идет по шлангу-пуповине, поступает ему в живот, там переваривается. Все очень просто. И, что характерно, назад ничего не выходит. Безотходное, так сказать, производство.
– И что он переваривает?
– А что ему в воронку засыпают, то и переваривает. Он неприхотлив, и это еще одно его несомненное достоинство, – похвастался Подберезовский. – Если хотите, можете бросить в воронку пачку сигарет. В виде эксперимента. Он сожрет.
– Я не курю, – напомнил Подпутин. В его голосе, кажется, прозвучали нотки сожаления. – И вообще, не надо сызмальства приучать его к никотину... – Он замолчал, предпринимая еще одну попытку пересмотреть животастого мужика. – Кажется, он что-то говорит? – Президент приблизил лицо к колбе, всмотрелся в мутноватую жидкость, с трудом справляясь с мальчишеским желанием постучать по стеклу.