– А что он умеет делать?
– Пока ничего. – Академик развел руками вторично.
– Как это ничего? – заволновался Подберезовский. – Он умеет пускать пузыри! Это у него очень даже здорово получается!
– Ну-ну... – Президент помолчал. Почему-то ему очень хотелось рассмотреть, что у этого огромного мужика между ног, но, как назло, именно в том месте в растворе скопилось много мути, а спросить у академика он постеснялся. – Ладно, идемте дальше. – Он вздохнул и решительно повернулся к выходу.
В дверях он не утерпел, оглянулся. Зависший в невесомости гомункул плавно повернулся к нему спиной, его здоровенный розовый зад без кожи так же плавно приподнялся... Через секунду президент воочию убедился, как здорово этот мужик умеет пускать пузыри...
– А ну-ка, откройте и эту тоже, – приказал президент, и Подберезовский умоляюще сложил руки.
– Владимир Владимирович, так мы не дойдем до главного!
– Ничего, ничего, – возразил тот. – Посмотрим, что вы тут еще на государственные денежки наворотили. С гомункулом, Борис Абрамович, как я догадываюсь, была ваша идея?
Подберезовский отвел глаза.
– Деньги, деньги... А вы попробуйте вырастить такого с нуля. С ним на одной только жратве разоришься, – тихо, почти про себя огрызнулся он. Затем, нервно мотнув головой, поторопил академика теперь чуть громче нужного: – Открывайте, открывайте, президент ждет.
Павлов опять забренчал связкой.
– Прошу.
Уже имея некоторый опыт посещений лабораторий, президент подозрительно всмотрелся в чрево открывшегося помещения, сделал неуверенный, мелкий шаг вперед и внезапно остановился.
– После вас, уважаемый... После вас, – кашлянув, проговорил он и пояснил: – Вы тут хозяин.
Павлов понимающе кивнул и первым вошел в тускло освещенное пространство комнаты, уставленной, как показалось Подпутину, стеллажами. За ним последовал Подберезовский и только затем порог переступил президент.
– Что все это значит? – удивленно спросил Подпутин.
Конструкции, принятые им за научные стеллажи, оказались самыми что ни на есть обычными многоярусными нарами, на которых, как он убедился секундой позже, всмотревшись, отдыхали люди. Благодаря этим нарам лаборатория походила на многоместную камеру переполненного до крайности следственного изолятора. Только относительные чистота и комфорт, свежий воздух, обеспечиваемый отличной вентиляционной вытяжкой, плюс наличие сортира и душевых кабинок отличали это место от места в казенном доме. Услышав и узрев вошедших, народ зашевелился, людские фигуры внизу с кряхтеньем заворочались, опуская ноги на пол, некоторые уже встали, а другие, с верхних нар, принялись ловко, что выдавало большой навык в этом деле, спрыгивать вниз. Раздались самых различных тембров и оттенков эмоций голоса – басовитые, высокие, хриплые, радостные, недовольные:
– Кормежка, что ли?..
– Да нет, опять профессор с этим, горбоносым... Наблюдения записывать будут. Опыты свои, мать их, продолжают.
– Лучше б покормили... – ворчливо выразил кто-то мнение большинства.
– Мать вашу! – выкрикнул чей-то звонкий голос. – Это ж президент!
Теперь уже все обитатели камеры-лаборатории сгрудились возле вошедших, обступив их плотным кольцом. Враждебности в их действиях не чувствовалось – одно только любопытство; у президента создалось впечатление, что находящиеся здесь соскучились в первую очередь по зрелищам.
– И немудрено, – озвучивая свое предположение, сказал он. – Поставили бы, что ли, людям телевизор... Ведь даже окон нет.
Приглядевшись, он заметил, что народ здесь довольно сытый, ухоженный, одет в большинстве своем в чистые больничные халаты или домашние спортивные костюмы – самую топовую одежду медицинских стационаров, санаториев и других, подобного рода мест. Его смущали только какие-то непонятного назначения выпуклости под одеждой большинства. У кого-то выпирало острым в районе живота, у кого-то сбоку, у кого-то в районе паха, спины, а у многих – во всех этих местах одновременно.
– Во, слыхали, что говорит сам президент! – обрадованно выкрикнул мордастый, с тщательно выбритыми щеками мужик в полосатой пижаме, что усиливало его сходство с зэком. У него, как отметил Подпутин, выпирало в районе живота и из левой подмышки, отчего мужику приходилось держать левый локоть приподнятым.
– На телевизор нет денег, – раздраженно начал Подберезовский, – вам уже сто раз объясняли. Фондов на подобные глупости не предусмотрено, перебьетесь. К тому же, все давали подписку, что не будут клянчить. Да и зарабатываете вы неплохо. Закончатся опыты, купите себе хоть по сотне телевизоров, тогда и насмотритесь... Ну что, идемте дальше? – обратился он уже к Подпутину. – Здесь нет ничего интересного, уверяю вас.
– Но зачем здесь эти люди? Что за опыты? – Президент еще раз с недоумением присмотрелся к окружившей его толпе. – Извольте, Борис Абрамович, объяснить. Знаете, – он нехорошо прищурился, – я имею все основания предположить, что опыты эти, как вы их называете, проводятся на деньги, которые, согласно нашей договоренности, отпущены вам государством на известное дело государственной же важности. Сдается мне, что таким образом вы устроили себе дополнительный сытный приварок. Извлекаете левые доходы, так сказать.
– Ничего подобного, – забубнил тот, – эти опыты являются плановыми, проводятся на отпускаемые институту физиологии государственные фонды, я не имею к этому ни малейшего отношения. И вообще, я искренне возмущен вашим недоверием, которое откровенно несправедливо, незаслуженно, и, к тому же... – Заметив выражение взгляда президента, он вздохнул. – Хорошо. Алексей Алексеевич, прикажите подопытным оголиться.
Павлов деловито кивнул и, обращаясь к странным людям, скомандовал:
– Минуточку внимания, господа! Покажитесь президенту, пусть он убедится, что ничего опасного, античеловечного, противоречащего законам морали или этики здесь с вами не делают. Не стесняйтесь, заголяйтесь, президент такой же человек, как и все мы, и при случае тоже, возможно... а то даже и наверняка, если бы это потребовалось для науки, пожертвовал бы своим здоровьем и, более того... – Он спохватился и умолк, виновато стрельнув глазами в сторону Подпутина. Тот же, кажется, ничего не слышал. Остолбенев от шока, он разглядывал скинувших пижамные и спортивные куртки, рубашки, майки, людей.
У каждого из какой-либо части тела торчала по меньшей мере одна короткая стеклянная трубочка; у некоторых таких трубочек было несколько, а высокий жилистый мужчина с испитым сморщенным лицом был утыкан ими, словно еж иголками. Странные трубочки были, очевидно, вставлены давно, надолго и всерьез, потому что не было ни крепящих их бинтов или лейкопластырей, как не было и самих ран – только вокруг было смазано зеленкой. Трубочки были умело вживлены и выглядели так же естественно, как и любой известный человеческий орган. Тот что болтается между ног, к примеру.
– И... и что все это значит? – в нависшей тишине напряженно спросил Подпутин и рефлекторно оглянулся, прорабатывая возможные пути отхода – так, на всякий случай. Опытный спортсмен, он сделал это машинально: вдруг придется пробиваться к выходу сквозь толпу трубочников – которые могли оказаться кем угодно, хоть вампирами – с боем. Еще он остро пожалел, что оставил телохранителя наверху. – Что это за трубочки? – спросил он, на всякий случай потихоньку отступая назад, чтобы отсечь возможные попытки зайти ему за спину. – Зачем они?
– Ничего особенного, Владимир Владимирович... – Павлов пожал плечами. – Как и любой образованный человек, вы наверняка отлично знаете, чем занимался мой дед. Да, он проводил опыты на собаках, чем и заработал всемирную славу, но ведь с тех пор наука шагнула далеко вперед, поэтому я, его внук и скромный последователь в области постижения физиологии млекопитающих, ставлю такие же опыты на – не побоюсь этого слова – людях. Зачем травмировать собак? Это негуманно и вообще, Общество защиты животных против. Та же Бриджит Бардо, к примеру, сильно по этому поводу переживает, а зачем обижать такую славную женщину и актрису... Да вы ведь и сами являетесь счастливым обладателем красавца-лабрадора, поэтому должны понять... А за этих не беспокойтесь, – он предугадал очередной вопрос уже раскрывшего было рот президента, – они все добровольцы и находятся здесь исключительно по собственному желанию. Подтвердите, ребята.
– Да, конечно, мы все здесь добровольно! – раздались возбужденные голоса.
– Нам здесь хорошо!
– И деньги идут неплохие!
– И трубочки нам не мешают!
– Точно, совсем не мешают!
– А мне все это так даже просто нравится! – выкрикнул человек-еж. – И заработок, и вообще... Науке служу, а не просто так, за здоров живешь, здоровье гроблю! Мало ли людей спиваются или гибнут в глупых автомобильных авариях, мы же оставим свой след в медицине и послужим для всеобщего блага человечества! Лично я, к примеру, уже являясь лидером по количеству безопасных вживлений, думаю, тем не менее, замахнуться на большее – попросить вставить мне еще пару трубочек!
– Им платят сдельно, за каждый вывод из организма, – шепнул Подберезовский слегка успокоившемуся президенту.
– Но зачем вообще эти трубочки? – почему-то тоже шепотом спросил тот.
– Все очень просто, – вступил в разговор Павлов. – Вспомните еще раз опыты моего деда. Продолжая его дело, мы изучаем условные и безусловные рефлексы. Да вот, посмотрите сами... – Он неожиданно заговорщически подмигнул и столь же неожиданно громко выкрикнул: – Внимание, ребята! Сейчас принесут обед!
Потрясенный Подпутин заметил, что у тех, кому трубочки были вставлены в районе поджелудочной железы, из стекла закапала прозрачная жидкость. Подопытные мгновенно зашарили по карманам, некоторые побежали к своим тумбочкам, и вскоре ошарашенный Подпутин, вытаращив глаза, наблюдал, как они собирают свои выделения в пробирки с нанесенными на них измерительными метками.
– Им платят за каждый сданный на анализ образец, – предвосхищая его вопрос, пояснил Павлов. – Оплата сдельная, она зависит от количества и качества выделенного материала... Сейчас вам приведут баб! – не удержавшись, хотя президенту уже все стало ясно, еще раз выкрикнул академик, и сейчас же многие зашарили в районе паха, торопясь подставить мензурки. – Это для проверки клеточного материала семенников, – опять пояснил академик. Он выглядел очень гордым – от важности своих открытий и оттого, что ему удалось удивить самого президента России.
– И что, им действительно приводят... женщин? – с интересом спросил Подпутин, лишь в последний момент избежав готового сорваться с языка, вульгарного слова «баб». – Тогда они действительно неплохо здесь устроились... – Павлову с Подберезовским показалось, что в голосе президента прозвучали завистливые нотки.
– Нет, на самом деле женщин им не приводят, – засмеялся Павлов. – Это обман. Во имя науки, конечно, – поторопился объяснить он. – Обман как таковой тоже необходим, это очень важно, потому как в данном случае мы ясно видим, что качество сданного материала неважное, в отличие от желудочного сока, появляющегося в преддверии настоящего, без всякого обмана, обеда... Следуем дальше, господа?
– Пожалуй, – согласился Подпутин. Он окончательно успокоился, но до сих пор чувствовал себя в компании подопытных со вставленными в организмы зловещими трубочками неуютно.
На выходе из лаборатории его нога зацепилась за что-то, что громыхнуло характерным жестяным звуком переворачиваемого пустого ведра. Опустив глаза, Подпутин убедился, что это «что-то» и являлось ничем иным, как обычным пустым жестяным ведром. Такой предмет ему доводилось видеть почти каждый день, когда в Прямоугольный кабинет Кремля приходила убираться Степанида Матвеевна. Он безразлично пожал плечами, уже почти переступил порог, когда вдруг какая-то сила принудила его оглянуться – возможно, это заставила сделать какая-то возникшая за его спиной суета... Остолбенев уже второй раз за короткий промежуток времени, президент с мистическим ужасом наблюдал, как забегали подопытные, разыскивая чистые колбы, как из трубочек многих уже не капает – почти струится какая-то прозрачная жидкость, и все это каким-то образом явно было связано с недавним жестяным громыханием. Что за странный условный рефлекс на звук пустого ведра? Или же это рефлекс безусловный? – хотел было спросить президент у академика Павлова, но почему-то, как и в случае с гомункулом, постеснялся это сделать. Кашлянув, чтобы скрыть охватившее его замешательство, Подпутин решительно шагнул в коридор...
– Вот... – торжественно провозгласил Подберезовский, в то время как академик Павлов возился с кодом, открывая дверь в торцевую комнату лаборатории за номером девятнадцать. – Сейчас вы, Владимир Владимирович, все увидите. И услышите, – глядя президенту в глаза, со значением добавил он.