– А уж пузырьками и мы с Оленькой разживемся. Чтоб у женщины, да какой-нибудь хвори не нашлось – этакого не бывает! Не там подпирает, так в другом месте жжёть! Поди, прощупай, это тебе не курица. И пускай те, которые здоровые, ворочают, а мы и с приусадебного сыты будем.
Громкий стук в окошко прервал ее слова. Оба они, и муж и жена, приникли к стеклу. Сперва увидели только варежку, а затем разглядели и того, кто стучал, – Сашку Федотова, Кузнецова парнишку, который добровольно исполнял должность курьера во всех важных случаях колхозной жизни. Жена распахнула форточку.
– Акимыч дома? – сурово спросил Сашка, сбивая ушанку со лба на затылок. – Чтоб он и чтоб ты обязательно в шышнадцать ноль ноль приходили на собрание. Председатель сказывал – вопрос об лодырях. Важно. Чтоб обязательно, ага?
Дмитрий Акимыч с шумом захлопнул форточку. Жена испуганно поглядела на него и вскрикнула со слезой в голосе:
– Господи! Какие такие лодыри, и где только сыскали этих лодырей? Все кругом как есть сознательные, а те, что больные… ну уж с тех не взыщите! Больной человек, он больной и есть! Не в прежнее поди-ка время живем, а в нонешнее. Больному у нас везде… уваженье и почет!..
И сыпала и сыпала словами, так жалостно и убедительно, как будто уже видела себя на собрании, где нужно постоять и за себя и, если понадобится, перегрызть горло за Оленьку, поскольку уж бог обидел и муж ее больше не председатель, а числится в бывших.