-- Ах, Штирлица ! Ну пойдем, детка, я тебя спровожу, -
старушка достала из сумки заплесневелый пряник и дала его
бывшему германскому рейхсляйтеру. Борман чуть не сломал
себе зубы. Он хотел поставить старушке подножку, но
удержался.
К утру старушка вывела Бормана к дому, где жил
Штирлиц. Того дома не было. Борман около трех часов сидел
под дверью, распевая неприличные песни из тюремного
фольклора, которым обучился у Штирлица, но вскоре сосед
Штирлица по фамилии Дрищ сказал, что если Борман не
прекратит совращать его жену Дуську, то он, Дрищ, Борману
по морде даст. Борман обиделся и протянул напротив
дрищевской квартиры несколько веревочек, но петь
перестал. Вскоре появился Штирлиц в сапогах, густо
измазанных грязью.
-- Где тебя носит ? - угрюмо спросил Штирлиц, снимая
сапоги об косяк двери. Фикус обреченно скорчился в своей
кадке. Борман замялся и стал пороть всякую чушь. Штирлиц,
не слушая его, налил себе водки и выпил. Налил еще и
выпил опять. Изрядно подобрев, Штирлиц сел в кресло,
мягким жестом вытащил из-под себя пустую бутылку и
сказал:
-- Молодец. Пей, - и налил партайгеноссе стакан водки.
Борман не стал ждать, пока его будут упрашивать. Он
отхлебнул водки и закусил бутербродом с тушенкой.
-- А где ты был ? - спросил он Штирлица, пережевывая
хрящи, в обилии содержащиеся в тушенке.
-- В нашем русском Гестапо, - сказал Штирлиц.
-- О ! - восторженно сказал Борман, вспоминая столь
милое своему сердцу заведение на своей родине.
-- Там шпионов пытают, - продолжил Штирлиц.
Борман смутился и притих.
-- И врагов народа - тоже пытают ? - спросил он
приглушенным голосом.
-- Тоже, - сказал Штирлиц, - И даже по празникам.
-- Во ! - гордо сказал Борман, выпячивая дряблую грудь.
-- Кстати, о птичках, тушенке и врагах народа... -
сказал Штирлиц довольно грозно. Такой тон Борману не
нравился - он грозил битьем кастетом по голове. Штирлиц,
заметя его смущение, продолжал.
-- Считай, сколько в Бразилии мы погрузили в ящик
народу: Гиммлер - одна штука, Геббельс - одна штука,
Фюрер с дамой - две штуки, ой...
Несмотря на близость родины, при упоминании дамы
фюрера Штирлица начало неукротимо рвать на родину, то
есть теперь на свои собрания сочинения.
-- Шелленберг - одна штука, - подсказал Борман, чтобы
отвлечь Штирлица от неприятных воспоминаний.
-- Да, - сказал Штирлиц, - Еще Холтофф, Айсман и Мюллер.