Через неделю после пантелеевской свадьбы на неделю зашли дожди и все работы остановились. Желания мокнуть под дождем не было никакого и мы с Петром Сергеевичем провели это время, беседуя на различные темы. Как-то незаметно беседа превратилась в лекцию, где лектором был я. Очень быстро к нам присоединились Яков и дедушка Фома. Внучок Степан оказался еще и крепким хозяйственником и худо-бедно уже начал обеспечивать нас бумагой. На свадьбе капитана Пантелеева Яков рассказал степановой команде несколько доступных для нас рецептов приготовления чернил и ребята через неделю наладили производство чернил из березовой чаги, камеди лиственницы и кедровой сажи, творчески переработав древний сибирский рецепт.
Как же мне пригодились мои увлечения историей техники и проводимые с учениками реконструкции. Благодаря им, я представлял уровень развития науки и техники теперь уже моего времени. И мне без проблем удалось рассказать про паровую машину Уайта и её применение и про изобретения англичан Модсли и его учеников создавших универсальный токарный станок. Мои собеседники оказались очень осведомленными о достижениях английских металлургов и механиков, а Яков оказалось два года провел в Западной Европе. На мой немой вопрос он немного рассказал об этом:
— Когда Кирилл Густавович стал академиком, я иногда сопровождал его на заседания в Академии. А Президент Академии, граф Владимир Григорьевич Орлов, тогда боролся с немцами. Он хотел, что бы протоколы писались на русском языке. И однажды получилось так, что из всех присутствующих только я мог написать протокол на русском языке. А их сиятельству почему-то этот протокол был нужен именно на русском языке. А когда граф летом 1771 года поехал лечиться в Европу, я с ним поехал, писарем. Иногда был секретарем.
Я слушал Якова в буквальном смысле затаив дыхание, такой рассказ не каждый день услышишь.
— Их сиятельство Владимир Григорьевич, за два года побывал во Франции, Германии и Англии, везде виделся и имел случай беседовать со многими выдающимися научными людьми. Он же везде был вхож. Я почти всегда его сопровождал. У меня хорошая память и я всегда составлял отчеты о визитах. А в Англии ничего нельзя было записывать, только смотреть. Вот их сиятельство и полагались на мою память.
— Не понятно, Яков Иванович, как тебя посмели в Барнауле в такой оборот взять? — моему удивлению не было приделов.
— Для самого загадка, Григорий Иванович. Я ведь даже не знаю, что было в отчете, который мне надо было привезти в Питер. И почему меня за таким пустяшным делом послали. Да теперь это не имеет никакого значения. Я хоть и залетал в высокие сферы, но зуботычин столько было, что …, — Яков махнул рукой. — У меня предчувствие было нехорошее, но отказаться я ни как не мог.
— Давайте лучше Яков Иванович, поговорим о приятном, — решил я переключить Якова на другое. — Вы, сударь, сведущи во многих науках. Но мне показалось, что больше всего вам по душе химия.
— Вы правы, Григорий Иванович. Во время занятий химией, я очень часто ощущаю себя на небесах, — мечтательно сказал Яков.
— Отлично. Я хочу попросить вас как можно быстрее создать у нас химическую лабораторию.
— С огромным удовольствием, — Яков даже потер руки. — Я ведь уже беседовал с нашими кузнецами, самое необходимое они мне сделают. А колбы и всё остальное я сделаю сам.
— Не сомневаюсь в этом, — улыбнулся я. — Подбери себе помощников и скорее приступай к делу. Первое, что мне крайне необходимо, это кислоты серная иазотная. Зачем, объясню позже. А сейчас поверь на слово, это очень важно. Теперь второе. Степан обещает листов по пятьдесят в день производить, было бы сырье. Тряпья пока достаточно. Поэтому прошу тебя каждый день писать руководство по химии, — Яков слушал меня молча и очень внимательно. — Третье. В Европах ты слышал дебаты о необходимости новой, универсальной, системе мер?
— И неоднократно, особенно во Франции. И мало того, я знаком с работой комиссии при Анне Иоановне.
— Замечательно. Тогда вам должно быть понятно, то, что я предлагаю. Прочитайте.
Я протянул Якову написанную мною международную систему СИ, естественно, ту её часть, которая соответствовала концу 18 века. Никаких пока амперов, кельвинов, молей, кандел. Пока. Только метр, килограмм, секунда, градус Цельсия.
— Целиком согласен с вами, — Яков положил правую руку на листы моего «трактата». — Такое впечатление, что вы слышали бурные дискуссии в Парижской академии наук. Можно сказать слово в слово. Вы, ваша светлость, обладаете знанием на несколько шагов больше нашего и вы задумали здесь совершить какой-то, — Яков замолчал, подбирая нужное слово, — научно-технический прыжок.
Ай да Яков. Словосочетания «научно-технический» еще нет. Похоже кашу мы с ним сварим.
— Вы меня слышите, Григорий Иванович? — с своих мыслях я немного куда-то улетел.
— Конечно слышу, — я тряхнул головой.
— Мне показалось, что вы отвлеклись от нашей беседы.
— Тем не менее я слышал, что вы говорили. Ваши последние слова, я задумал совершить здесь какой-то прыжок, вы его назвали научно-техническим. Что вы подразумеваете под этим?
— Вы хотите построить завод, лучше английского, опередить их, а значить и весь мир в технике и науках. И для этого нужна новая метрическая система, притом она должна быть десятичной, как предлагал сто лет назад Джон Уилкинс, секретарь Лондонского королевского общества.
Молчание знак согласия, поэтому мы несколько минут молчали оба. Вернее молчали мы втроем, Петр Сергеевич всю нашу беседу тихонечко сидел в сторонке и внимательно слушал нас. Я протянул ему свои записи, он быстро прочитал их и кивнул в знак согласия.
— У нас есть барометр, два ртутных термометра, один со шкалой Цельсия, другой со шкалой Фаренгейта, железный аршин и два английских хронометра, — Петр Сергеевич перечислил метрические приборы спасенные им при уходе с уральского завода. — Но если я правильно понимаю то, что вы написали, железный аршин не годиться как эталон меры длины.
— Вы правы, не годиться. Единицей длины должен стать метр, он делится на сто сантиметров и тысячу миллиметров. Эту меру длины предложил сто лет назад ученый Тито Бураттини. Эта единицу длины, эквивалентна длине маятника, совершающего колебание от вертикального до крайнего положения за секунду, то есть с периодом колебаний в 2 секунды, — здесь я немного слукавил, метр Бураттини отличался от метрического метра примерно на сантиметр. Однажды кто-то из моих любознательных учеников предложил воспроизвести эксперимент Бураттини и после многочисленных измерений нам удалось вычислить разницу метра Бураттини и метрического. — Эталонный аршин равен семьдесят одному сантиметру и двенадцати миллиметрам. Пока сделаем эталон метра исходя из этого. Когда появиться возможность покорпеем с маятником и сделаем более точный эталон.
Наше совещание затянулось далеко за полночь и его итогом стало появление у нас метрической системы мер, той, которая появится в конце века во Франции. Мерных аршинов у нас оказалось два, у Кузнецовых был мерный полуаршин. К моему удовлетворению они совпали. Над эталоном метра Василий Иванович трудился целый день.
Прошло больше месяца. В последний день лета тридцать первого августа я собирался возвращаться в Усинск с нашего завода. За прошедший месяц с небольшим, мы сумели действительно построить настоящий завод.
На заводе постоянно были Петр Сергеевич, дедушка Фома и наши кузнецы. Яков Макаров и Ванча совершили несколько экспедиций для изучения долины. К Якову я приставил Илью, брата Евдокии. Отказать своей главной помощнице я ну никак не мог. Малец оказался шустрым и сообразительным, Яков помощником был доволен. Единственным его недостатком была потрясающая худоба, но Яков обещал откормить своего помощника. Достаточно большой участок от реки Макаровки до Золотой был ими тщательно обследован. Поднявшись по реке Теплой они попали в Гагульскую котловину, где были просто очарованы её красотами.
Яков, с моей ненавязчивой подсказке, быстро нашел золото и в сейфе у господина Маханова оказалось целых три, величиной с лесной орех, золотых самородка. Но главной его находкой были два скудненьких пласта каменного угля. Как он и предполагал, пласты шли из Урянхайского края как бы переламываясь через Куртушибинский хребет восточнее Гагульскую котловину, где высоты хребта были значительно меньше других мест. Сначала Яков обнаружил на берегу небольшой речки спускающейся с гор в котловину небольшие пласты песчаника, содержащие куски и кусочки каменного угля. Проследив направление пластов песчаника, он и нашел два угольных пласта.
В моем прошлом эта небольшая речушка называлась Саксонак, в месте её спуска в котловину был небольшой поселок Гагуль. Но мы речку назвали Угольной, а вот поселок заложили на том же месте. Примерно в версте восточнее поселка, в двух шурфах оказались пласты угля толщиной до тридцати сантиметров. Уголь было решено добывать вахтовым методом, бригадами из пяти человек по недели.
Гагульскую котловину я решил оставить в её первозданной красоте. Дорогу к заводу мы проложили постепенно по горным отрогам севернее котловины, затем до Уса вдоль по реки Теплой. Там же, восточнее котловины Яков обнаружил достаточно удобный пологий перевал через хребет со слабоезженной тропой. Я знал о её существовании и однажды даже мы совершили недельный поход в Гагульскую котловину с выходом по этой тропе в Туву. Угольщики-вахтовики будут также присматривать за тропой. К первому сентября уже состоялись две полноценных вахты и на угольном складе завода лежало почти десять пудов угля.
Яков быстро нашел недалеко от нашего завода глину и песок вполне пригодные для производства кирпича и стекла. Фома Васильевич даже от радости расцеловал его, теперь у нас было отличное сырье для получения шамота из глины Железного озера и рядом с заводом глина для простых кирпичей.
В среднем течении Золотой реки, а эту реку как-то естественно стали называть так после находки первых самородков, на размытом половодьем обрывистом берегу Яков с Ванчей нашли выход интересной рудной жилы. Поработав с породой этой жилы, мы получили несколько крупинок золота, свинца, меди, олова и естественно серный колчедан. Стопроцентной уверенности что это именно эти металлы у нас не было, но это был вопрос времени. И там же мы нашли несколько крупинок серебра. Две их них вызвали у меня подозрения, но не стал нечего раньше времени говорить моим товарищам, платина еще была веществом практически неизвестным и неизученным. Жила была очень скудненькая, но на безрыбье и рак рыба. Если не удастся найти ничего более достойного, придется работать с ней пока не встанем на ноги и не появиться возможность провести полноценные изыскания и добывать руду шахтным способом.
Изучение долины Яков успешно сочетал с налаживанием стекольного производства. Он лично подобрал себе шестерых помощников среди ребят, а неделю назад неожиданно для меня попросил отрядить в свою команду и двух девиц. Все они Якова просто боготворили и дела у его команды шли просто замечательно.
Кузнецов у нас набралось в общей сложности целый десяток. Проведя тщательную работу с кадрами Петр Сергеевич выявил всех скрытых железных дел мастеров и в кузнецком сословии оказались все мало-мальски знакомые с этим делом. Опытные наставники за неделю научили новичков многим премудростям кузнечества и работа в кузнечном цеху кипела день и ночь. По примеру Якова Василий Иванович также набрал себе в помощники полтора десятка малолетних помощников.
Но главными трудовыми фронтами были строительство водяного колеса и кирпичные заводы. Две недели в Усинске и на заводе день и ночь кипели строительные работы, затем несколько дней наладка работы водяного колеса. И вот ранним утром 17 августа отец Филарет отслужил молебен и наше водяное колесо начало свою работу. Для работы на пилораме Кондрат выделил десяток мужиков. Они помогали заводским валить лес, распускать хлысты на доски, привозить заготовленные хлысты с Усинска и отвозить туда готовые доски.
Кирпичных производств у нас получилось два, на заводе и на Железном озере, на которое Фома Васильевич ездил три раза, обучая и контролируя Трофима Рычкова. В итоге на озере все было сделано как положено. Добытую глину сразу же промывали для очистки от всяких посторонних примесей, именно здесь мы и отделяли от глины так нужное нам железное сырье. Первоначально абсолютно все делалось из дерева и вручную. В последующем Фома Васильевич планировал построить основательные кирпичные бассейны для промывания глины и последующего размельчения и сделать механизацию с использованием лошадей. Но пока это все делали женщины и дети гвардейцев и артельщиков Рычкова. Процесс естественной сушки первой партии подсократили и выложив из первой тысячи кирпича-сырца временную печь, произвели его обжиг.
Это было сделано по моему настоянию. Дедушка Фома был категорически против, но меня поддержали Петр Сергеевич и Яков. Несмотря на скептицизм нашего главного кирпичника, основная масса получившихся кирпичей были приличного качества и внешнего вида. Наше предположение, что глина Железного озера шамотная тут же блестяще подтвердилось опытным путем. Часть бракованных кирпичей были оставлены для испытания временем, в восемнадцатом веке кирпич считался годным, если пролежав на улице не менее полугода, он не рассыпался и не приходил в негодность, но большая часть была отправлена на завод.
Первая партия шамотного кирпича, полученная не по сокращенной технологии, ожидалась в конце сентября, а пока полученный кирпич решено было использовать в кузнице и на самих кирпичных заводах.
Кирпичное производство на заводе было аналогично, только немного быстрее, все-таки рабочих было здесь поболее. Глина, годной для кирпичного производства, на берегах Уса и реки Терешкина, Яков нашел в достаточном количестве. На заводе мы так же сначала начали производство по ускоренной технологии. Полученный красный керамический кирпич по своему качеству вполне нас устроил.
Параллельно всем работам в цехах завода потихоньку мы строили сам завод. Естественно все пока было из дерева. Печи, горны и все подобное мы первоначально делали из камня. Первые партии кирпича были тут же использованы в кузнечном и стекольном цехах.
Петр Сергеевич сразу же занялся созданием инструментального цеха. Целый день он колдовал над планом и поздним вечером пригласил меня ознакомиться со своим творением. Даже беглого взгляда мне было достаточно что бы понять, что наши беседы не прошли даром. У меня даже дух перехватило, как Петр Сергеевич четко расписал план создания универсального токарного станка. Над будущим приоритетом господ-англичан нависла реальнейшая угроза. И мало того, Петр Сергеевич в своих планах предусмотрел привод станков от паровой машины!
— Петр Сергеевич, вы я смотрю так уверены, что нам удастся построить паровую машину, что другой постоянный привод даже не рассматриваете. Ползунов строил свою машину несколько лет, а вы планируете через полгода иметь работающий экземпляр, — с нескрываем удивлением спросил я.
— Так ведь нам проще работать. Мы, вернее вы, — наклон головы в мою сторону, — знаете что и как делать. А я реально знаю возможности наших кузнецов. Через месяц, максимум полтора, у нас будет вполне работающий токарный станок. Еще до морозов, использую водяной привод, мы изготовим многие нужные нам детали. Это ускорит нашу работу. И месяца через четыре начнем монтаж машины.
Главным помощником Петра Сергеевича был дедушка Фома. Как только были произведены первые партии кирпича, он переключился на создание инструментального цеха. А главным кирпичных дел мастером на заводе стал родной брат Кондрата Тимофеева, Емельян. Он быстро осваивал премудрости кирпичного дела и Фома Васильевич ограничивался общим контролем.
Две недели назад на заводе начала работать техническая школа. Первой целью было обучить всех неграмотных заводчан читать, считать и писать. А затем начинать давать азы технических знаний. Директором школы я назначил Фому Васильевича, а учителями и преподавателями стали мы трое: Петр Сергеевич, Яков и я. Больше всего я занимался с кузнецами. Среди учеников я выделял четверых: Василия Ивановича Кузнецова, знания он впитывал как губка и тут же находил им практическое применение; заводского кузнеца Ферапонта Пучкова, который был просто кузнецом-универсалом 18 века, Ивана Подкову, который оказался просто гением кузнечного дела и его брата Лаврентия.
В один из дней я поручил им изготовить два штангенциркуля и утром вчерашнего дня кузнецы торжественно вручили мне два новеньких штангенциркуля. Они практически ничем не отличались от привычных мне приборов двадцатого века. Один прибор остался на заводе, другой поступил в мою личную собственность.
Брату Ивана Лаврентию было тридцать лет, он был на десять лет моложе. У него был детский церебральный паралич и он самостоятельно почти не ходил. В раннем детстве они остались без матери, но Иван сумел в одиночку выходить брата. Очень рано выяснилось, что он потрясающе умен и у него золотые руки. К двадцати годам Лаврентий уже считался лучшим часовщиком Киева и окрестностей. В семейной жизни братья были несчастливы, жена Ивана умерла молодой и бездетный, а Лаврентий просто совершенно не интересовался женщинами. Пять лет назад братья перебрались в Тобольск и стали работать там на Оружейном дворе. Но три месяца назад их внезапно схватили и заковали в железо, а потом они оказались в ногах у Савелия Петрова. Причина этого несчастья была им неизвестна. Чуть ли не весь переход до Уса Иван нес брата на себе, благо здоровье ему позволяло.
Лаврентий был для нас просто находкой, даром небес. Он был действительно гениальным часовых дел мастером и не только часовых.