— Выставили голубчика.
— Ах, нахал! Да и нахал же нынче пошел мальчишка.
— Сущая дрянь.
— Вот она — революция-то!..
Понурившись и еле таща чемоданчик, брел Федя Зубрякин из вагона в вагон.
Уши горели, как уголья, и затылок болел.
А пуще всего болело маленькое доверчивое сердечко, впервые столкнувшееся с несправедливостью взрослых.
— За что? Господи, за что же? — шептали дрожащие от обиды бледные губки ребенка. Мороз крепчал.