- Подожди, Лилиан, куда ты торопишься?
- Не знаю, тетя. Мне все равно.
- Что ты говоришь? А твой отец?
- У меня нет отца, тетя.
- Боже мой, ты с ума сошла!
2.
Сказав, что у нее нет отца, Лилиан ненамного опередила события. Через час, во время речи защитника, Сергею Семеновичу стало плохо. Судебное заседание было прервано.
Ночью сердечный припадок возобновился. В 4 часа холодного осеннего утра 14 октября 1956 года сделав в жизни мало хорошего и много плохого, Сергей Семенович Тыкмарев умер на койке тюремной больницы.
3.
Уже три недели Лилиан живет у Доротеи Георгиевны. После смерти отца она стала замкнута и молчалива. Нет, она не сошла с ума, как думала Доротея Георгиевна, а просто не хотела говорить. Только раз сказала зашедшей Анне Степановне:
- Я совсем здорова, но мне тяжело.
И молча заплакала. И, чтобы скрыть слезы, отвернулась к окну.
Как-то у нее возник разговор с Доротеей Георгиевной.
- Тетя, мне все время кажется, что я тебя стесняю.
- Вот глупенькая! Ты и представить себе не можешь, как я рада, что ты у меня живешь. Я все время была так одинока, и как мне хотелось иметь близкую подругу или дочь!
- Дочь?
- Ну да! Чего ты удивляешься: мне сорок четыре года, и ты могла бы быть моей дочерью.
Невзначай раскрыв тайну своего возраста, Доротея Георгиевна даже не заметила этого.
- Это так естественно, что две молодые одинокие женщины живут одними интересами! У меня давно была потребность в дружбе. Если тебе что-нибудь не нравится, то скажи.
- Меня... душат ваши невозможные духи, тетя.
- Давно бы сказала! Я их сейчас во дворе вылью.
- И еще, тетя... Дайте слово, что для меня вы сделаете еще одно...
- Клянусь всем на свете, что для тебя, Лилиан, сделаю все, что угодно.
Дав столь щедрое обещание, Доротея Георгиевна получила такое трудное поручение, что вынуждена была побежать за советом к Карасевым.
- Как Лиля? - первым делом спросила ее Анна Степановна.
Доротея Георгиевна сокрушенно покрутила пальцами около лба: можно было догадываться, что Лилиан либо завивается, либо сходит с ума. Последнее было вероятнее, и Анна Степановна ужаснулась:
- Что случилось, Доротея Георгиевна?
- И не говорите! Такое выдумала, что сверх всякого воображения. Есть такая душевная болезнь, когда больной становится необычайно хитрым, вот и с ней так. Сначала выманила у меня честное слово, что я все, что угодно, сделаю, а потом...
- Что такое, Доротея Георгиевна?
- Совершенно невероятно! Экстраординально!.. Вынимает золотые часы с браслетом, отдает мне и требует:
"Отнесите, - говорит, - их судисполнителю, который имущество отца описывал, и скажите, что это тоже имущество отца и должно идти в погашение иска..." Я объясняю ей, что часы - ее полная собственность, а она, как невменяемая: "Мне, - говорит, - их носить стыдно". А ведь за эти самые часы покойник Сергей Семенович в Москве, в Ювелирторге, две тысячи платил, да и ее едва за эти часы не зарезали. Никаких резонов не понимает:
"Вы, тетя, слово дали и должны выполнить".
Федор Иванович, читавший газету, с шелестом опустил ее и быстро спросил:
- Так и сказала: "Стыдно носить"?
- Собственные ее слова.
- Я не юрист. Не знаю, как к ее решению отнесутся в суде, но она, по-моему, права.
Решение Лилиан, сбившее с толку Доротею Георгиевну и понравившееся Федору Ивановичу, поставило в тупик многоопытных судебных работников (которым, увы, все еще приходится иметь дело чаще с человеческим корыстолюбием, нежели с честностью!). Судья заявил Доротее Георгиевне, что без документов, удостоверяющих, что часы принадлежали самому Тыкмареву, он их не примет. И здесь Лилиан доказала, что ум ее цел и невредим: она представила в суд заявление, в котором удостоверяла, что Сергей Семенович дал ей часы во временное пользование.
- Необходимо указать дату, когда вы получили эти часы, - попробовал упрямиться судебный исполнитель.
Лилиан хладнокровно вставила в заявление дату. Она почти совпала с датой покупки часов. И как Лилиан было ее не помнить: это был день получения ею диплома!
Почти целую неделю не заходила к Карасевым Доротея Георгиевна, зато пришла с целым ворохом ужасных, на ее взгляд, новостей: Лилиан-таки заболела душевной болезнью!
- Есть кошмарная форма умопомрачения, когда человек делает не то, что нужно, а самое диа-мет-ральное... Я даже читала про такую болезнь фрошизению, - сообщила она.
На этот раз некоторые поступки Лилиан выглядели действительно странно.
- Взялась она вышивать... Сидит и вышивает, и вышивает, и вышивает, рассказывала Доротея Георгиевна. - И утром, и днем, и вечером - все время вышивала. Одну дорожку вышила, потом за другую взялась... Потом достала свое платье, совсем новое - из серого крепа с бархатом - и давай с него отделку спарывать. Весь бархат спорола и в печку бросила! Я спрашиваю: "Зачем?", а она: "Так нужно, тетя!" Потом сделала новую отделку - из белого шелка. Думаю, вот и хорошо, - если одеваться начинает, значит выздоравливает... А она, представьте, опять диаметрально сделала: позвала девушку (ту, которая немая, в токарном работает и танцует хорошо) и ей это платье подарила! Та отказываться начала, так куда! Уговорила:
"Мне, - говорит, - не впору, а тебе как раз". А какое "не впору", если у обеих фигуры одинаковые? Ужас, ужас! Буквально все диаметрально! Мне показалось, что земля в другую сторону завертелась: я чуть-чуть не поседела!
Справедливость требует сказать, что здесь уважаемая Доротея Георгиевна согрешила преувеличением как никогда: поседеть она не могла, ибо давно была седа и красила волосы.
- Но все это ничего! - воскликнула Доротея Георгиевна. - А вот вчера... вчера она едва не довела меня до формального шока!
Но о поступке Лилиан, едва не доведшем Доротею Георгиевну до шока, автор хочет рассказать сам.
Накануне был день, когда за городом собирался небольшой толкучий рынок. Туда-то и отправилась Лилиан. Некоторое время она ходила, стыдясь развернуть привезенный сверток, но потом, произнеся про себя магическое "все равно!", развернула.
Небывалую красавицу-торговку сейчас же окружило полдюжины торговок настоящих: крикливых, наглых и жадных. Разглядывая расшитые гладью дорожки, они вырывали их друг у друга, ругались между собой, что, впрочем, не мешало им сбивать и без того низкую цену, назначенную Лилиан. Кончилось тем, что она продала дорожки по цене, которая (будь у Лилиан дорожек побольше) заставила бы дрогнуть цены на художественные вышивки во всем мире.