По крайней мере дважды, заезжая в ворота “Белого дома”, Джордж замечал: “Сэр, ваш дом выглядит постоянно недостроенным!”.
Может, недостроенным, а может, и полуразвалившимся. Была масса признаков, свидетельствовавших как о первом, так и о втором варианте. Вестибюль, например, по-прежнему оставался стройплощадкой, в лестничном пролете опасно раскачивались трещащие электрические провода, оздоровительный клуб по-прежнему выглядел пустынным и нездоровым местом, а в лифте, когда он почему-то работал, запыленные строительные рабочие постоянно возили какие-то доски. В самой моей квартире опять не работали кондиционеры, контуженные диким скачком напряжения в сети, фильтр “Аквагард” отказался от бесполезных попыток совладать с содержимым водопровода, а общую тарелку спутниковой антенны залило дождем. Мадонна больше не исполняла для меня соблазнительные танцы, Би-Би-Си перестала рассказывать мне о новостях в мире, и даже Робин Лич больше не предлагал мне роскошную жизнь звезд… Когда мир вокруг рушится, у того, кто в нем обитает, есть два выхода: съехать с квартиры или с катушек. Бог знает по какой причине я выбрал второе.
В отсутствии телефона, в ситуации, когда единственным говорящим по-английски человеком в пределах досягаемости был сухопутный спасатель, я вдруг ощутил, что даже зачаточное знание хинди могло бы оказаться для меня полезным. Выучи язык — и все вокруг станут твоими друзьями, а страна — твоим домом, верно? Однако, не будучи прирожденным лингвистом, я сразу же испытал ряд проблем с назальными гласными, взрывными и придыхательными согласными[106]. Европейцу, решил я, для овладения произношением следовало бы обзавестись сильным насморком или повредить гортань, или, в идеале, получить оба этих преимущества. Была и другая проблема. Похоже, никто не знал точно, сколько же всего в хинди гласных и согласных. Согласно первой купленной мной книге — “Хинди за один месяц”, гласных было одиннадцать (неужто этот самоучитель редактировал Хари Дхуп?), а согласных тридцать три; но вторая книга — “Универсальный самоучитель хинди” — сообщила мне, что гласных на самом деле шестнадцать, а согласных тридцать шесть[107]. Поскольку вторая книга была одобрена Министерством просвещения и вдобавок президентом, я склонялся к тому, чтобы поверить именно ей. На бумаге, впрочем, все гласные и согласные выглядели одинаково. Кроме того, меня интересовали не тонкости — мне было нужно лишь несколько обиходных фраз.
Те фразы, которые используются в учебниках языка, отчего-то никогда не имеют отношения к обычной, повседневной жизни. Мне всегда было интересно узнать, как живут их авторы. Они постоянно покупают билеты на поезд и спешат на вокзал, желают показаться врачу, спорят о цене овощей и спрашивают, как пройти в музей. Авторы двух моих самоучителей хинди, похоже, жили более интересной жизнью. Уж не знаю, чем они занимались помимо написания учебников, но в их жизни, по всей видимости, играли немаловажную роль такие фразы, как “Покажите мне этот язык”, “Пересчитайте мои одежды”, “Не стреляйте!”, “Как много вам нужного хочется?”, “Вы меня видите?”, “Черт возьми! Что есть в этой деревне?” и, наконец, “Спокойное рассуждение отлично от возбужденного и поспешного мнения”[108]. Всё это было прекрасно, но мне-то нужен был достаточно краткий и вместе с тем бойкий перевод совсем других высказываний! Например: “Почему ремонт моего кондиционера должен длиться шесть месяцев?”. Ещё мне нужно было научиться как-то понимать ответы.
Одна из книг сообщала: “В хинди имеется два грамматических рода. “Пулинг” — мужской, “стрилинг” — женский”. Размышления о женском роде привели меня к мыслям о сари, а от сари моя мысль скользнула к тайнам французского белья, которое, надо полагать, носят под сари… но прежде чем воображение мое ушло слишком далеко, внезапный грохот молотков и визг дрелей вернул меня к реальности. Выглянув на площадку, я увидел, что в соседней квартире нараспашку открыта дверь, и целая толпа почти голых людей рушит одну из центральных стен квартиры — весьма вероятно, несущую.
— Тихо! — заорал я. — Уже поздно! Ночь! Прекратите!
Никакой реакции. Я с таким же успехом мог быть человеком-невидимкой. Может быть, стоило попробовать фразу “Вы меня видите?” на хинди. Вместо того, и избрав возбужденное и поспешное мнение вопреки спокойному рассуждению, я ринулся к себе, схватил один из самоучителей и, поспешно перелистывая его, начал искать подходящие выражения.
— Чуп рахó! — “Тихо!” — попытался объясниться я.
На сей раз я был удостоен улыбки. Мне даже помахали рукой. Но уважить мою просьбу никто не собирался[109]. Как одержимые, они продолжали крушить стену. По-прежнему молча. Тогда и я повел себя как одержимый и ринулся вниз — поговорить с управляющим здания. Но и вестибюль, и контора управляющего были пустынны, точно лунный ландшафт. Не было видно и спасателя. Единственным найденным в конце концов мною живым человеком оказался спящий в уголке охранник — я знал, что английского он не понимает. Я бросился назад к себе — за книжкой, по дороге опять наорал на рабочих, наконец, вернулся к охраннику и разбудил его. Бедняга подскочил так, словно перед ним, размахивая книгой, стояло привидение. Несколько минут я лихорадочно рылся в книге, пытаясь найти что-нибудь подходящее к случаю. Всё это время охранник стоял по стойке “смирно”.
— Дýсри ман: зил! — пропел я наконец. Если верить книжке, это означает “второй этаж”. Правда, я не был уверен, как следует понимать вклинившееся в слово двоеточие[110].
Он тупо уставился на меня.
— Дýсри ман: зил! — повторил я, тыча пальцем вверх.
Охранник кивнул, хотя явно по-прежнему ничего не понимал. Я продолжал листать книгу.
– “Аадми”! — нашел я вдруг (“человек”). Множественного числа не было, так что я просто повторил слово несколько раз[111].
— Аадми, аадми? — неуверенно повторил за мной охранник.
Беседа началась. Найти бы еще, как на хинди “грохот”!.. В ходе поисков я вдруг наткнулся на числительные. Наверху был как раз десяток рабочих.
— Дас аадми! — добавил я, просто чтобы не дать разговору преждевременно увясть.
— Дас аадми?..
— Ха! Ха!
Я вовсе не хохотал. Я пытался сказать “да”[112]. Но было видно, что охраннику к этому моменту стало не по себе один на один с сумасшедшим европейцем, который выкрикивает какую-то чушь из книжки. Поэтому я отказался от попыток найти “грохот” и попытался заменить его словом “слон”. Это был безумный выбор, но всё-таки — огромное шумное животное[113]…
— Дас хатхи[114] аадми, дусри ман: зил! — объявил я наконец. “Десять слонов-человек, второй этаж!”.
Глаза охранника странно округлились, и он попытался отодвинуться от меня подальше.
— Бум! Бум! Бум! — добавил я в отчаянии, пытаясь передать грохот.
— Бум?.. Бум?.. — прошептал бедняга.
В этот момент в вестибюле показались “десять слонов-человек”. Проходя мимо нас, один из них на превосходном английском произнес: “Доброй ночи!”.
То был этап приобретения книг. Книги, помимо всего прочего, украшают интерьер, а моя квартира в этом смысле нуждалась в помощи, как никакая другая. Да и мне помощь не помешала бы. После попыток — пока боле чем неудачных — овладеть языком, я решил как можно больше узнать о самой стране. Книги в Индии гораздо дешевле, чем на Западе, и я приносил их домой целыми охапками. Мои бумажные друзья… порой довольно эксцентричные друзья.
Кстати, большинство эксцентрических типов было собрано воедино “Книгой мировых рекордов Лимки” — индийской версией “Книги мировых рекордов Гиннеса”. “Гиннес” — напиток черный, хмельной, со сливочно-густой пеной, а “Лимка” — зеленый, шипучий и безалкогольный[115] (впрочем, толика джина или водки может оправдать ее существование). А целью книги, похоже, было помочь отдельным чудакам подняться над мрачной и безымянной повседневностью. Зачем бы иначе некто четыре года убил на написание письма о мире во всем мире длиною в 7872 фута[116]? Зачем бы другой чудак мучился, покрывая рисовое зернышко надписью из 4160 букв? Некоторым не пришлось ничего делать, они лишь терпеливо ждали — например, некий Кальян Сайн отрастил себе усищи в 10,72 фута[117], а Свами Моуджгиль зато семнадцать лет простоял неподвижно. Если говорить о более активных рекордсменах, то вот Арвид Пандей за 107 дней пробежался от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, причём бежал он задом наперед; а Джадгишу Чандре понадобилось пятнадцать месяцев, чтобы проползти почти тысячемильную дистанцию[118]. Видимо, приветствуя их удивительные результаты, В.Джаярам побил мировой рекорд по продолжительности аплодисментов — более пятисот тысяч хлопков. Сравнивая их выдержку со своей — проявленной за время жизни в “Белом доме”, — я понял, что мне в книгу рекордов не попасть. Зато как-то утром перед зеркалом я понял, что такая жизнь ведет меня прямёхонько к нервному истощению.
Книга “Как выжить в Индии”[119] должна была бы состоять не менее чем из десятка томов. Но это оказалась совсем не толстая книжечка в бумажном переплете — скорее для путешественника, проезжающего через Индию, чем для того, кто поселился тут на более-менее длительный срок. Но, видимо, для поселившихся в Индии иностранцев книгу пока никто ещё не написал.
— Вам бы надо написать о своей жизни в Индии самому, — предложил мне один продавец в книжном магазине. За несколько месяцев мы стали добрыми знакомыми, и он часто предлагал всякие интересные книги для моей библиотеки. Была среди них, например, книжка “Curiosa Sexualis”[120], которая по крайней мере позабавила меня. Тут сообщалось, к примеру, о даме, которая сменила пол, просто перепрыгнув канаву[121]. Жаль, что в индийское издание не вошел “Альбом необычных иллюстраций”, упомянутый в содержании.
— Написать книгу?.. — откликнулся я. — Да у меня не осталось сил даже на то, чтобы заполнить бланк!
Ещё я нашел томик под названием “Хобсон Джобсон” — словарь англо-индийских, гибридных слов и фраз, собранный двумя викторианскими джентльменами — Юлем и Барнеллом. Это восхитительное филологическое попурри стало вторым моим излюбленным чтением после делийской телефонной книги. Вкус некоторых слов можно было просто ощущать на языке! Это было по мне; никаких “покажите мне этот язык” или “пересчитайте мои одежды”. Даже ничего вроде “спокойное рассуждение отлично от возбужденного и поспешного мнения”. Благодаря этому словарику я вооружился ругательствами вроде “сhopper cop!”, “kudd!”, “grunth!” и “sea cunny!”[122]. Причем совершенно не имело значения, поймет ли кто-нибудь, включая меня самого, что я говорю. Главное, я обзавелся собственными мантрами, они же ругательства, ловко замаскированными под англо-индийский жаргон времен Раджа. Кстати, в первый раз короткое замыкание в бедной моей голове (по поводу “слонов-людей”) случилось вскоре после того, как я открыл эту книгу.
Второй раз это был настоящий фейерверк. Этот второй раз приключился около полуночи, несколько дней спустя. Вернулись таинственные люди с досками. В первый раз был всего один грузовик досок. Теперь их было два, рабочих тоже было больше вдвое, а шуму от них — вдесятеро. Я пытался заглушить грохот тягучей ударной музыкой, включенной на максимальную громкость. Мраморный пол и голые бетонные стены усиливали ее ещё больше — однако перекрыть грохот досок было невозможно. Я распахнул дверь на площадку. Там стояла дама, которая вечно убегала от меня, и ещё один жилец; у обоих на лице был написан ужас. Музыка тягуче гремела, доски грохотали.
— Погглы будзатые! — заорал я на своем новом языке. В один миг пугливая соседка метнулась прочь и укрылась в своей квартире.
Выскочив во двор, я увидел, что рабочие уже свалили доски в штабель размером с приличную пирамиду — может быть, и им хотелось “пережить историю”. В лунном свете происходящее напоминало некий зловещий ритуал.
— Кýдды! Бхýты! Бхилы! — орал я, как безумный, выдергивая доски из штабеля и швыряя их в кузов машины. Над всем этим тягуче гремела “Стена” группы “Пинк Флойд”.
Выглянул охранник — но, увидев, что я впал в маниакальную стадию, поспешил скрыться во тьме. Мне уже не хватало ни языка, ни разума. Я ухватил другую доску и запустил ею в окно конторы менеджера. Он обещал, что досок больше не будет! Он нарушил обещание — я разбил его стекло. Логично?..
Мой безумный акт вандализма заставил рабочих замереть на месте. Потом они попрыгали в грузовики и вылетели со двора, словно по ним стреляли. Я вернулся к себе, выключил музыку и вдруг ощутил себя в гармонии с миром. Разве мог я предположить, что менеджер в отместку решит попросту прикончить меня?..
Вообще-то хинди — не очень сложный язык, скорее даже простой. В грамматике некоторую сложность представляет, пожалуй, только эргативная конструкция с согласованием формы сказуемого не с подлежащим, а с дополнением; исключений из правил немного, фонетика замечательна тем, что всё как слышится, так и пишется, графика деванагари непривычна, но достаточно проста — не считая дюжины лигатур (слияний букв), которые выглядят не совсем так, как можно было бы от них ожидать, следуя общей логике соединения букв… Что касается звуков, то, действительно, некоторым иностранцам трудно даются звуки, отсутствующие в большинстве европейских языков… Короче, если говорить просто, есть “д”, “т”, “р”, “л” обыкновенные, а есть некие аналоги этих звуков, при которых кончик языка касается середины нёба — “р” в результате звучит как нечто между “р” и “л”, например. У каждого гласного звука есть назализованный вариант (кто помнит, как звучат гласные у страдающего насморком человека, легко их себе представит). Некоторым почему-то с трудом даются придыхательные согласные, хотя чего проще — у почти каждого согласного есть парный ему придыхательный (“бх”, “пх”. “кх”, “тх”…). Ну и ещё некоторые сложности, в большинстве случаев преодолимые путем упорных логопедических занятий. А вообще язык правда вполне доступный.
По моим представлениям, согласных всё-таки 33 плюс два редкоупотребимых варианта горловых “г” и “к” и их придыхательных аналогов (с ними — 37), а гласных как будто 11, плюс слогообразующие согласные “(” и “(” (первый встречается, например, в словах “риши” (подвижник) и “Кришна” и передается как “ри” (хотя это “рь”), а на второй и примера не упомню, может, и слов-то с ним нету?. Куда присчитать эти два — к согласным или гласным, — не уверен…
Фразы на английском языке в оригинале построены именно таким, корявым, образом.
Автор потребовал у рабочих, чтобы они «замолчали», а не «соблюдали тишину» — а они и так не разговаривали…
Таким странноватым образом авторы книги пытались передать долготу “и” в слове “манзиил” (“этаж”). Логичнее, конечно, было бы написать “манзи: л”, но, как читатель, вероятно, уже успел убедиться, логика — не та категория, которой следует руководствоваться в Индии. Кстати, долготу «а» в слове «аадми» разговорник г-на Келли передал иным способом, удвоив букву («аа», а не «а:» или «:а»).
Множественное число мужского рода в прямом падеже не отличается от единственного. А автор ненароком употребил всё более редкую в наши дни форму двойственного числа (“двое человек”), аналогично известному у нас “бхаи-бхаи” (“братья” — о двух братьях).
Только надо было говорить не “ха”, а “хан” — произносить “а” в нос.
По индийским представлениям — ловкое, аккуратное, умное и изящное в движениях. “У нее походка слонихи” — комплимент.
Кстати, любопытно, что почти каждый ребенок знает названия многих животных на хинди — благодаря “Книге джунглей” Киплинга. “Хатхи” — “слон”, “бандар” — “обезьяна” (а “лог” — народ”), “балу” — “медведь”, “чиль” — “коршун”, “шер” — “тигр”… А вот “акела” — это “одиночка”.
Практически точный аналог популярных у нас «Спрайта» и «7-Up»
2 км 397 м 90 см
3 м 267,46 см
Более полутора тысяч километров
“India Survival Kit” — очень популярное, прекрасно написанное, весьма полезное и интересное издание. Рекомендую.
“Диковинки секса” (лат.)
Я об этом тоже читал. Она была не женщина, а гермафродит, и мужские (недосформировавшиеся) органы просто вывалились от толчка наружу….
“Непереводимая игра слов”. Вообще-то “сhopper cop!” вероятно, можно перевести как “полицейский-деревенщина” (сhopper — соломенная крыша (инд); вероятно, и другие слова что-нибудь да значат. “Бхут”, например — это разновидность злого призрака, монстр.