-- Стихи Роберта Бернса в переводе Маршака.
За тех, кто далеко, мы пьем,
За тех, кого нет за столом -
За славного Тэмми,
Любимого всеми,
Что ныне сидит под замком.
За тех, кто далеко, мы пьем,
За тех, кого нет за столом -
За Чарли, что ныне
Живет на чужбине,
И горсточку верных при нем!
Свободе -- привет и почет,
Пускай бережет ее разум,
А все тирании пусть дьявол возьмет
Со всеми тиранами разом!
В общем-то, для восторга зала и ужаса начальства хватило бы и этого. Но дальше пошло нечто вовсе несусветное:
Да здравствует право читать!
Да здравствует право писать!
Правдивой страницы
Лишь тот и боится,
Кто вынужден правду скрывать!
Зал уже подпевает, вернее, тихо подвывает от восторга. "Ответственные" сидят с кислыми мордами -- а поди придерись, стихи-то хрестоматийные, сто раз напечатанные...
Остается добавить, что в ту пору Наталья Пинаева была сотрудником Главного управления исполнения наказаний МВД СССР -- проще говоря, тюремного ведомства.
Текст и подтекст.
(Продолжает Борис Жуков.)
-- Но самым коварным и изощренным идеологическим диверсантом на том фестивале оказался Андрей Крючков.
Он вышел на сцену, спел какую-то вполне нейтральную лирику, ему столь же нейтрально похлопали. В конце концов он запел свою "визитную карточку" -"Новогоднюю" ("У хороших людей зажигаются яркие елки..."). И все бы ничего, но на последних двух строчках зал вдруг разразился торжествующим хохотом и аплодисментами. Граждане начальники тупо глядели в представленный на литовку текст (от которого Крючков, ясное дело, не отклонялся), силясь понять: чего это они все? Ну что тут такого:
Нехороших людей давно скушали серые волки,
И следы тех волков замело еще в прошлом году?
Откуда было гражданам начальникам знать, что уже не первый год на всех московских слетах и песенных посиделках эти строчки при повторе несколько видоизменялись:
Нехороших людей развезли давно черные "Волги",
А хороших людей "замели" еще в прошлом году...
Рождение имени.
Рассказывает Алексей Подвальный (Москва):
-- Во второй половине 60-х Юлий Ким, тесно связанный в то время с зарождающимся диссидентским движением, оказался без средств к существованию: из школы ему пришлось уйти, а от концертов ему настоятельно рекомендовали воздержаться.
В это время на него вышел режиссер саратовского ТЮЗа с предложением написать песни для спектакля "Недоросль". Ким, конечно, радостно согласился, но честно предупредил, что одна только его фамилия на афише может привести к закрытию спектакля.
-- Знаете что, -- сказал режиссер, подумав, -- возьмите псевдоним. Никаких хлопот это не требует, а начальству спокойнее.
На том и порешили.
Через некоторое время режиссер с уже готовыми песнями уезжал к себе в Саратов. Ким провожал его на вокзале ("Я пришел на вокзал Павелецкий..."). Все уже сказано, обо всем договорено...
-- Да, -- вдруг вспомнил режиссер,-- а псевдоним?
И тут Киму, блестящему импровизатору и тонкому стилисту, начисто отказала творческая фантазия.
-- Иванов, -- говорит Ким.
-- Нет! -- говорит режиссер. -- Ну что это за псевдоним?
Поезд трогается. Ким идет рядом с тамбуром, в котором стоит режиссер.
-- Петров.
-- Нет.
Поезд прибавляет ходу.
-- Сидоров.
-- Нет.