— Какой пример может им дать их мамочка? Вы знаете, как называет ее старик Ольшанский? Он ее называет «Славой солдатской».
— А Тамарка лучше?.. Стыд и позор!..
— Вы слыхали, что у Шуры была ревизия?
— Что вы говорите? Ну?
— Э, эта Шурочка!.. Она их обвела вокруг пальца. Одна бочка действительно была с пивом, а в другой, закупоренной, была чистая вода из дворового крана.
— Зачем так рисковать, я вас спрашиваю?
— Э, прав был мой Миша: чтобы кушать торт ложками, надо рисковать. А как вы думаете…
— У Зойки уже новый ухажер?
— Почему новый? Это же Петька-карманник.
— Ах, это Петька?! Что-то я его давно не видела, Маня.
— Да он же сидел, Маша…
— Вон идет Адик со своей невестой!..
— Она-таки хорошая мейделе. Нет, Маня?
— О чем говорить! Еврейское дитя: полная, красивая и из хорошей семьи…
— Кто ее родители, Маня?
— Кто ее родители? О таких родителях можно только помечтать… Папа у нее работает на бойне, а мама ходит вся в золоте…
— Вы слыхали, что Лилька вышла замуж?
— И кто он?
— Какой-то швейцар, говорят.
— Ей уже наших мужиков не хватает, так надо было найти иностранца…
— Маша, смотрите, это не ваш Путька прыгает на голубей? Еще не хватало, чтобы Васька дал ему кирпичом.
— Я не вижу… Где, Маня?.. Нет, это-таки он… Фимка! Фимка, прогони кошку от голубей! Прогони его!
— А ну, Путька, иди в квартиру!
— А, чтоб тебе руки покрутило! Зачем ты бьешь его палкой? Бандит!..
— Да, Маня, вы слышали, что опять появилась эта «Черная кошка»?
— Какая кошка, Маша? Сундуковских?
— Не, я говорю про эту банду. Вчера, говорят, возле Байкового кладбища они убили какую-то женщину…
— Кошмар!
— О чем вы говорите! У них на ногах пружины, а на лице… эти… черные маски и глаза светятся…
— Ой, ой… Одну минуточку… Лазер, ты дома? Ты слышал, что тетя Маша рассказывает?
— Да, мама.
— Чтоб ты был осторожен, Лазик.
— Хорошо, мама.
— И скажи об этом Мотику и Йосе.
— Ладно! Мама.
— Им ничего не стоит убить человека или разгрузить ему карманы.
— Правда ваш Вилька похож на Сталина?
— Ой, Маня, мало у нас неприятностей, так нам еще этого не хватало…
К Голосеевскому лесу тянули трамвайную ветку. У клуба имени Фрунзе весь день укладывали просмоленные шпалы, крепили к ним рельсы, сваривали стыки.
Вилька, забыв обо всем на свете, наблюдал за обнаженными до пояса, мокрыми от пота загорелыми спинами рабочих, слушал музыку тяжелых молотов, вгоняющих громадные гвозди-костыли в шпалы, звон металлического рельса. Люди в странных масках с небольшими окошками дотрагивались до рельса волшебной палочкой — и миллионы светящихся искорок с шипением разбрызгивались вокруг них, слепя вилькины глаза.
Ой, как худо им было ночью… Бедные глаза Вильки… Тысячи иголок вонзали в них, горсти песка засыпали в них, литры воды выливались из них…
Против нашего двора, на другой стороне Большой Васильковской улицы, находился клуб железнодорожников им. Фрунзе. Тех, кто занимался в кружках самодеятельности, обычно пропускали на балкон на последний киносеанс. Многие наши мальчишки в один прекрасный день появились во дворе с домрами и балалайками. Они записались в оркестр народных инструментов. Девчонки ходили на хор и в кружок бального и народного танца.
Разумеется, в кружках мы долго не задерживались, но многие по-прежнему ходили на последний киносеанс даже много лет спустя…
Тетя Броня, которая стояла на дверях клуба и проверяла билеты (она иногда сидела и в кассе, даже над одним из окошек висела табличка «Касса брони»), обладала великолепной зрительной памятью и знала всех кружковцев в лицо. Она всю жизнь считала нас «ихней самодеятельностью». А если учесть, что тетя Броня прожила большую долгую жизнь и до последних дней не покидала свой пост, то станет ясно, что мы пользовались этими благами долгие-долгие годы.
Фильмы смотрели все и всякие. Начиная со «Скандала в Крошмерле», во время просмотра которого краснели и смущенно опускали глаза взрослые, — до легендарного Тарзана. Фильмы, в основном, были трофейные: «Багдадский вор», «Индийская гробница», «Мститель из Эльдорадо», «Петер», «Расплата», «Робин Гуд», «Королевские пираты», «Три мушкетера»… Последний был до того смешным, что мы ходили его смотреть по многу раз. В один из таких просмотров Фимка так смеялся, что угодил головой в фанерную спинку стула переднего ряда и, схватившись за нос, выбежал из зала. К. концу фильма он вновь появился на своем месте с белоснежной повязкой, закрывавшей нос.
— В поликлинике был… На кнопки взяли… — шепотом сообщил он.
— Болит? — спросил его Юрка Цыпа.
— Не очень… Смеяться только трудно…
В те годы собирали кадрики из фильмов. Процветали те, кто был в дружбе с киномеханиками. Мы паслись на кинокопировальной фабрике, где печатались новые копии фильмов и сжигались старые. На пепелище часто удавалось найти куски пленки, чудом уцелевшие от огня. Кадрики собирали, кадриками обменивались, на кадрики спорили, на кадрики играли, кадрики продавали.