Питерские сбились в свои кучки, московские остались в своих.
Время шло. То тут то там вспыхивали сигареты, да бубнил водитель. Знатный этнограф, надо сказать, в другой обстановке заслушаешься.
Наконец, проехавшись по «пидарам из Сан-Франциско», он запнулся об следующий океан. Меня так и подмывало подсказать ему: «ну же – японцы, острова», но он вдруг заявил:
– Кстати, был я тут в этом самом хваленом Питере – ну и козлы же они там все…
Я уж размечталась, что сейчас от группы питерских отделится фигура и лениво пересечет кусок пустоты, отделяющую его от водилы и его поклонников. Повиснет пауза, в тишине негромко прозвучит нечто, что я не расслышу или не пойму, в ответ громыхнет гадкое словцо – и начнется. В суматохе мы с Андреем как-нибудь развяжемся ведь руки связаны впереди, а не за спиной и если зацепиться зубами… Да и зачем – вот же сумка рядом, а в ней костяной нож!
Нет, увы.
Прошел какой-то мне незаметный сигнал. По рядам вертухаев пробежало смятение. Все вскочили и некоторые принялись по-военному оправлять на себе курточки.
Откуда-то из бездонной глубины ангара тихо выкатилось несколько черных мерсов и еще какая-то желтая машинка в конце. Помещение стало напоминать автосалон в базарный день.
Из переднего мерса вышел Сам и еще какие-то типчики, которых я видела у ресторана. Ростом еще меньше его.
Один из них ломаным фальцетом крикнул «Вольно!».
Процессия подошла к нам.
Сам сначала осмотрел Андрея, потом подошел ко мне. Свита послушно просеменила за ним.
– Вы по-прежнему жаждете меня изнасиловать? – я произнесла это как можно более громко.
Он ухмыльнулся и, выдержав паузу, отчеканил:
– Охота прошла.
Видимо, он ожидал от меня дерзостей и применил эту «домашнюю заготовку».
Московские угодливо заржали. Питерские сохранили невозмутимость.
– Гнусливое животное. – только и нашлась прошипеть я.
Тем временем желтая машинка, приехавшая последней, нагло протырилась сквозь толпу прямо ко нам. Откинулась наверх дверь, из машины не спеша вылезла вся из себя донельзя прикинутая мочалка и, развязно виляя бедрами, подошла ко мне.
Бесцеремонно оттеснив Самого, взяла меня за лицо холодными и пахнущими каким-то невероятными духами пальцами и внимательно его осмотрела, как тушку курицы в магазине.
– Не, такой я не помню.
– Точно?
– Точно. Не было тогда такой у папаши. Даже в обслуге.
Я рассмотрела ее. Сквозь наслоения косметики и бранзулеток было видно, что это совсем еще молодая женщина.
Лицо ее можно было даже назвать красивым, если бы оно не было немножко непропорционально вытянуто вниз. Но это вовсе не портило ее и даже придавало некоторую неподражаемую индивидуальность этой особе. Именно особе, ибо слово «девушка» совсем не вязалось со стоимостью надетого, развешанного, намазанного, набрызганного – но наиболее ясно ощущался некий ясно витавший вокруг нее дух бесшабашной и циничной порочности, полностью уверенной в себе, всегда «берущей свое» и не ведающей ничего другого.
– Неее, – твердо повторила она и – это не наш вариант.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Папаша бы вообще на такое сооружение не на запал. Даже выпимшы. Зуб даю.
Она криво усмехнулась, и я увидела – зубы были о-го-го, как у лошади. Тут я, наконец, узнала ее. Та, которой в этой стране можно все. Сразу вспомнились те ужасные, неестественные и леденящие кровь слухи, которые только шепотом пересказывались в курилках пресслужб.
– Гы, глянь, как подруга задергалась. Не боись. Слушай, а отдай-ка ты ее мне. Типа на опыты.
– Ну… ну бери. Только, Катюха, чтоб не было как в прошлый раз. Целый подъезд чистить пришлось.
– Ладно, ладно, один раз только сорвалась, и теперь все будут мне всю жизнь этим в нос тыкать. И всего делов-то, даже без жмурья – по совокупности только на среднюю тяжесть потянуло. Обоим.
Из толпы вертухаев послышался смешок.
Катюха, чуть повернув голову вдруг рявкнула на весь ангар.
– Это кому еще там весело?
По ангару метнулось эхо и растворилось в звенящей тишине.
– А этого куда? – спросил кто-то из свиты после значительной паузы.
Они бросили меня и изучили Андрея.
– К вам, в подвалы? – снова угодливо спросил сопровождающий.
– Ага, – с заметной скукой в голосе протянул Сам, – а впрочем, нет. К Петровичу. На опыты. Точно, он меня просил достать именно такого. Хихихи.
Свита угодливо захихикала, но по их лицам было видно, что «опыты» Петровича они предпочитали не вспоминать. Андрей тоже при них знал – до этого бодрившийся, он побледнел как бумага и его губы задрожали.
Пришло время и мне вставить словцо.
– А вы уверены, что находящиеся у меня компроматы не заинтересуют мировую общественность? Все надежно хранится в ячейке одного иностранного банка и даже если его выдам под пытками, вы не сможете его взять. Там про вас такое, что… что…
Опять мимо. Особенно про иностранный банк я явно ляпнула.
– Ну и знай себе, – отмахнулся Сам, – про меня кто только не знает. Вот ты, – он указал на первого попавшегося в толпе вертухаев, – ко мне. Тот мухой подлетел и вытянулся по стойке смирно.
– Капитан Латвиенко.
– Здравствуй, капитан.
– Здравия желаю.
– Имеешь на меня компромат?