НЕ СМЫЛИТСЯ
Константин Павлович Диваков нервным шагом наматывал круги на клумбу, что запущенно росла у проходной завода, где работала жена.
Седина в голову - бес в ребро. У Константина Павловича с сединой бес из ребра вышел. Устал. Говорят, если мужчина лысеет со лба, значит, умный, если с затылка - спит на чужих подушках, когда оголяется по всему фронту, - спит на чужих подушках, но с умом.
Константин Павлович был от бровей до плеч лысый и небезосновательно. Тем не менее, к жене с ревностью не вязался. Был в ней уверен на двести процентов. Зато над дружком подсмеивался: что ты дергаешься, к каждому столбу ревнуешь свою? Подумаешь, согрешит разок-другой. Не мыло - не смылится.
Но вдруг улетучился мыльный либерализм.
Возможно, по причине нервного потрясения переклинило мозги. Отправили их производственное объединение в безразмерный административный отпуск. Константин Павлович на хлеб зарабатывать умнее ничего не нашел, как у турков на стройке. Бетонные работы. Механизация ломовая - носилки да лопата. И нанялся, что продался. Без перекуров и выходных, с утра и до позднего вечера спина в мыле.
Работаешь как лошадь, а заработки - воробью по колено. Константин Павлович решил потерпеть пару недель, чтобы сыну брюки спроворить, но на десятый день сорвался. Заговорил с напарником о житье-бытье, а тут откуда ни возьмись турок-прораб налетел.
Шибздик, щелчком перешибешь, но орет, как большой: "Выгоню, русский лень".
Константин Павлович мужчина не мелкого десятка, взял этого потомка янычар за грудки и поднял над землей:
- Ты на кого орешь, нерусь паршивая?!
Турок придушенно пучил глаза, болтал ногами и сразу убежал, как только был отпущен на землю. Константин Павлович плюнул ему во след и сделал стройке ручкой.
Сделать-то сделал, а когда пошел восвояси, ой как плоховатисто-хреноватисто на душе стало. Полтора месяца до турецкой каторги в безработном состоянии оббивал пороги учреждений с протянутой рукой возьмите на работу. А дома, в перерывах постылых хождений, варкой борщей отрабатывал финансовую несостоятельность... Осточертело у плиты стоять, хоть волком вой...
И опять тем же концом по больному месту...
Вернувшись со стройки, захотел поплакаться жене в жилетку. Жилетка была на месте, жена отсутствовала. Хотя давно пора быть дома как штык. И будто молния в голову ударила - измена!
Может, от турка заразился, когда за грудки схватил? Они на востоке поголовно сдвинутые на верности жен. Чуть что: "Зар-р-рэжу!"
В восемь вечера Константин Павлович не выдержал неизвестности - галопом почесал к заводу жены, где начал нарезать орбиты вокруг клумбы.
Оно ведь - чем хуже живем, тем больше пьем. Отдел у жены сократился наполовину, работы с гулькин нос, деньги дают только к выборам президента, а у них теплая компашка сочинилась. Через день выпивончики. Остаются вечером в отделе и закладывают. Именины у кого-нибудь или праздник из серии "День советской балалайки". И какая-то патология у жены открылась - после второй рюмки на брудершафт со всеми пить.
"Я с бетоном пуп развязываю, она брудершафтами закусывает," - думал Константин Павлович, наматывая на клумбу тысячный круг.
И все уши прожужжала про Леню, что перешел к ним из другого отдела. Стихи он пишет, романсы под гитару поет.
"Не мыло - не смылится," - вдруг пришло в голову.
"Тьфу", - зло плюнул Константин Павлович в клумбу и побежал дальше, чтобы через мгновение прыгнуть назад. Вкупе с народной мудростью выплюнул в заросли мост, проложенный на месте отсутствующих передних зубов.
"Два месяца турецкой каторги!" - мгновенно оценил потерю и зашарил по дну клумбы руками. Бутылка, окурок, тряпка...
Зубов среди мусора не было.
Как зверь лесной, на четвереньках, метался Константин Павлович по клумбовым дебрям. Жестебанка, пачка из-под сигарет, подкова.
"На счастье", - подумал Константин Павлович и сразу нащупал в траве зубы. Даже с челюстью. Собачьей. "Тьфу!" - брезгливо отбросил чужое добро и тут же нашел выплюнутое свое.
"Ура!" - поднялся с четверенек. И сразу упал на живот. От проходной в сторону клумбы шла компания. Вдруг в ней супруга?
Компания поравнялась с клумбой. Что-то упало Константину Павловичу на затылок и, по причине безволосатости головы, скатилось за шиворот. Константин Павлович подскочил как ужаленный и, выворачивая руки за спину, полез под рубашку. Жалил окурок, посланный компанией в клумбу. Ожоги от него были не из смертельных, да, борясь с пожаром, что разгорался на спине, Константин Павлович выпустил из рук мост.
"Да чтоб ты!.." - заругался на жену. И снова зашарил у ног. Темнота к тому времени сгустилась, хоть глаз коли. Что Константин Павлович и сделал, уколов правое око былинкой. Машинально потер пальцем поврежденный орган чувств и снова недобро пожелал жене: "Да чтоб ты!.."
Было от чего - вытер из глаза в заросли до кучи с зубами контактную линзу.
"Три недели турецкой каторги", - подсчитал урон.
Тем временем из проходной вывалилась еще одна веселая компания. Была ли там жена - определить не было никакой возможности. Мало того, что в плане зрения стал "пусто-один", вдобавок, правый глаз, который оказался "пусто", был ведущим, без него левый даже в линзе не давал четкой картины.
Напрягая остатки зрения, Константин Павлович перебегал от дерева к дереву. В один момент, когда компания шумно остановилась у водочного ларька, показалось - высмотрел жену. Для уточнения результатов наблюдения начал подкрадываться ближе, и... зацепился брючиной за проволоку. Раздался треск...
- Да чтоб ты... шмылилась! - громко заругался в сердцах.
- Ты кому? - вынырнула из-за спины жена.
- Вашей клумбе! - ощерился Константин Павлович. - Видишь - жубы в ней пошеял. Опять к туркам в рабштво идти!
- И так красивый! - не расстроилась супруга. - Мне туфли нужны...
- Еще и линжу потерял! - плаксиво добавил Константин Павлович.
- И пальто мое демисезонное ни в какие ворота... А тут сокращением грозят...
И понял Константин Павлович: дорого ему это "смылится - не смылится" обойдется! Ой дорого!..
БЛИНЫ С ИКРОЙ
На первое собрание акционеров родного металлургического комбината Иван Попелышко не пошел. "С моим огроменным в десять акций пакетом, что там робить - курей смешить?"
А робить-то было что. Банкет по окончанию собрания руководство закатило такой сверхшикарный, что мужики полгода вспоминали: водка "Смирнов", блины с икрой, коньяк и пельмени с лосятиной.
У Ивана сердце желудочным соком обливалось от досады. Наследующее собрание побежал вприскочку.
Сергей Кобзев на собрании скрывался от медленного яда жены.
В ночь после собрания он уезжал на рыбалку. Жена всю жизнь тихой ненавистью непереваривала крючки, поплавки, блесна и мужа при них. День накануне отъезда на лов превращала в каторгу. Не кричала, посуду об голову мужа не била, но придирками выматывала душу в лоскутья. И надо было терпеть изо всех сил: взорвешься - получишь шлагбаум перед носом любимого мероприятия. Серега подозревал, она даже на погоду влияла. Как рыбалка, так зимой заметелит вьюга, а летом - волна или машина ломается.
"Отсижусь на собрании", - сбежал Серега во дворец культуры.
Иван Попелышко узнал от электрика, что дискотеку уже готовят для банкета, и со спокойной душой пошел в зал заседаний.
Собрание катило по накатанной дорожке часа три. Отчетный доклад генерального директора комбината и руководителя акционерного общества господина Бомбасова, выступление зама по экономике и т.д. и т.п. Кто-то слушал, кто-то дремал, Серега Кобзев решал - на какое озеро лучше ехать.
Взбаламутил болото зам. директора по кадрам, господин Лопасев. Взбаламутил, аж пузыри пошли.