- На улице мороз, застегни пальто, - сказала мама.
- Вот потому я его и не застегиваю, - сказал Леня.
ОБЩАЯ ФОТОГРАФИЯ
Недавно, разбирая ящики письменного стола, я нашел эту фотографию. Она немного пожелтела, в двух местах порвалось серое паспарту, на которое она наклеена. Паспарту испещрено царапинами и морщинами. И это не мудрено: фотографии пятьдесят три, а то и пятьдесят четыре года.
Я беру увеличительное стекло и смотрю.
Здесь почти все.
Впереди сидит, как на параде, Елизавета Петровна в демисезонном светлом пальто и в шляпе с большими полями. На ее широком, добром лице - улыбка. Не двигаясь, чтобы не смазать фотографию, она говорит:
"Ребята, не делайте грустные лица, это ведь первая фотография нашего класса".
Слева от нее востроносая, кокетливая девочка с крохотными черными усиками - Таня Чиркина. "Елизавета Петровна! - кричит она. - Старицкий опять чтото сунул мне за воротник. Если он еще раз это сделает, я не буду сниматься".
Справа от Елизаветы Петровны - круглолицая девочка с разбегающимися в стороны глазами, в вязаном берете с помпоном. Это - Элла Бухштаб. Она немножко картавит, но на фотографии это не видно.
Склонив голову с небрежно спадающими волосами, поджав презрительно губы, стоит Толя Рясинцев. Его тетя - известная переводчица с французского, но, судя по выражению его лица, можно подумать, что переводит он..
А рядом в легком пальтишке с заплатой на рукаве, в зимней шапке с болтающимися ушами, нахмурив лоб, как мыслитель, - Леня Селиванов. Ручаюсь, что он сейчас ни о чем не думает.
Две густые черные брови и под ними расплывающиеся в улыбке губы представляют на карточке Бобку Рабиновича. Судя по довольной улыбке, он что-то задумал. Вполне возможно, что он положил в карман Елизавете Петровне груду бумажек или привязал чтонибудь к хлястику пальто Жоры Кузовлева, который глубокомысленно рассматривает ворону, усевшуюся на телеграфном столбе напротив. Жора Кузовлев славится своей рассеянностью. Он никогда не слышит звонка перемены и всегда опаздывает к началу урока. А один раз он так замечтался, что даже не заметил, как Бобка на экскурсии в Летний сад отрезал у него хлястик на шинели. Бобка сделал это молниеносно, и Жора даже не оглянулся. Тогда еще Бобка не знал, что станет отличным хирургом. Об этом только мечтал его отец - известный профессор медицины.
Задумчивое, миловидное личико в обрамлении светлых волос, прикрытых симпатичной вязаной шапочкой, - Аня Труфанова. Шурка Навяжский говорит, что она самая красивая девочка в нашем классе. А он в этом понимает: у него сестра учится в театральном училище.
Отец Навяжокого - изобретатель. Я не знаю, что он изобрел, но его портрет недавно был напечатан в "Ленинградской правде", и Шурка очень гордится. Я бы, наверно, тоже гордился, если бы портрет моего папы был помещен в газете. Но пока он стоит у мамы на туалетном столике. Впрочем, мама им тоже гордится, и ей этого достаточно.
Открытое простое лицо и стриженные коротко волосы плюс безразличный по непонятным причинам взгляд - это Ира Дружинина, дочка нашей учительницы Елизаветы Петровны. На ней пальто, сшитое из солдатской шинели, и она очень стесняется того, что ее мама руководит классом. Мне кажется, что она стесняется и своего пальто. Ее папа, Геннадий Капитонович, был на войне, и солдаты выбрали его своим депутатом. Так что это была почетная шинель, и я бы на месте Иры только гордился тем, что ношу пальто из этой шинели.
А два пронзительных глаза и малопонятная загнутая шляпка принадлежат Мусе Гольцман, не получившей за год ни одного замечания. Я лично не понимаю, как у нее не заболела рука, которую она поднимает на всех уроках.
Высокая девочка в маленьком берете, с большой сумкой в руках, - Зоя Тереховко. Она может так сжать тебе руку, что отобьет всякую охоту дергать ее за косу.
Высокий, широкоплечий парень с узкими щелками глаз, похожими на отверстия в копилке, - Герман Штейдинг, или, как мы его зовем, Ермошка. У его папы свой колбасный магазин на Большом проспекте, но Ваня Розенберг говорит, что революция этого не потерпит и долго это продолжаться не будет. И Герман с этим соглашается. Ему не так уж нравится быть буржуем. Он у нас - первый футболист и первый баскетболист и последний по арифметике. Но Елизавета Петровна говорит, что он подтянется.
С ним стоит хитрый, явно что-то затаивший в почти незаметной, тщательно скрываемой улыбке, мальчик без головного убора - Саша Чернов. Он так рисует географические карты, что мы все ему завидуем.
И еще он здорово дерется, и каждую неделю в школу приходит его мама и извиняется за него. Долго ей извиняться не придется. Он станет главным инженером одного из ленинградских заводов.
В ногах у Елизаветы Петровны сидит хулиганистый парень в кожаной куртке - Вадим Попов. Если приглядеться внимательно, то можно заметить, что из-под рваной брючины у него выглядывает плохо заштопанный чулок и ботинки его "просят каши". (Ну, подметка отскакивает, и ботинок открывает рот.) У Вадима нет отца. Он погиб в первый день революции в стычке у почтамта. Он был рабочим Путиловского завода.
А его мама стирает белье и зарабатывает очень мало.
Вот он и ходит, как говорит его мама, "неухоженным".
Но скоро у нас в гимназии будет благотворительный концерт, и из тех денег, которые соберет родительский комитет, Вадику купят новые ботинки, и брюки, и даже курточку.
Большеносый худенький мальчик в роговых очках, делающих его ученым, Ваня Розенберг - великий математик, крупнейший общественник и редактор нашей классной стенной газеты. Он смотрит очень серьезно в объектив фотоаппарата. Он считает, что этот снимок войдет в историю. Крупнейший экономист, профессор Розенберг сегодня, наверно, не помнит об этом снимке.
Среднего роста мальчик в сереньком френче, в большой серой кепке, чем-то похожий на зародыша, - Павел Старицкий - любитель поговорить и посмеяться. Елизавета Петровна все время поглядывает на него и ждет, что он выкинет. Но он пока ничего не выкидывает. Но это временно. Он еще выкинет. И самое неожиданное - это то, что озорник, лентяй и "разбойник", как его называли на педсовете, станет талантливым инженером, работягой, специалистом по строительству водных сооружений.
Бледнолицая девочка в длинном сером пальто и немыслимо большом черном бархатном берете - Нина Седерстрем. Она в основном шведка, но ее отец давно живет в России, и мы ее зовем иностранкой, а Павка Старицкий называет ее "Копенгагеном", будучи уверенным, что Копенгаген не в Дании, а в Швеции. По этому поводу не помню уже кто сказал: "Павка в этом вопросе не Копенгаген".
Рядом с ней - застегнутый на все пуговицы, в большой заячьей шапке с подвязанными кверху ушами - тот самый Шура Навяжский, отец которого изобретатель. Шура - счастливый человек! Он живет почти что напротив школы и потому встает позже всех.
Толстяк в коротком легоньком пальтеце - Ваня Лебедев - вполне оправдывает всем своим видом прозвище "профессор кислых щей". И еще его зовут "Сало", но он любит первое прозвище и не выносит второе. Он знает наизусть множество стихов, три раза уже был в опере, очень любит музыку, и мы все убеждены, что он будет большим человеком. Его мама - беспокойная старушка - очень переживает, что у Вани нет теплого пальто, но скоро наступит весна, и оно ему не понадобится. Да и, как говорит Старицкий, "Ваню согревает подкожный жир".
Из-за спины Лебедева выглядывает восточное лицо совсем не восточного человека, тоже толстяка - Кости Кунина - обожателя истории и географии. Если бы вы знали, сколько он всего знает! Он знает названия всех улиц-в нашем городе. Он знает даже, в каком году родился Васко да Гама. А я, например, даже не знаю, кто это такой.
Ваня Лебедев героически проявит себя в дни блокады Ленинграда и не доживет до радостного дня победы. А писатель Кунин напишет отличную книгу о Васко да Гама и погибнет в рядах ополчения под Москвой, и его имя будет начертано на мраморной доске в вестибюле Центрального Дома литераторов.
Прижавшись друг к другу, стоят три подруги - высокая, с солидным носом Паня Пищик, полная, с круглым, удивительно русским лицом Нюра Безрукова и легкомысленно улыбающаяся Тая Герасимова. Они обожают втроем шептаться, вместе готовят уроки и ходят по коридору в обнимку.
Чуть в стороне стоит юркий, востроглазый, маленький Юра Чиркин - драчун и математик. Невозмутимые, без выражения лица - Толя Цыкин и Коля Гурьев, уверяющий, что он будет астрономом и обязательно откроет новую звезду или хотя бы туманность. Его имя мы найдем через двадцать лет в учебнике астрономии.
Высоченный парень - Лёдя Андреев. Он даже весь не уместился на фотографии. Когда мы ходили с экскурсией на завод, он без посторонней помощи разбирался во всех станках. Это потому, что его отец - слесарь высшего разряда. И наверно, Лёдя тоже станет слесарем. Мы все ему завидуем, потому что отец часто берет его на завод и все ему показывает. Между прочим, Лёдя умеет чинить электричество, менять перегоревшие пробки и сам, без посторонней помощи, смастерил табурет для нашего кабинета естествознания. Сегодня его имя можно увидеть на Доске почета одного из славнейших заводов города.
Рядом с ним в изящной шубке и в столь же изящной шляпке, кокетливо улыбаясь, с крохотной мушкой на левой щеке - Леля Берестовская уничтожает своей улыбкой смущающуюся Лиду Струмилло, у которой нет ни такой шубки, ни такой шляпки, ни такой улыбки. А откуда-то из-под руки Лиды Струмилло выглядывает вторая Лида - Соловьева, как будто говорит - и я здесь.
Сзади всех стоят, будто съемка их не касается, - любитель минералов Леня Зверев, скрывающие свои приверженности Олег Яковлев и Боря Недокучаев; любитель катания на яхте Тузка Сперанский, поклонник электротехники Юра Денисов и специалист по собиранию гербариев Леня Юган.
А вот этот красивый мальчик без шапки, в растерзанном пальто, не то улыбающийся, не то сделавший гримасу, - это я. Я чувствую себя довольно свободно, ибо снимаюсь уже не впервые. Это моя вторая фотография. Первую я запомнил почему-то на всю жизнь.
Точнее - не фотографию, а саму съемку. Это было в августе 1918 года.
- Володичка, - сказала мама, - мы с папой хотим тебя сфотографировать. Через неделю ты пойдешь в гимназию, и у тебя начнется трудовая жизнь. Хочется иметь твой фотопортрет догимназического периода.
На меня надели матросский костюм, бескозырку с лентами и с надписью "Потешный", папа нанял извозчика, и мама, папа и я поехали на Невский проспект к фотографу по фамилии Булла.
Булла был среднего роста пожилой мужчина с веселыми глазами и с расчесанной на две стороны бородой. Он был очень любезен. Придвинув маме и папе кресла и усадив их, он спросил:
- Как вы хотите снимать ребенка?
- Я хотела бы, чтобы он стоял у рояля, - сказала мама.
- У меня есть фон с нарисованным роялем, - сказал Булла.
- А я бы хотел сидеть на лошади, - сказал я.
- И лошадь у меня есть, - сказал Булла, - но я бы вам рекомендовал сняться на фоне клумбы с цветами.
Папа посоветовался с мамой и сказал:
- Мы решили остановиться на рояле.